Ранний звонок

В отделе культуры городской газеты "Вести" рабочее утро началось с того, что Юлька Кабалина хлопнула дверью и возвестила: "Маркеев умер!"
Юлька была опять не в лучшем виде. И в прикиде, который она надевала именно в таких случаях. Черная водолазка с воротником под самый подбородок. Бандана, чтобы скрыть синяк на лбу и, конечно же, черные очки. Опять они с Володей вчера поцапались. Ему наверняка тоже досталось - у Юльки тяжелая рука плюс длинные острые ногти, но безработный Володька может зализывать раны хоть неделю, лежа на Юлькином диване. А ей самой пришлось в таком виде - а ля миссис Икс, которую немного попинали ногами - явиться на планерку.
В другое время в отделе заперли бы дверь, и началось бы то, что между собой они называли: экстренное заседание кружка "Расскажи мне обо мне". То есть Юльку опять начали бы шпиговать нотациями, мол, сколько можно позволять так с собой обращаться.
Но теперь принесенная ею новость требовала немедленных действий.
Из-за компьютера выглянула белокурая головка. Соне Темниковой было двадцать восемь лет, но малый рост и хрупкость скашивали ей десяток. Посетители не принимали ее всерьез.
- Девочка, где твоя начальница - Темникова? - спрашивали они.
Потому что фамилия эта у них в городе была более чем известна - почти знаменита. Статьи, подписанные ею, читались и пересказывались, подчас производя настоящий фурор. На Соньку уже несколько раз подавали в суд, но все обнародованные ею факты оказывались достоверными. А ее очерки выиграли конкурс "Золотое перо". После чего в редакции ее прозвали "Сонька Золотая ручка".
- Юля, на тебе школьные друзья, вообще все детство. Он в двадцать пятой школе учился, кажется. Наташа, бери сослуживцев. Света - мэрию, только пресс-секретарю не звони, она тебе лапши понавешает. А к родственникам - ну, вы знаете, кто.
В переводе для непосвященных это все означало, что несколько часов назад в больнице скончался директор крупнейшей в городе фирмы по продаже автомобилей Сергей Маркеев. В подъезде дома в него стреляли, двое суток он еще прожил в реанимации, но все знали, что он обречен, конца ждали с минуты на минуту. Теперь это свершилось, и всем в газете предстояла работа. Отдел криминала готовит материал, где будут рассматриваться версии убийства, а их дело - собрать со всего города розовые слезы, опросить родных и знакомых и записать их высказывания о том, какой замечательный ушел человек.
Обычно друзья и коллеги говорят охотно, но родственникам чаще всего не до прессы. На этот случай в отделе имелась - так бы и сказать Нина, но кто вспомнит теперь ее имя? Иначе как Бабочкой ее не звали. Так сократили выражение "Ночная Бабочка". Она могла прийти на рассвете, вместе с уборщицами, пьяная в дым, улечься хмельной головой на клавиатуру компьютера и начать жаловаться.
- Тяжелая у нас жизнь... Чтоб тебе все как на духу рассказали, и выпить с человеком надо, а когда, блин, и переспать...
Однажды, когда она озвучила, с кем только что переспала, меланхолично хлебавшая кофе Наташка подскочила к ней и с размаху треснула головой о компьютер. Об угол системного блока. Позже Наташка уверяла, что именно с этого дня патологическая безграмотность Бабочки стала притчей во языцех. В информации о туристической фирме она пять раз писала слово Египет, заменяя "г" на "б", а потом пыталась объяснить читателям, что дорогу переходила "пьяная пешехода", имея в виду неосторожную женщину.
Сонька переписывала за нее практически все заметки, но никто лучше Бабочки не мог "без мыла влезть в душу". Ей вроде и не хотели, а рассказывали. Наташка говорила, что каждому человеку порой хочется поговорить с собакой. А Бабочка еще глупее, и этой тупостью вызывает еще больше доверия.
- Юлька, вместо меня лепишь полосу. Я часам к четырем приду, вычитаю. У меня сейчас дежурство в травме...
