Подруги

– Зачем пришла? – главная фотография альбома закрыла приподнятую обложку.
– Хочу внимания, счастливых восхищенных взглядов. К моей коже давно не прикасались благодарные пальцы.
– А что ты хотела? Мы всегда голодны. Даже у свадебных фото, этих альбомных принцев, часто незавидная судьба. Подожди немного. Линии твоего глянца предсказывают скорое свидание, любовь и дорогу. Ты станешь молитвой для одного человека, будешь жить в его нагрудном кармане и купаться в долгих взглядах. Хм… Любопытно, именно сейчас о тебе рассказывают одной одинокой женщине. C ней ты разделишь любовь, заглянешь в глазницу смерти, соперницы станут подругами...
– Как я могу отблагодарить тебя? – белый уголок удивленного фото прикоснулся к краю альбомной примы.
– Я слишком быстро желтею. У людей морщины, а у нас этот ужасный оттенок. Ты отдашь мне половину своей белизны.

Я у матери в гостях. Стыд облизывает сердце. Мог бы навещать и чаще, но эти бесконечные дела, нужные и не нужные.
– Шура умерла, – мать смотрит в мои глаза, – недавно рассказывала, как к ней приезжал военный из России. Сын Ларисы, с которой мы работали на стройке. Гулящая она была. Оставила ребенка в детдоме и уехала с любовником. Сын интересовался, может у кого-то из местных фотография матери осталась. Хотел хотя бы взглянуть на нее. Так и уехал ни с чем. А у меня ее фото есть, Шура про него забыла. На стройке нашу бригаду корреспондент газеты сфотографировал. Лара тогда испачкалась в известке и не хотела фотографироваться, еле уговорили.
Я эту карточку несколько раз собиралась порвать. Зачем она мне? Разлетелись девки по свету, а те, кто остался, уже умерли. Недавно положила на стол, думала, завтра выброшу. Ночью молния ударила в старую абрикосу. Она упала перед подъездом, расколотая на две части. Утром о фотографии и не вспомнила, а вечером снова положила в альбом, так, на всякий случай.

Он пришел к нам в тот же вечер. Складный, высокий, красивый. С широким, уходящим под ворот рубашки, шрамом на шее. В глазах надежда и хроническая боль.
– Я к вам, – он держал в руках Шурино письмо, – меня Женей зовут. Александра Николаевна сообщила, что у вас сохранилась фотография…

Мы сидели на кухне и пили принесенный Женей коньяк. Его глаза прилипли к старому фото. Так смотрит мать на только что родившегося ребенка, стараясь разглядеть, запомнить и впитать каждую черточку родного личика.
– В Афгане я лежал на койке госпиталя и выл от жуткой тоски. – Женя перевел взгляд на нас. – Рядом безногий солдатик звал в бреду свою мать. Над местом, где должны быть его ноги, в солнечном луче искрилась кандагарская пыль. Постепенно в сияющей трапеции возник прозрачный силуэт женщины. Мать целовала бинты на обрывках ног сыночка. Я завидовал ему. Без матери в сердце я всего лишь призрак. Одинокий, не верящий никому.
– Лариса была хорошей девушкой. Доброй и красивой, – мама положила ладонь на Женино плечо, – но она слишком любила мужчин. Имя парня, с которым она уехала на Урал, я уже не помню. А вот фамилия... Смешная такая. Кажется, Костоглот или Костоглотов. Ребята шутили, что его мать ошиблась с именем. Многие его Костей называли. Высокий и худощавый. Любила его Лара, очень любила. Женя, ты будешь искать дальше?
– Буду, но меня гложут сомнения. А вдруг я ей не нужен? Прогонит, как привязавшегося щенка. Она ни разу не пришла в детдом. Но так хочется сказать в лицо «мама», прижаться к родному телу, почувствовать тепло материнской ладони.

Вскрытый конверт закружился над скатертью маминого стола.
Четкий мужской почерк по-военному лаконичного письма:
«Здравствуйте дорогие Мария Николаевна и Александр! Маму я нашел. Она умерла на моих руках. У меня есть брат и сестра. Они приняли меня всей душой. Здесь я встретил Ольгу. Мы как две реки, слившиеся у самого моря.
Мама долго болела и в последние годы искала меня. Камень, к которому была привязана моя душа, рассыпался. Обнимаю вас. Вы мне невероятно дороги. Надеюсь, еще встретимся.
 Челябинск. 2009 год.
P.S. Мама мне часто снится. Родные говорят, что в новом мире ей нелегко. Я ее давно простил, еще у вас. Надеюсь, простят и там».

