Место, где учат любить

Современному человеку бывает трудно понять, что заставляет молодых девушек уходить в монастырь. «Личная жизнь не сложилась» – таково распространенное мнение.
Но, может быть, причины все же несколько иные?
Как говорят в Церкви, монашество – это подвиг, и не все, кто хотят быть монахами, могут ими стать. О монашестве написаны сотни книг, но почти все их авторы – мужчины, и пишут они о мужских обителях.
О том, как живут современные женские монастыри, мало кому известно.
В составе молодежного "десанта добровольцев" я поехала во Введено-Оятский женский монастырь (Ленинградская область) – потрудиться и найти ответ на вопрос: может ли быть счастливой женщина, если она – монахиня?..

Вот мы и прибыли – маленькая станция Оять в четырех часах пути от Ладожского вокзала Санкт-Петербурга. Искать монастырь не надо: покрути головой – увидишь купола, и иди по дороге прямо к ним.
Сто метров по чавкающей грязи. Останавливаемся, чтобы переобуться – те, кто послушался добрых советов, надевают резиновые сапоги. Кто не послушался – безнадежно портят свои «городские» кроссовки.
Вечер сгущается, после электрички немного мутит, где-то лают собаки. Неподалеку от ворот опять остановка – девушки одевают «маскировочные» юбки поверх брюк. А что делать? В длинной юбке по грязи не почавкаешь. А в штанах в монастырь тоже не ввалишься. Заходим в ворота, нас встречает монахиня. Улыбается, кивает головой – здравствуйте, ну как добрались? Это и есть матушка Иоанна (Егорова), настоятельница Введено-Оятского женского монастыря. С ней я несколько раз разговаривала по мобильному телефону: договаривалась об этой поездке. «Здравствуйте, матушка!» – киваю ей, не зная, что еще сказать. Лишь потом меня научили, что у настоятельницы принято просить благословение, как у священника, и целовать ее наперсный крест...

Несчастная любовь – еще не повод

Как мы обычно представляем себе будущую монахиню? Скромная девушка, с детства любит уединение, каждую свободную минуту спешит в храм... Трудно поверить, но чинная, умиротворенная матушка Иоанна когда-то была мятущимся неуравновешенным подростком. Два раза с легкостью поступала в университет, с такой же легкостью бросала. Чем только не увлекалась – даже босиком по Невскому ходила в знак какого-то протеста. Сменила множество мест работы...
В монастырь ей захотелось после фильма про мать Терезу. Она долго не могла понять, чего ищет, но когда посмотрела этот фильм, осознала: именно такую жизнь, полностью отданную служению Богу. Пошла работать в больницу, а потом учиться в медицинское училище. Однажды ее приходской батюшка сказал: "Кто хочет потрудиться, может поехать в монастырь помочь, монахиням". Они с подружкой поехали... и почувствовали, что это место, где они нужны. И что им нужно именно это место.
Бытует мнение, что в монастырь уходят с горя. Действительно, толчком для перемены жизни может быть что угодно, в том числе и несчастья. Но институт монашества очень продуман. Сначала тебя могут взять только трудницей. Ты поселяешься в монастыре или поблизости и трудишься в нем на послушаниях. Присматриваешься, нравится ли тебе здесь или, может, попробовать пожить в другой обители. Монастыри ведь как люди, у каждого свой характер. Если подходит – тогда просишься в послушницы. И лишь через несколько лет послушница может стать инокиней, а уж потом – дать невозвратные обеты и постричься в малую схиму, то есть стать монахиней.
– Матушка, есть такая классическая киношная версия: девушка уходит в монастырь от несчастной любви. С отчаянья, а не по призванию...
– И такое бывает. Но когда через какое-то время человек успокоится, то поймет, что это все не его. И просто не сможет выносить монастырскую жизнь. Причем не физически не сможет, а внутренне. Его начнет все раздражать, и он просто уйдет отсюда. Ведь жизнь в монастыре – это большой труд.
Бывает, что уходят, уже приняв монашество. Но ведь когда постригают в малую схиму, человек дает обет Богу. Что же получается, ты Богу дала обещание, а потом взяла его назад? Мне кажется, нелегко жить с таким обманом на сердце... Уход из монастыря – это всегда трагедия, ведь ты от себя отрываешь то, с чем срослась. Это какой-то перелом...
Насельница монастыря может попросту и влюбиться, и понять, что хочет соединить с этим человеком свою жизнь. Если она обетов еще не давала, то в последующей семейной жизни все даже может сложиться нормально. Но если она ушла после пострига, то чаще всего полноценного счастья не обретет. Обычно все заканчивается трагически. Ведь если обеты даны, в тебе это все равно всю жизнь сидит и не дает покоя.
– А как смириться с мыслью, что никогда не будешь матерью? Тяжело, наверное?
– Как правило, в монастырь женщины часто приходят в таком возрасте, когда уже успели стать и матерью, и бабушкой. Что же до молодых... По себе могу сказать, у меня не было ярко выраженного желания стать матерью. И потом, в монастыре такая полная внутренняя жизнь, что и материнским качествам можно найти применение. Пусть это будет не твой ребенок, которого ты выносила и родила, но ведь можно заботиться, как о своих, и о чужих детях. В любом случае, вокруг тебя всегда есть люди, о которых печешься как о детях. Так что в монастыре у женщины может быть «детей» гораздо больше, чем в семье.