О том, что она подежурит в отделении травматологии, и потом опишет работу врачей, Сонька договорилась давно. И отменять это не собиралась.
Оба телефона, стоявших в комнате, уже были, естественно заняты - друзей у Маркеева при жизни водилось предостаточно, и чтобы обзвонить их, требовался не один час. Бабочка с боем прорвалась к трубке, чтобы вызвать такси - она ехала к покойнику домой.
- Может, эту холеру уберут из нашего отдела куда-нибудь? - мрачно спросила Оксана, когда за Бабочкой хлопнула дверь.
Сама Оксана носила прозвище "маленькая французская женщина", потому что была элегантна, обладала безукоризненным вкусом и какой-то врожденной изящностью.
- Скоро я наши чашки после нее буду кипятком шпарить, - продолжала она. - У нее первая и вторая древнейшие удивительно прочно слились в одну...
- И что ты удивляешься? - Наташка демонстративно распахнула шкаф. - Глядите - ее постельные принадлежности. Всегда наготове.
Она пнула ногой не слишком свежую подушку.
Сонька, не особенно прислушиваясь, быстро собирала сумку - косметичка, диктофон, кассета...
- Только Христа ради, - попросила Оксана, - не напиши что-нибудь про их супер-способности. С меня одной Алины на всю жизнь хватит.
При этих словах все в комнате заулыбались. Даже Юлька, разбитыми губами. История с Алиной запомнилась всему отделу. Сонька тогда совершенно случайно купила в киоске книжку "Азбука колдовства". Полистала, не нашла ничего особенно интересного, и чтобы вернуть потраченные деньги в виде гонорара, решила по мотивам этой книжки написать историю.
Она придумала девочку семнадцати лет, из выпускного класса школы, которая обладает совершенно необыкновенными способностями. В комнате у нее висит поумэндер - апельсин, утыканный цветами сухой гвоздики, распространяя вокруг себя магический аромат. Алина гадает на картах, предсказывая истинную правду, и видит вещие сны. Она держит возле себя мальчишку из своего класса, потому что карты предрекают ему скорую гибель, а она надеется его защитить.
Когда материал был опубликован, никто в городе не понял, что это был просто рассказ. Телефон звонил, не умолкая. Почтальоны несли охапки писем. Все хотели познакомиться с Алиной, все мечтали воспользоваться ее даром.
Девчонки убедили смущенную Соньку, что признаваться ни в коем случае нельзя, чтобы не подорвать авторитет газеты. Иначе каждый сможет ткнуть пальцем: что ж вы ложь-то печатаете!
Всем отвечали, что Алина уехала. Да, пишите письма. Конечно, обязательно передадим. С кем захочет, она сама свяжется. И все бы ничего, но как-то утром в полутемном "предбаннике" Соньку поймали за локоть.
- Слушай, - сказал ей голос, явно не привыкший к мягким интонациям. - Позарез нужен адрес твоей девки. Пусть скажет, пахана нашего спрятали или пришили? И где его искать?
Что оставалось Соньке? Стоять насмерть. Знать не знает она адреса Алины, известно про нее только, что уехала, а куда и когда и вернется - полный мрак и туман. Редактор прибегал, сидел во время разговора в кабинете, боялся, как бы Соньку не зарезали. Незваные гости сулили деньги, намекали, что тем, кто с ними не дружит, несладко живется, но в итоге убрались восвояси.
В конце концов они отправились к реальной местной ясновидящей, какой-то Марии Волжской, заплатили ей "зелеными", и она им адрес Алины... дала. Назвала на новой улице номер дома, который еще не построили, и сказала, что Алина туда обязательно въедет. Не сейчас, так в будущем.
- Так что не вздумай сказать, что там сплошные кудесники, творящие чудеса, - подытожила Оксана.
- А мне фамилию дали, - беззаботно сказала Сонька. - Некто Макаров. Предупредили, что если я собираюсь ломать ногу или падать под машину, то чтобы в его смену. Он действительно чудеса творит.
