Сезон холодной росы

Мистическая повесть
 
Ночью у Рынгаллы разболелись колени.
Их словно выворачивало, потом маленькие острые молоточки стучали по коленям так, что боль отдавалась во всём теле, особенно, в висках… Противный писклявый болевой комар зудел у её виска.
«Погода меняется, должно быть, полнолуние», – подумала она, не открывая глаз.
Вставать было трудно.
Но она поднялась, достала настойку и мазь из высокого резного буфета, верх которого был украшен замысловатыми рыцарскими замками.
Когда-то оч-ч-ч-чень давно, как только Рынга попала в эту избушку, она раз в месяц, наводя порядок в избе, вставала на колченогий стул и смахивала паутину с верхушки буфета. Но годы ушли, развалился и был сожжён лютой зимой в печи колченогий стул, а старая женщина едва поднимала ногу, чтобы выйти за порог дома.
Паутина космами спускалась почти до столешницы. Рынгалла скручивала её и вязала себе фуфайки.
Мазь, которую она едва дотянувшись, достала с полки, Рынгалла сделала в мае по рецептам из книги, которую завещала ей мудрая Мирдза. Долго по весне она ползала на больных коленях, выискивая полуслепыми глазами травки и корешки на пригорке, растирала их в деревянной ступке. Добавила две ложки настойки мандрагоры и две ложки масла из цветка, что зовётся вороний глаз.
– Старая ты стала, Рынга. Наверное, пора покидать этот мир. Ах, если бы это зависело только от меня, – сказала она самой себе, натирая морщинистыми руками посеревшую от времени кожу, словно бумажную, которая вот-вот лопнет. – Вот если бы Великий Мерлин посетил моё убогое пристанище и посмотрел на меня.
Она специально носила длинные юбки, которые сама ткала из высушенной и выделанной летом крапивы и вязаные из скрученной паутины кофты с длинными рукавами, чтобы не видеть увядшего тела.
Из чего была сделана настойка, которую она могла выпить, чтобы унять боль, Рынгалла не знала. Мирдза шикала на все её вопросы. Только один раз проговорилась, что как-то раз, лет триста назад, блуждая по лесу в поисках целебных трав, нашла тушу ещё не остывшего дракона, убитого охотниками, успела сбегать в избу за ножом и выдрать левый нижний клык… Почему именно левый нижний? Триста лет?
Рынга к тому времени привыкла уже не задавать лишних вопросов.
 
Она натёрла ноги, замотала их волчьей шкурой, скрепив бечевой, и налила зловонной настойки из мерцающей бутыли в углу. Прикрыв свои сухие, словно пергаментные, веки и зажав нос рукой, хлебнула половину глиняной пинты этого зловонного пойла.
Голова пошла кругом, что-то гудело и хохотало по углам, заслонка на печи ожила и принялась корчить старой женщине рожи.
Рынга навзничь упала на свою лежанку. Сколько так пролежала, сама не могла понять.
В это время порыв ветра распахнул дверь избы.
– Рынга, Рынга… – донёс ветер с улицы.
Этот голос вернул старую женщину в реальность. Хотя уже трудно бывало ей разобрать, где реальность незаметно переливается в мистику. Рынгалла, накинув шаль на плечи, на больных ногах доковыляла до двери. Раскидистый и корявый от старости куст калины неподалёку от двери качнул ветвями, приветствуя Рынгу.
– Это ты зовёшь меня, мудрая Мирдза?
– Разве ты забыла? Великий Мерлин отпускает меня на время полнолуния.
– Да, да, – кивнула Рынгалла, – старая стала, забываю.
– С чего ты взяла, что ты старая? Ты не помнишь, сколько тебе лет?
– Нет, Мудрая Мирдзда, не помню, и не хочу помнить…
– Начинается сезон холодной росы, – простонал куст, – Это бывает раз в двести лет.
– Двести? – переспросила Рынга. – Неужели я так долго живу здесь?
– Да, пришло время собираться домой и вспомнить, сколько тебе лет.
– Домой?
– Ты готова?
– Не знаю…
– Готовься, сам Великий Мерлин будет показывать тебе дорогу.
– Домой? Разве там кто-то ещё остался?