Правила поведения

Раньше я думала, что монахи принципиально отгораживаются от светской жизни, газет не читают, интернетом не пользуются. А у них все так же: у кого есть время и желание, смотрят новости – особенно настоятельницы, ведь они должны знать, что вокруг происходит. Если надо, монахи могут и интернетом активно пользоваться – ведь у многих монастырей есть свои сайты. И газеты читают, но не бульварную прессу, конечно. Правда, в женских монастырях политикой не особо интересуются, да и времени не так много для чтения.
В их контактах с внешним миром через СМИ, думаю, самое непростое – встреча с разного рода рекламой. Но матушка Иоанна возражает: "А что реклама, – с вредными вещами столкнуться можно и на улице, и по телевизору. А в транспорте постоянно слышишь мат, это уже норма жизни, от этого никуда не деться. Сегодня все так напоказ, даже противно... Но все равно надо знать, чем люди живут. Чтобы ценить то, что имеешь в монастыре. Я тут проехала в метро, посмотрела вокруг... Бедные люди! Эта тяжесть просто в воздухе висит. В монастыре если и бывают конфликты, то как-то по-другому. Здесь есть Божья благодать, тишина какая-то. Поэтому стоит знать, что происходит в мире, чтобы ценить, насколько в обители хорошо".
Поздно вечером все расходятся по кельям. Насельниц в монастыре немного, вместе с городским подворьем всего тринадцать человек. Живут в кельях по одной – по двое. Иногда соседки могут друг другу надоесть и даже пойти жаловаться к настоятельнице. А она уже смотрит – минутный ли это всплеск эмоций или людям действительно тяжело. Иногда лучше кого-то и разделить. Но все-таки матушки стараются учиться жить в общежитии, любить друг друга, терпеть, снисходить к немощам...
В каждом монастыре свой уклад. Где-то очень строго регламентированы и внешний вид, и поведение: глаза долу, ни с кем не разговаривать. Но во Введено-Оятском принципиально другое положение. Например, в келье можно спокойно попить чайку, когда захочешь – у всех есть чайнички. Выходить за ворота тоже можно, как в семье: «мама, я пошел туда-то» – «ну ладно, иди». Да и другие отношения здесь очень похожи на семейные, где мама – настоятельница. Нужны деньги для чего-то – подойди к «маме» и попроси. У родственников проблемы, нужно поехать им помочь – расскажи, поделись, матушка подумает, как заменить тебя на послушаниях, чтобы отпустить помогать родным. Здесь велика мера доверия к каждому. Настоятельница объясняет:
– Я не люблю мелочного контроля над собой и не хочу такого контроля ни над кем, в том числе над новоначальным. Хотя, конечно, некоторые могут злоупотреблять такой свободой. Но я не могу ходить по кельям и смотреть, кто что делает. К тому же тайное всегда становится явным... Монастырскому укладу послушник учится в процессе жизни. Как ребенок в семье: просто смотрит на старших и учится. Человека Бог ведет по этому пути.