Мать долго рассматривала улыбающиеся лица поздней пары. Наконец, сняв очки, тихо произнесла: «Его жена на Лару похожа. Господи, упокой ее душу».

– Так вот ты какая! – глаза Ольги с интересом рассматривали пожелтевшее фото. – Мне предсказали любовь, которую я буду делить с клочком бумаги. Гадалка советовала сжечь тебя. Но ты привела его ко мне, надеюсь, мы станем подругами. Храни его, когда меня нет рядом, – руки женщины аккуратно застегнули пуговицу на кармане мужской сорочки.

поделиться

Александр Гречишный

20.08.2010

Подруги

Аня сидит в большом кресле с ногами, уютно откинувшись, почти разлегшись. Она учит подругу жить. Делится своим жизненным опытом. А точнее в деталях, в красках, с медлительностью садиста расписывает, что удалось ей и вряд ли удастся повторить любимой заклятой подруге.
Вот, например, Париж. Она только что вернулась оттуда. На недельку съездила "отдохнуть от рутины". Не одна, конечно. Наташа не прерывает многозначительную паузу, потому что настроение Ани неизвестно. Она может ожидать расспросов - "А с кем? И кто он? Когда вы познакомились?", но может и небрежно оборвать: "На это я тебе отвечать не буду..." Зачем нарываться.
Аня напоминает домашнюю кошку, вылизанную до последней шерстинки. Мягкая, пушистая, готовая в любой момент вцепиться - вроде бы игриво, но весьма чувствительно.
Еще десять лет назад влиятельные папа с мамой устроили ее на кабинетную должность среди власть имущих, которые работу покидают только ногами вперед. Десять лет - достаточный срок не только для того, чтобы ощутить почву под ногами, но и для того, чтобы вокруг возделать сад.
В то время как большинство женщин обречены считать своим стилистом городской рынок, Аня одевается так, что дамы выворачивают шеи, стремясь запомнить фасон. Есть на свете такие маленькие магазинчики, где специально для вас - постоянной и щедрой клиентки - придерживают нечто неповторимое.
Сейчас на ней переливчатый серебристый халатик в жанре "только потяни за этот шнурок, любимый". Правда, тянуть в данный момент некому. Но об этом после.
Длинные ногти серебряного же цвета неправдоподобно красивы, таких не бывает у женщин, хотя бы споласкивающих за собой кофейную чашку.
Еще Аня падка на рекламу, и ее туалетный столик заставлен именно теми баночками и скляночками, которые усиленно превозносят по телевизору. Ведь вы этого достойны!" "Морщины? Только не у меня!" "Кожа нежная и гладкая, как у ребенка". Дорогая косметика, французская.
Так что там о Париже? Эти утренние круассаны, эти прогулки по Монмартру, этот таинственный спутник...
Аня теперь эксперт по французской жизни, и сразу дает понять, что там хорошо настолько, что этого даже не в состоянии понять те, кто прозябает здесь.
Наташа украдкой оглядывается и думает, что согласна была бы век прозябать в Аниной комнате. Лежать на этом роскошном ложе, на пушистом пледе. С одной стороны - огромный аквариум с подсветкой. Поднимаются пузырьки воздуха, и бессистемным завораживающим калейдоскопом скользят рыбы. Другая стена в зарослях, в зеленом водопаде струящихся из-под потолочной высоты растений. И здесь же щебечут канарейки.
Какая зимняя депрессия, о которой говорят! Тропики!
Домработница (считается, что ни у Ани, ни у ее мамы нет времени на хозяйство) приносит поднос. Нарезанный маленькими кусочками яблочный пирог, кофе в сервизных чашечках, ликер, рюмки...
Аня еще уютнее устраивается в кресле и окидывает Наташу оценивающим взглядом.
- Тебе надо купить светло-коричневую шапку. Норку. Норку ты проносишь долго и такой цвет тебе пойдет. А от этого серого... Он же придает оттенок... У тебя такой вид, словно ты три дня лишних живешь.
Наташа и вправду не сняла свою серую вязаную шапку, потому что забежала на минутку. Аня иногда использует ее в качестве курьера. Например:
- У меня диски для компьютера закончились. Купи, пожалуйста, и принеси. Деньги я тебе сразу отдам.
Наташа не умеет говорить "нет" - в общем-то, не лучшее качество. Особенно когда приходится под дождем тащиться за этими дисками, потому что Аня в дождь на улицу не выйдет, а ее домработница ничего не понимает в компьютерах.
Предполагается, что времени у Наташи завал, так как она не работает и сидит дома. Полугодовалый ребенок для Ани - нечто вроде домашней собачки, которая не должна сильно мешать.
С другой стороны, Аня считает, что ситуация у подруги теперь безнадежная. Муж - пианист, преподаватель в музыкальном училище. Его зарплата - это материал для фокусника. Только великий маг и чародей умудрится растянуть ее на месяц. Неудивительно, что Наташка выглядит чуть лучше тех дам, которые промышляют сбором бутылок. Эта шапочка, эта курточка... Юбка - никакой длины - ни макси, ни мини. Пониже колен, как носят старые тетки . Нитяные колготки и сапоги еще с квадратным носком. В каком году такие носили?
Даже если она бросит своего маэстро, кому она будет нужна с этим несносным орущим существом? Его же никуда не денешь, чтобы не осудило общество. В детдом? Так потом все будут говорить... А на какие средства Наташке привести себя в более-менее товарный вид, чтобы с помощью мужика устроить свое дальнейшее будущее? Если все последние копейки из семейного бюджета выгребаются на ползунки-костюмчики...
Аня задумывается, почему она так не любит детей? Наверное, потому, что ее таинственный друг, спутник по Парижу, тоже вечно рассказывает о своем сыне. Он то восхищается его успехами в учебе и пророчит великое будущее, то переживает по поводу слишком агрессивной компании, с которой - вот беда - связался сыночек. Именно сын фигурирует в качестве основной причины, по которой он не бросает семью. Подарки, которые могли бы достаться Ане; время, которое могло бы быть проведено с ней... Везде этот ограничитель, этот мальчик, имени которого она так и не может запомнить. И запросы у него, как ей кажется, как у принца Уэльского.
И при том Аня на каком-то подсознании чувствует, что решись она на подвиг - на настоящий для нее подвиг - роди она ребенка, принц Уэльский все равно останется на прежней недосягаемой высоте. Путеводная звезда для папочки, каждый раз уводящая его из ее дома.
- Хорошо, - покорно соглашается Наташа, имея в виду норковую шапку светло-коричневого цвета. - Куплю.
С Аней проще согласиться. Тогда еще пара советов - и она отстанет. А если начать возражать, то обучение премудростям жизни затянется надолго.
- Побегу я. Ромка уже проснулся, наверное.
Прощальный жест - Аня вручает ей шоколадку для ребенка. И хотя Ромка этого еще не ест, Наташа жест ценит и благодарит многословно. Аня при этом жалеет, что когда уходит любимый, она не может дать ему с собой крысиного яда для принца Уэльского.

