Любовь хулигана

Таня-гармонистка

Мама Таня бежала за дровнями босая по снегу и кричала: «Я не оставлю тебя, Сережа!» Догнала, выхватила из рук кормилицы сына, прижала к себе светловолосый комочек, заголосила и стала рвать на себе волосы. По ее лицу текла кровь. Женщина смотрела на удаляющиеся дровни, а кровь все капала и капала на тулуп и босые ноги. Мать Есенина, Татьяна Федоровна, была удивительно красивой женщиной, всю жизнь искавшей любовь. Сергей боготворил мать, несмотря на то, что, по общественным меркам, она вела себя, мягко говоря, неприлично. Неприличия эти вылезли наружу уже после того, как она вышла замуж за богатого крестьянина Александра Никитича Есенина. Рязанская деревня жила обычной жизнью с пахотой и сенокосами, водкой, драками и загулами. А Танюша хотела чего-то светлого и протяжно пела о любви, подыгрывая себе на гармошке. В конце концов она ушла от мужа. Таня хотела оформить разрыв в суде, но кто же будет заниматься разводом простой крестьянки? И пришлось ей вернуться к нелюбимому мужу. Правда, долго не вытерпела и снова бросила Есенина. Устроилась работать в детский приют в Рязани. Через некоторое время пришла долгожданная любовь, а потом еще и еще. Кто-то назвал бы ее метания развратом, а кто-то - поиском любви. Четырнадцать детей от этих любовей родила Таня Есенина, из них выжили только четверо, среди них мальчик Сережа.

Обманщица

Есенин писать стихи начал с девяти лет. В семнадцать, собрав сборник, прикатил в Москву. Не без помощи отца (или как там его назвать?) устроился работать в типографию Сытина. Совсем юный, он уже практически зажил семейной жизнью с Аней Изрядновой, девушкой из той же типографии. Родился у них сын. Жить бы Есенину и радоваться, но тихие семейные радости были не для Сережи.
К тому же его стихи одобрил сам Александр Блок.
Какая уж тут Аня из типографии?
Смешливую Зиночку Райх, сотрудницу эсеровской газетенки «Дело народа», мягкозадую, с нежной кожей, Есенин сразу приметил. Ее популярность у мужчин, а главное, недоступность привлекали и возбуждали Есенина. Он долго обхаживал Зину, уламывал. Для этого использовал даже крайние меры - соблазнил ее подружку. Но только когда он пригрозил Зинаиде, что покончит с собой, она сдалась. Друзья Есенина невзлюбили Райх все как один. Вадим Шерешневич вообще говорил о ней: «Не могу видеть эти райх-этичные ноги». Анатолий Мариенгоф называл ее в открытую «толстозадой еврейкой». Сергей и Зинуля обвенчались в 1917 году. Райх любила Есенина и была предана ему, как собака. Те, кто знал Есенина, говорили, что с ним и нельзя было иначе. Где бы Сергей ни появлялся, он обращал на себя внимание и оставался в памяти уже навсегда. Женщины так и льнули к поэту. Он и не пытался отбиваться от них, порою пропадая на несколько дней неизвестно куда. А влюбленная Райх все терпела и родила Есенину двоих детей. Время было голодное и страшное: шел 1918-й. Зато революция дала возможность предприимчивым литераторам быстро добиться известности. Народность Есенина пришлась «ко двору» во многих модных в ту пору литературных салонах. На публике Есенин ловко прикидывался деревенским простачком, красотулей. (Хотя деревенского на самом деле в нем было мало, он даже на коне не умел сидеть.)
Пеленки и требующая денег жена уже угнетали Сергея, становились препятствием на пути к славе. Было и еще одно обстоятельство, которое разъедало их отношения с самого начала. Не смог Есенин простить Зинаиде того, что она притворилась девственницей. С обидой он говорил Мариенгофу: «Зачем соврала, гадина, сказала, что первый я у нее. Не смог простить, мужик я, не лорд какой-нибудь... Не могу я с Зинаидой жить. Говорил ей - понимать не хочет. Вбила себе в голову: «Любишь ты меня, Сергун, это знаю и другого знать не хочу...» Есенин беспробудно пил, пропадал сутками, пытаясь спровоцировать развод. В конце концов попросил Мариенгофа: «Скажи ты ей, Толя, что есть у меня другая женщина». Пока тот битых два часа уговаривал Зинаиду бросить Есенина, рассказывая про его любовницу, Есенин грыз ногти в соседнем переулке. В 1918 году они все-таки расстались. Некоторое время спустя Есенину покажут сына, родившегося уже после его развода с Райх. Увидев темную головенку в одеяльце, сказал: «Есенины черные не бывают».