Быт или не быт

Утро в монастыре... Несмотря на май, страшно холодно, печка остыла. Мы живем в какой-то странной постройке, спим на полатях, которые занимают практически всю комнату. Каждое утро нужно выполнить непростую процедуру: сначала сходить по лужам в туалет, который находится на улице, потом дождаться парней, которые из своей «кельи» идут к нам, захватив из колодца пару ведер ледяной, зубы сводящей воды. Умываются все у нас по очереди – разговоров нет, редкие шутки, деловые советы. Ежась и хмурясь, ползем расплетающейся цепочкой к трапезной, там читаем молитвы и завтракаем.
Утро – молитва, трапеза, послушание; день – трапеза, послушание; вечер – трапеза, молитва, свободное время. Вот самый простой и нехитрый распорядок дня в монастыре. Говорят, что некоторые не выдерживают тут даже неделю. И не из-за каких-то неудобств – монастырь потихоньку обустраивается.
– У нас раньше не было воды даже у монахинь в главном корпусе, – рассказывает матушка.
– Представляете, насельницы все городские, а зимой минус 35 градусов, и все «удобства» на улице. Люди просто начинали болеть и изнашиваться физически. Ведь это тоже ненормально, если за пять лет становишься инвалидом, и за тобой все ухаживают! Поэтому первое время мы целенаправленно занимались обустройством монастыря. Сейчас у нас, слава Богу, есть и горячая вода из бойлеров, и канализация. А когда я только поставлена была здесь настоятельницей, в монастыре денег совершенно не было. Помню, на складе что-то лежало из еды – крупы какие-то, макароны, картошка, но совсем не было дров, не было воды... Деньги на хлеб мне дал один паломник. Потом немного пришло почтовых переводов. На неделю у нас было 500-700 рублей. Но ведь Бог не без милости. Чтобы совсем нечего было кушать – такого не случалось. Если критическая ситуация, можно у кого-нибудь занять. Приходится и такие вещи делать. Всякое бывает...
– Интересно, а какой стандартный гигиенический набор у женщины в монастыре?
– Баня раз в неделю. Шампунь есть, мыло, предметы личной гигиены, крем для рук. Крем для лица не приветствуется, но при необходимости можно пользоваться. Косметику, конечно, не применяем...

...Кто-то из наших девушек остается на кухне – посуду мыть, рыбу на обед чистить. Многим нравится работать в трапезной, хотя сами монахини говорят, что это самое тяжелое послушание. Кроме того, что надо все успеть приготовить несколько раз в день, тебе еще могут высказать претензии, почему не дала, например, зелени, почему пересолила... А каково это хозяйке терпеть!
Остальные идут на поля – выдирать из земли сожженные репейники, облагораживать подступы к въезду в монастырь. Настоятельница трудится вместе с нами, и очень быстро понимаешь, что по сравнению с ней к физической работе мы не привыкшие. Я бы уже пять раз отдохнула – но она не останавливается. Я бы уже и чайку попила – но где там, трапеза еще часа через два. Наконец, падаю на кучу сухой травы – ух!.. Матушка продолжает работать неподалеку. «Матушка, давайте отдохнем!» – «Да я не устала, спасибо!».
– А трудно преодолеть гордыню и выполнять послушание, которое тебе явно не соответствует?
– Трудно. Вообще, послушание – одна из самых сложных вещей. Можно вынести тяжелую физическую работу, но трудно принять мнение другого человека, слушаться, когда что-то не по-твоему.
– Иногда светские люди предъявляют монахам претензии – дескать, те уходят от мира, и им все безразлично. А другие, наоборот, говорят: монахи все бегают, строят, а про молитву забыли.
– Да, это две крайности в суждениях. Конечно, можно сказать: в монастыре ничего не делают, только молятся. Но молитва – очень большой труд, тяжелее, чем любая работа. Если бы кто-то достиг той молитвы, которая должна быть, думаю, он совершенно мог бы не заниматься социальной работой, но при этом пользу людям принес бы громадную, помогая и утешая.
Общая молитва в обители, конечно, есть и сейчас. И люди, которые сюда приезжают, всегда говорят: как у вас хорошо, успокоительно. Они уже получают помощь, даже если монастырь не занимается напрямую социальным служением. Поживи тут какое-то время, потрудись, и почувствуешь, что окрыляешься, появляется другое измерение жизни, начинаешь по-другому на все смотреть.
Но когда монастырь уже встал на ноги, социальное служение у него должно быть. Оно может быть разным, в зависимости от состава насельниц, их способностей и образования. Например, наша обитель расположена в местности, где практически развалились совхозы, нет работы, и у людей, кроме выпивки и дома культуры, где проходят дискотеки и концерты, вообще пустота. Куда им идти, когда в душе внутренний голод появляется, кроме как в монастырь? Поэтому монастырь не может от людей закрываться, он должен светить миру.
– Почему монахини часто такие суровые, куда-то все время торопятся, по сторонам не смотрят...
– В некоторых монастырях устав жестко ограничивает внешнее поведение. Я лично считаю, что это не нужно, внешнее не должно опережать внутреннее. Незачем себя специально ломать, просто поживи еще в монастыре, и у тебя все потихоньку смягчится. Ведь благодать Божия действует, человек меняется, когда принимает постриг.
Есть ведь и очень общительные матушки, хохотушки и веселушки. Это абсолютно нормально. Это просто черта характера, она не препятствует монашескому образу жизни. А по сторонам не смотрят не только из-за устава. Бывает, что у человека происходит какая-то внутренняя борьба, и ему тяжело с собой справиться, поэтому он избегает общения. Но вы тоже не судите монахов строго. Им еще надо пройти долгий путь, что-то в себе менять...

