Уютная Лиля

На эту работу меня устроила Лиля. Честно говоря, я бы вряд ли выбрался с каторги под названием средняя школа № 48, куда попал после окончания ВУЗа. Дети, стоящие «на ушах» и зарплата, которой семье хватало на неделю – это были самые сильные впечатления от профессии педагога.
Но куда еще деться законченному гуманитарию без всяких технических и коммерческих способностей? После посещения службы по трудоустройству я пребывал в некоторой растерянности. Самый выгодный из предложенных мне вариантов был – пойти учеником на завод. Заработок в два раза выше нынешнего и перспектива через некоторое время поднять квалификацию до полноценного пролетария.
Тут Лиля меня и подхватила. Ее вариант был неким симбиозом. Я иду на корреспондентскую должность в ее многотиражку. Пишу о тех же самых заводах, но работа чистая. В кабинете, за компьютером. И все же, вероятно, я бы еще раздумывал, если бы это была не Лиля, а кто-то другой.
В институте у нее была странная популярность. Какая-то девчонка числится самой красивой, другая – самой умной, третья – оторвой, которой море по колено. У каждой свой жанр. Лиля, если можно так выразиться, умела «вкусно жить», была самой уютной.
Трудно представить себе общежитие, в которое нас поселили. Лифт, работающий от силы раз пять в году – это при том, что в здании девять этажей. Вечно разбитые балконные стекла и сквозняки, гуляющие в холлах и на лестницах. Одна на этаж электроплита, где из четырех конфорок две исправные. Отсутствие в трубах почему-то холодной воды, зато постоянное наличие в них кипятка. Короче, сейчас бы мы сказали, что это было непрерывное шоу «Последний герой», борьба за выживание. Только количество участников не уменьшалось.
Однажды мне показалось, что у меня бред. Тем более это был период эпидемии гриппа. Большая серая крыса с хрестоматийно длинным и противным хвостом нагло ходила по комнате. Откуда она взялась в современном здании на девятом этаже, почему не боялась людей и неторопливо подошла понюхать ботинок, которым в нее швырнули?
Тянулась вот такая полуголодная бесприютная жизнь. Мы пытались заклеивать окна и привозили из дома одеяла. Варили яйца в электрокофейнике и пытались варить там же суп из пакета, но лапша намертво прикипала к спиралям. Дежурные по секциям орали, когда в раковинах мыли грязную обувь. А температура воды, текущей из крана, заставляла вспомнить Ленинское выражение и предположить, что сапоги будут если не всмятку, то вкрутую.
В результате мы, общаговские, настолько отличались от «городских», как отличаются туристы, вернувшиеся из похода, от ухоженной публики, прогуливающейся по набережной.
Лиля должна была примкнуть к нашим рядам, так как была родом из маленького городка, расположенного в ста километрах от областного центра. А значит, жить ей предстояло с нами.
Но уже через неделю после начала занятий увенчались успехом ее хлопоты о квартире, и она съехала из общежития.
Позже я часто бывал у нее, и каждый раз мне не хотелось уходить. Жилье ей сдала какая-то женщина, работающая на севере. Располагалось оно близко от центра, прямо у трамвайной остановки. И когда мы засиживались в библиотеке или в кино, я провожал Лилю. И если это была морозная наша зима, с привычными минус двадцать, Лиля обязательно приглашала меня зайти, выпить чаю.
Квартира была однокомнатная, но фантазия хозяйки изменила ее. Шелковые зеленые шторы отгораживали «зал» от «спальни». Мы сидели в мягких креслах при свете бра, пили кофе, который Лиле неведомо как удавалось достать в то голодное время, и смотрели телевизор. Впервые в жизни я понимал котов, которым хочется мурлыкать от удовольствия. На вторую половину меня не приглашали, но я видел широкую кровать, застеленную атласным белым покрывалом, трюмо, стоящий на нем у постели телефон, множество комнатных цветов. Лиля, наверное, спала как в саду. А когда ей звонили, ей нужно было только протянуть руку.
Я же, вернувшись в общагу, шугал тапочкой тараканов, и в два часа ночи, когда стихала жизнь на этаже, старался умоститься удобнее на койке с сеткой, отвисавшей чуть ли не до пола.
Кое-кто объяснял неторопливую безмятежность Лили наличием денег у ее родителей. Мол, и хату сняли, и преподавателям за экзамены, небось, платят. Но я знал другое. Это было у нее врожденное. Готовимся ли к экзаменам у нее - она сядет в кресло, подвернув ноги, и щекою потрется о спинку. И чувствуется - приятно ей, что спинка кресла такая мягкая, шелковистая. Она обязательно поставит перед нами сок в красивых бокалах и прихлебывать его будет та-ак вкусно! У нее есть любимое маленькое кафе, где кормят совсем недорого, но почти по домашнему, а из окон чудесный вид на Волгу. Ее привычный столик у окна… Словом, возле нее было, как замерзшему человеку возле камина – тепло и уютно.