За-ла-тая га-ля-ва

С Айседорой Дункан он познакомился в 1921 году. Вся творческая Москва стекалась на Тверскую, к модному художнику Якулову, Жоржу Прекрасному, как его тогда называли. В тот вечер у него все было как всегда - стихи, водка, патефон. Сновали полуголые бабы и зевали поэты. Вдруг все закричали: «Штрафную, штрафную ей». Есенин обернулся и увидел вошедшую в комнату крупную женщину с коровьими глазами и влажными, покорными губами. Это была мировая знаменитость, танцовщица Айседора Дункан. «Мальчишкой, целуя коров в морду, я просто дрожал от нежности. И сейчас, когда женщина мне нравится, мне кажется, что у нее коровьи глаза. Такие большие, бездумные, печальные. Вот как у Айседоры»,- будет говорить потом Есенин. На ней был красный, мягкими складками льющийся хитон, а волосы с отблеском меди казались нимбом. Она приняла штрафной граненый стакан с водкой и выпила до дна.
Дункан танцевала все, что другие люди говорят, поют, пишут, играют, рисуют. Она танцевала Седьмую симфонию Бетховена и Лунную сонату, стихи Горация и мистику полотен Босха. Ее окутывала слава. Она была недосягаема в своей трагедии - гибели двоих детей. Айседора полулежала на софе, вокруг ходили, пели, жрали и запускали руки в вырезы женских платьев. Есенин с кем-то оживленно болтал, не решаясь подойти к ней. Она спросила у стоящего рядом: «Кто это?» - и шелковым платком аккуратно вытерла помаду с губ.
- Езе-нин, Езе-нин,- повторила она.
Он рванулся к ней. Она улыбнулась и, как бы раздвигая занавес, раскрыла объятия. Он на миг захмелел от ее почти оголенного тела и аромата французских духов.
- Изадора! Моя Изадора! - только и произнес поэт. Она поцеловала его сначала в лоб, мягко, как мама Таня или как, наверное, целовала своих детей, а потом в губы. Он стоял перед ней на коленях, а она гладила его волосы и говорила: «За-ла-тая га-ля-ва». Странно, но именно эти слова на русском она знала. Гости притихли и начали расходиться, словно почувствовав себя лишними. Айседора, подойдя к большим окнам, выходящим на Большую Садовую, сказала по-французски: «Да, Москва - красивый город. Не хуже Парижа». Она смотрела на Москву и напевала глупую американскую песенку: «Постели мою постель и свет убери прочь, потому сегодня быть с тобой хочу всю ночь...» Она захотела. Захотела посмотреть бельэтаж. Есенин рванулся показать ей, оттолкнув Якулова. От него они ушли лишь в четыре часа утра, прямиком к Дункан на Пречистенку. Потом вся Москва будет сплетничать об этой странной связи, подсчитывать, что Дункан старше Есенина на 18 лет, а на ее концертах высматривать первые признаки телесной дряблости танцовщицы. Но все, кто в то время общался с Есениным и Айседорой, не могли не признать, что это очень походило на любовь.