Вместо послесловия

Как говорил преподобный Иоанн Лествичник, если бы знали, какие скорби ждут монахов, никто никогда не пошел бы в монастыри. Но если бы знали, какие радости ждут монахов в Царствии Небесном, все, не задумываясь, приняли бы постриг...
– Есть в нашей жизни и радость, и утешение, освобождение и легкость, – пытается объяснить мне матушка Иоанна. – А самая большая трудность – это ты сам. Со временем осознаешь, что причина всех неурядиц, которые возникают – твое неумение терпеть, неумение любить.
Думаю, нам еще очень далеко до духа древних подвижников. Люди стали другие. Сто лет назад в семье было естественным слушаться старших, был велик авторитет учителя. Сейчас понятие «послушание» – чуть ли не атавизм. И то, что делают сегодня в монастыре, раньше людям, может, ничего не стоило, но для современного человека и это подвиг. Преподобному Пахомию Великому было откровение, что монахи последних времен будут как миряне, но если они претерпят это, то будут равны древним подвижникам...

...Мы уезжали – и матушка Иоанна пошла проводить нас до электрички. Это было так трогательно и так странно. Хотя, с другой стороны, чего тут странного – разве мы не проводили бы своих гостей? Почему мы в жизни все так усложняем, что уже не верим в простые, добрые и искренние отношения?..
Две девчонки, которые ездили с нами, после поездки влюбились в это место. Одна, как матушка Иоанна, насмотревшаяся фильмов о матери Терезе, мечтает о жертвенном служении в больницах и приютах. Другая все ездит при малейшей возможности в этот монастырь, уже настораживая своей привязанностью к нему маму и папу.
И меня все время тянет в Оять, да и в другие монастыри, которые я успела полюбить. Я там отдыхаю, хотя много работаю физически, как это ни парадоксально. Голова не «пухнет» от ежедневных дел, планов, встреч, созвонов. Я чувствую мирный, укачивающий ритм монастырской жизни. Мне не нужно «со скрипом» выкраивать время для утренней молитвы, и потом терзаться весь день, если не выкроила, – здесь это время четко определено. Православному человеку здесь жить, безусловно, удобнее.
Такой вопрос задают себе многие, и я тут не исключение – а могла бы я стать монахиней? Сумела бы ощутить такую же радость от жизни в монастыре, если б он был уже не местом паломничества – а просто домом, со своей рутиной, своими сложными отношениями? Смогла бы я столько молиться – не в порядке эксперимента, а ежедневно, буднично? Не знаю...

поделиться

Анна Ершова

12.10.2007