– Ты опять задаёшь лишние вопросы. За двести лет так и не научилась, любопытная Юрате…
– Кто?
– Тсс, – зашипел куст…
Старая женщина плотнее укуталась в шаль из лосиной шерсти, но озноб накатывался на неё волнами. И такими же волнами лились слёзы из некогда ярко-зелёных, а теперь совсем выцветших глаз.
Она стояла на пороге избы, понимая, что на много вёрст вокруг она одна – одинокая старая нахохлившаяся больная птица. Такой видела она себя со стороны. Наверное, пришло время складывать крылья.
Ах, как хотелось взлететь ещё раз! Хотя бы раз! Над этим огромным миром.
Когда она попала сюда, ей было всего семнадцать. Она многое забыла, но это она помнила твёрдо.
А ветер носился вихрем в литовской дубраве. Зелёный Лунный свет делал всё окружающее зловещим. Мечущиеся тени, уханье ночных птиц, свист крыльев летучих мышей.
Ветер завывал высоко в голых уже ветвях дубов и вязов. Порыжевшая осенняя трава стелилась под порывами ветра и шуршала, шуршала, словно оплакивала кого-то. А, может быть, саму себя, готовившуюся сгинуть под первым снегом.
Рынгалла прислонилась к косяку двери.
Метавшиеся тени напоминали Рынге ушедшие безвозвратно годы. Несбывшиеся мечты, которые и привели её в эту дубраву, в избу к старой Мирдзе.
Сколько лет прошло? Страшно и вспомнить.
Как бежала она к реке, желая утопиться. Жизнь тогда потеряла для неё всякий смысл.
Не закрывая глаз, она видела, словно со стороны, себя – тоненькую зеленоглазую девочку с венком в руке, шёлковые ленты которого шевелил ночной тёплый ветер…
Неужели всё это было с ней?
– Не поддавайся воспоминаниям, – простонал куст под порывами сырого ноябрьского ветра.
Рынга ненавидела это ночное светило. Она боялась Луны, трепетала перед ней.
И вот сегодня снова он, этот зловещий круг в полнеба, заливающий своим светом готовящуюся к зиме дубраву.
Как только его луч упал на куст калины, он засветился, брызнул искрами и рассыпался. На его месте стояла крепкая, молодая женщина, Эльф. Она была необыкновенна красива.
Рынга редко видела её такой даже в полнолуние. Сегодня она была одета в шёлковый сверкающий разноцветными блёстками кафтан, перехваченный ремнём, на котором в ножнах посверкивал острый короткий меч.
Из-под зелёного поблескивающего кафтана чуть ниже колен спускалась мерцающая полупрозрачная юбка, дающая разглядеть крепкие ноги в высоких кожаных сандалиях с медными заклёпками в виде голов драконов и орков, по блеску которых можно было определить, как давно были совершены эти победы.
На светлых волосах струился прозрачно-зелёно-золотистый шарф, прикрывавший эльфийские чуть розовые ушки, удерживаемый красивой брошкой с ярким камнем.
 
– Ну, пойдём же в дом, – сказала Мирдза, переступая порог избы.
Рынгалла неуклюже повернулась и застонала. Ей скрутило спину, и она не могла пошевельнуться. Мирдза прошла в дом первой и легонько провела Рынге по спине. Женщина вздохнула и распрямилась. Боль ушла. Она юркнула чёрной змейкой из-под подола юбки под корни рассыпавшегося куста калины.
Рынга повернулась осторожно, словно боясь, что боль вернётся, и вошла в дом вслед за Мирдзой.
В доме было светло. Повсюду горели в плошках свечи. Было прибрано и тепло.
Рынга не удивилась. За годы, проведённые в избе без Мирдзы, она знала, что подруга приносит в старый дом тепло и свет. Мирдза заваривала травы, которые должна была взять с собой в дорогу Рынгалла.
Старая женщина всё так и стояла у порога, наблюдая из-под сморщенных век за Мирдзой. А та не передвигалась по дому, а просто появлялась то там, то тут... Оставляя от себя несколько сверкающих золотистых пылинок на прежнем месте.
– Что ж ты не допила лечебную настойку?
– Не успела – ты позвала меня, Мудрая Мирдза.