Дунька

Когда Есенин любил ее, называл «моя Айзедора», когда ненавидел - «Дунька». Иногда Есенин налетал к ней с пьяными дружками и орал: «Ну-ка, Дунька, давай пляши!» И она плясала, «пласала» так, что дух захватывало. Есенин посмотрит, посмотрит, озлобится ни с того ни с сего, личико его ангельское перекосится все от злобы, потом оттолкнет грубо Дункан, схватит балалайку и сам вприсядку пойдет. После таких припадков уйдет в запой на неделю.
Однажды, когда Есенин загулял в очередной раз, она принеслась в кабак с хлыстом, начала носиться по комнате в красном хитоне и шарфе. Все перебила, все с полок повыкинула. А потом станцевала для него и дружков такое, что все, видавшие этот странный, ужасающий танец, пришли в необыкновенное возбуждение. Вот она идет, похотливо покачивая бедрами, блядь блядью, а с ней он - хулиган-повелитель-шарф. Он гнет ее, как рябину ветер, ласкает, обвивает. Она готова отдаться и истечь, но - миг, он дал слабину, и она наматывает его на свои полные руки, натягивает, как лук, брезгливо стряхивает и топчет, стирает в нелепый рваный комок. «Это же она меня, меня, сука, растоптала!» - кричал, бледнея, Есенин. Они все-таки поженились в 1922-м. «Искусство для меня не затейливость узоров, а самое необходимое слово того языка, которым хочу себя выразить. Не то, что Зинка Райх,- подо мной, и ничего больше. Этого мало. Айседора ничего не понимала по-русски, но как чувствовала мои стихи! Она была так нежна со мной, как мать. Она говорила, что я был похож на ее погибшего сына. Оргии прощала, как сыну». Есенины-Дунканы укатили в Европу, потом в Штаты. Есенин сшил себе немыслимое манто, купил безумно дорогие модные штиблеты. Так и гуляли по Берлину: Есенин в цилиндре, с огромной хризантемой в петлице и Айседора - в театральном гриме, волоча парчовый подол по брусчатке. На них оборачивались.
«Европа такая гадость, что блевать охота, однообразие, такая нищета духовная. Сердце бьется, бьется самой отчаянной ненавистью. Мои стихи никому не нужны. Айзедора вертится в танцах по своим турне. Мне остается лишь пить. Денег нет». Есенин всем жаловался, что Дункан наврала ему про свое солидное состояние и про свои замки в Европе, повторял: «Прекраснейшая женщина, но врет». Денег действительно не было. Он потихоньку продавал бесчисленные туалеты жены, чтобы оплатить уже не водку даже, а новый роман - модный роман с кокаином, который продолжится до самой его смерти. Почувствовав, что иссякает, Есенин заставил Айседору вернуться в Россию в 1923 году. Айседора сразу же укатила гастролировать на Кавказ. Оттуда каждый день приходили к Есенину ее любовные письма. Но Есенину было уже не до нее.

С дуньки - в карьер

Он хотел написать ей: «Я говорил еще в Париже, что в России я уйду. Ты меня очень озлобила. Люблю тебя, но жить с тобой не буду». Но новая подруга Галина Бениславская отсоветовала делать это: «Если уходишь от нее, зачем писать, что любишь». И сама написала за него: «Писем Есенину больше не шлите. Он со мной. К вам не вернется никогда. Галина Бениславская». Галина рассчитывала на многое, но Есенин видел в ней лишь хорошего друга, как сам говаривал, «настоящую заботницу». Бениславская была дитя любви грузина и француженки по фамилии Карьер. Она была штатной сотрудницей ВЧК, чем невероятно гордилась. Демонстративно фланировала в кожаном пальто, с маузером на ляжке. Влюбившись в Есенина и поняв, что вряд ли сможет тягаться с Дункан, пошла в жизнь поэта с хозяйственной стороны: помогала, опекала, вела все литературные дела, укладывала спать грязного после блуда. Ждала лишь, чтобы он погладил ее, приласкал. Галина терпела даже то, что Есенин начал опять захаживать к бывшей жене Зине Райх. Ее раздражало, что он нянчился с Зинкой и с ее новым муженьком, режиссером Мейерхольдом. Но ей приходилось молчать. И поговаривали, что это самопожертвование неплохо оплачивалось ВЧК. А Райх расцвела, стала знаменитостью. Влюбленный 47-летний Мейерхольд слепил из красивой женщины довольно сносную актрису. По своей популярности Райх в Москве и Петербурге затмила даже Дункан. Есенин был уязвлен и взбешен.
Он женился снова, теперь на Софье Толстой. По его же словам, женился потому, что она была внучкой самого Толстого. Он и впрямь гордился этим и с нотками самолюбования причитал: «Зачем подмял кровь гения под себя?» На какое-то время успокоился, но знакомая ему по прошлым бракам собачья преданность вдруг обнаружилась и за Софьей. Он снова запил. Говорил про Соню: «Когда смотрю на нее, всё борода мерещится...» Есенин добровольно лег на лечение в психбольницу. Но долго там не выдержал. Вышел и повесился в гостинице «Англетер». Райх голосила у гроба бывшего мужа: «Сказка моя, куда ты уходишь!» В 1939-м ее зверски убьют в собственной квартире, выколов глаза. Айседора Дункан заведет молодого любовника, но нелепо погибнет в 1927 году, удушенная двойной петлей шарфа, намотавшегося на колесо авто. Галина Бениславская покончит с собой на могиле Есенина, прострелив себе сердце после пяти осечек. Лишь Софья Толстая, прожившая с поэтом всего несколько месяцев, будет любовно собирать и сохранять все, что связано с именем ее мужа. И до конца дней будет носить медное колечко, которое ей в шутку подарил полупьяный Есенин.