Слава Богу, дома все оказывается благополучно. Сын спит, как и час назад - даже не раскрылся. И кошка не улеглась ему на личико, а прилично свернулась клубком в сторонке. И медленно булькающий на плите на маленьком огне бульон не выкипел, а сварился как раз до готовности.
Наташа оглядывает комнату, которая каждый раз после возвращения от Ани кажется ей убогой, почти нищей. На несколько часов. Потом она снова вживается в свой мир и перестает замечать его несовершенство. Конечно, будет еще лучше, если они наконец-то покрасят полы. Но с этим придется подождать до лета. Чтобы быть с Ромкой целый день на улице, пока не высохнет краска.
Единственное богатство - это картины. У Дмитрия в семье все люди творческие. Отец был художником, сын потянулся к музыке. Наследство - полотна большие и маленькие - везде. Даже в коридоре. Стен не видно. И рука не поднимается продать ни одну. Каждая - память.
...Наташа заправляет суп макаронами, когда звонит телефон:
- У тебя есть сейчас минута? - спрашивает Дмитрий.
Наташа улыбается, представляя, как он кладет свою телефонную трубку на рояль. Она опускается в кресло (плевать, что разварятся макароны) и, закрыв глаза, слушает "Лунную сонату".

поделиться

Татьяна Свичкарь

03.12.2004