– Ладно, я буду готовить твои вещи, тебе предстоит нелёгкий путь, а ты допивай и ложись спать, печь уже нагрелась.
– А почему мне надо уходить именно теперь? Я боюсь… Я заблудилась в этой жизни.
– Боишься стать прежней и поймать своё счастье?
– Наверное… Разве я достойна его, этого счастья, если попала сюда? Да и как я узнаю его?
– Тебе всё расскажет Великий Мерлин, а я… Знаешь, теперь другая девушка нуждается в моей помощи. А для тебя я сделала всё, что могла сама, и что приказывал мне Великий Мерлин.
Мирдза протянула Рынге кружку настойки.
– Тебе надо успокоиться, – сказала Мирдза, – вот выпей горячего – здесь малина, мята, зверобой и пустырник.
– Да, да, спасибо, а то меня просто всю трясёт.
– Это потому, что не допила настойку. Сейчас, после отвара допьёшь, там глотка три осталось, уснёшь спокойно, а утром всё будет хорошо.
Рынга прихлёбывала маленькими глоточками горячий отвар, приготовленный Мирдзой, и чувствовала, как тепло растекается по всему телу. Словно этот отвар бежал вместе с кровью по всем венам и сосудам. С каждым новым глотком Рынге становилось всё дремотнее и дремотнее.
Она выронила чашку из рук, но чашка не разбилась, а, сделав хитрый пируэт, встала на своё место на полке.
Мирдза поднесла ей недопитое волшебное зелье.
– Прощай, Рынга, мы больше не увидимся с тобой. Так приказал Мерлин. Вот твоя котомка, не бойся, допей! – сказала Мирдза.
Она наклонилась и нежно поцеловала подругу. Из глаз её брызнули слёзы и, слившись в одну, превратились в перстенёк на пальце у Рынгаллы.
– Что это? – охнула Рынга.
– Это память обо мне. Когда будет тяжко, сними и снова надень. Больше я ничего не могу сказать тебе. Ведь мы разные. И дружба наша закончится сегодня ночью. Ты сама всё увидишь… Прощай…
– Прощай…
С этими словами старая женщина закрыла глаза и, откинувшись на свою лежанку на печи, провалилась в глубокий сон.

Сколько она проспала, она не знала, но когда очнулась, то увидела, что Мирдза спит на своей лежанке. Но она не лежала, а парила над своим ложем. Лишь золотистый прозрачный шарфик, которым было укрыто лицо, мерно вздымался в такт её дыханию.
Рынгалла огляделась. В избе было полутемно, лишь непонятным светом были наполнены углы. Да на стене рядом с лежанкой появилась дверь, которая была приоткрыта, и из-за которой струился тёплый золотистый свет. У двери стояла котомка, приготовленная в дорогу Мудрой Мирдзой.
Рынга слезла со своей лежанки и увидела, что на ней надет тёмно-синий плащ с глубоким капюшоном, отсверкивающий крошечными золотыми звёздами.
Она оглянулась на спящую подругу. Шарф всё также вздымался в такт дыханию. Рынга приподняла его, чтобы поцеловать Мирдзу. Но когда она коснулась губами ей щёки, такой румяной и живой, то ощутила не тепло красивого лица, а лёд замёрзшего тела. В ту же минуту, что коснулась она губами щеки своей подруги, Мудрая Мирдза рассыпалась на миллионы сверкающих льдинок!
Лишь золотистый шарфик всё так же вздымался над ложем Мирдзы, словно она стала просто невидимкой.
Но изба засияла от этих льдинок.
Рынга, которую трясло от страха, подхватила приготовленную Мирдзой котомку и шагнула в приоткрытую сияющую дверь.

Как только Рынга переступила порог святящейся двери, сзади раздался звук, словно сошла снежная лавина. Женщина с опаской оглянулась. Сзади не было ничего. Ни избы, ни стены со светящейся дверью. Была заливаемая лунным светом дубрава, и снег с градом сыпал так часто, что видно было метров на 10-15 назад.
Рынгалла в ужасе обернулась. Перед ней была в обе стороны, насколько хватает глаз, стеклянная стена, словно наполненная водою. Сквозь стеклянную полупрозрачную стену угадывался полуденный пейзаж, лес, цветущая поляна и ярко-синее небо.
Рынгу опять охватил озноб.