…После распределения мы какое-то время почти не общались. Жизнь закрутила. И вот Лиля оказалась буквально моим спасением.
После школы работа в редакции показалась легкой. Во всяком случае, она требовала гораздо меньше нервов. После множества рефератов и курсовых написание статей не повергало в шок, а сдать в срок материал – это было все, что от нас требовалось. Два раза в день – в одиннадцать и в четыре - мы включали большой электрический самовар, и весь дружный коллектив, все восемь человек садились пить чай
Мы действительно были дружные и работали без конфликтов. Сидели в комнатах по двое. Только Лиля была исключением. Ей пришло в голову переоборудовать Богом забытый редакционный чулан в маленький кабинет. И когда я пришел, она царствовала там одна. Окно там имелось, маленький стол, кресло вместо стула.
Заглянешь к ней в самый что ни на есть паршивый день, когда днем темно, как вечером, и то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем. А у Лили мягко светится экран компьютера, на столе – чашечка кофе. Не массивная кружка, наподобие тех, из которых пьем мы, а именно чашка. И я знаю, что в маленьком холодильнике держит она и сливки, и коньяк. На подоконнике – магнитофон, на Лиле – наушники. Она откинулась в кресле, одною рукой набирает текст. И лицо у нее по прежнему, как сто лет назад – безмятежное такое…
Поэтому то, что говорили о ней редакционные девчонки, казалось невозможным. Двое детей, с мужем разошлась, все сама, все проблемы на ней, никто не помогает.
Ничего от замотанного вида других сотрудниц в ней не было. Те становились мрачными из-за сломанного ногтя или ночи, когда не удалось выспаться . А Лиля как и раньше, смотрела на мир, с доброжелательною готовностью принять все, что ни будет ей предложено.
Почему-то я не решался расспрашивать ее о жизни. Мы или вспоминали прошлое, или обсуждали насущные журналистские дела.
Но один раз, когда я сидел у нее в кабинете (мой в это время превратился в примерочную, туда принесли продавать свитера), я через плечо смотрел, как Лиля переписывается в Интернете.
На номер «аськи» ей написал итальянец. Стал рассказывать о себе, о своем доме и детях. А потом начал задавать вопросы Лиле. У меня сложилось впечатление, что Россию он воспринимает, как место гуманитарной катастрофы, откуда каждый рад будет сбежать.
– Вы замужем? – спрашивал он Лилю.
– Уже нет, – отвечала она.
– Но ведь это очень тяжело, – писал он. – Для женщины есть одно счастье – это хороший муж.
– Почему? Свобода – это так прекрасно. У вас, наверное, традиционные взгляды, вы не можете этого понять…
Чувствовал ли он, за столько километров, Лилю? Но я-то был здесь, в ее комнате, в ее ауре и вдруг ощутил, что свобода, легкие плечи – это действительно прекрасно.
И, кажется, чернокудрый житель Рима, опустив голову на ладони, впервые задумался – не слишком ли узки ли его традиционные взгляды? И что можно быть счастливым просто потому, что даровано тебе это чудо – жизнь.

поделиться

Татьяна Свичкарь

04.02.2005