Там, где прожила она двести лет у Мудрой Мирдзы, всегда был конец ноября, мокрый снег с дождём, завывание ветра в старых дубах и вязах и шелест высокой травы, которая готовилась сгинуть под снегом.
И, вдруг, стало тихо-тихо… Старая женщина сгорбилась ещё больше, испугавшись, закрыла глаза и почувствовала, что у неё подкашиваются ноги. Старые колени совсем не держали её.
Но вот сзади снова завыла ноябрьская вьюга…
Рынга обернулась, и ужас охватил её. На неё со свистом и воем надвигался снежный ураган. Он сорвал капюшон с её головы, разметал космы седых волос, завернул подол плаща, и острые снежные иглы стали что есть силы впиваться в больные ноги. Ветер сбивал её с ног. Она обхватила стоявшее рядом деревце, да так и моталась с ним, подхваченная бурей. Такого ледяного ветра она ещё не встречала в своей долгой жизни.
И среди этого воя налетевшего урагана вдруг раздался мягкий мужской голос. Она не могла бы сказать, откуда исходил этот голос. Он был – ВЕЗДЕ.
– Не бойся, Юрате. Обхвати покрепче свою ношу и пройди через стену, перед которой ты стоишь.
– Как же я пройду, она стеклянная. У меня не хватит сил разбить её. Стара я стала…
– Закрой глаза, скажи себе – Я ИДУ! Ну, же, не медли, ты можешь опоздать! Уже виден конец урагана. А если он уйдёт, тебе придётся прожить здесь ещё двести лет.
Юрате протянула руку к стене, и рука свободно прошла сквозь стену.
Женщина крепко зажмурила глаза, обхватила котомку и сказала себе: «Я иду!»
Стеклянная стена оказалась мягкой и податливой.
Юрате прошла через неё и без сил упала на зелёную и нежную травку лужайки. Сил не было. Она провалилась в глубокий сон. Сколько спала – не знает. Её разбудили трели какой-то маленькой птички, чирикавшей на цветущем кустике шиповника, рядом с которым лежала Рынга-Юрате.
– Ну, здравствуй, девочка! – опять раздался мягкий мужской голос.
– Девочка?
– Ты помнишь, как тебя зовут?
У Рынги заломило надо лбом. Закружилась голова. Разные слова вертелись на языке. И вдруг неожиданно всплыло в памяти имя. Так мама звала её…
– Юрате, – она открыла глаза, села и огляделась. – Юрате?
И вдруг за деревьями она увидела знакомый берег, с которого прыгнула в омут, решив утопиться. Река блестела под солнцем. Лодочник перевозил кого-то, скрипели уключины весел. На другом берегу мужчины косили траву, неподалёку от них паслись коровы. А на опушке леса виднелся небольшой хуторок. Её хуторок. Её родной дом!
Юрате, забыв обо всём, побежала на берег. Но как только она ступила на песчаную кромку, впереди выросла гора, на которой просто нарисована увиденная ею картина. Юрате протянула руку, и картина осыпалась песком вместе с горой, на которой она была нарисована.
А дальше был такой же летний благоухающий лес.
Она вернулась к брошенной котомке, да так и осталась стоять посреди цветущей поляны, с глазами, полными слёз.
Чуть поодаль от неё, на ступенях дома, сложенного из огромных толстых брёвен, сидел старец в холщевой расшитой рубахе. Волосы его надо лбом были подхвачены сплетенной в косу разноцветной лентой.
– Что это было, что за стена? – Рынга удивилась, как чётко она видит все узоры на ленте у старика, хотя в последнее время стала видеть совсем плохо. Удивилась звучанию своего голоса.
– Это время, девочка. И перестань называть себя Рынгой. Ты вспомнила своё имя.
– Кто ты?
– Разве ты не знаешь меня? Я всегда был рядом с тобой. Все эти двести лет.
Юрате вздрогнула, не смея поднять глаз.
– Мерлин? Великий Мерлин?
Она бросила свою котомку и подбежала, припала к его руке. И только потом подумала, как легко она преодолела эту поляну.
– У меня больше не болят ноги.
– Не обольщайся, тебе предстоит далёкий путь. Путь домой.
– Разве меня там ждут?
– Ждут…