Сонька отхлебнула из чашки кофе - слишком горячий, ждать некогда, и с бутербродом в руках рванула "на дело".

При первом взгляде на Валерия Юрьевича хотелось улыбнуться. Наверное, такое впечатление вызывают многие полные люди, особенно если у них добрый взгляд. Глаза у врача были светлые, лицо вполне привлекательное, но фигура напоминала колобка из сказки.
- Темникова? Присаживайтесь... Давайте вначале о том, что вы хотели бы у нас посмотреть. Операции, перевязки, прием больных - или вам просто достаточно со мной побеседовать?
Первым делом надо наладить контакт. Если между ними не протянется сейчас ниточка доверия и взаимопонимания - хорошему материалу не бывать.
- Валерий Юрьевич, меня интересует день. Просто ваш обычный рабочий день - от и до. Вы пришли, сняли пальто... О чем вы подумали, с чего начали? Если это сутки дежурства - пусть будут сутки. До того момента, как вы уходите. И конечно, будет классно, если вы расскажете про себя хоть немного, и сориентируете меня, какие у вас тут проблемы в отделении. А потом я хочу ходить за вами хвостиком и смотреть на все, что вы делаете.
Ей повезло. Собеседник попался отменный. Сонька выделяла для себя несколько категорий трудных людей. Из одних приходилось клещами тянуть каждое слово. Зато другие заговаривали слушателя едва ли не насмерть.
Матвеев рассказывать умел и любил. Оказалось, прадед его был цыганом. И цыган этот так вскружил голову помещичьей дочери, что она заявила потрясенным родителям: "Не отдадите за него - в омут брошусь".
Цыгана спешно выучили на фельдшера, чтобы мезальянс не так уж бросался в глаза. С этого фельдшера и пошла их медицинская династия.
Дед Макарова был врачом на китайской границе. Хирургом. Делал уникальные операции, которые позже вошли в классику медицины. Сам Валерий Юрьевич дважды побывал в Афгане - как солдат и как врач. На "черных тюльпанах" сопровождал тела с убитыми солдатами. Был ранен - вот следы от осколков на груди, у шеи...
В кабинет заглянула молоденькая сестра. Худенькая, маленькая, не лучше Соньки...
- Валерий Юрьевич, там к вам пришли... Вывих, вроде бы...
Сонька поспешно надела предложенный халат, и следом за врачом вышла в коридор.
Пострадавшего звали Санек. Именно так он представился, поскрипывая зубами от боли. Правой рукой он обхватывал левый локоть, поскуливая и постанывая.
- Что случилось? - спросил Макаров.
- Да с крыльца, блин, упал.
- Давно?
- Да вчера вечером...
Сонька заметила, что присутствие доктора подействовало на Санька весьма успокаивающее. Он смотрел на него глазами преданной собаки и ждал помощи.
Но Макаров присвистнул.
- Ничего себе - вчера! Как же вы до утра-то дотерпели?
- Так по-нашему, по-русски лечился, водочкой, - это прозвучало уже почти заискивающе.
- К утру водочка помогать перестала, - задумчиво сказал Макаров. - Наташа, промедол ему, и зовите анестезиологов. Если столько времени прошло - без них не вправим, бесполезно.
- Пойдемте в процедурную, - сказала Наташа.
- Я с вами, - Сонька сунула уже ненужный диктофон в сумку и отправилась следом.
В процедурной Санек проявил характер.
- Давай сквозь рубашку коли, блин! - потребовал он.
- Как - сквозь рубашку? - растерялась Наташа. - Я так не умею. Вы брюки снимите, пожалуйста...
- Тогда сама спускай с меня штаны. Как я тебе их буду стаскивать?!
Нервно хихикая, Наташа присела и начала расстегивать ремень, прячущийся где-то под толстым животом Санька.
Закончив сию процедуру и чувствуя себя с Сонькой уже почти подругами, она начала водить ее по палатам. Вроде бы зашли на минутку, постояли у двери - но в двух словах Наташа успевала рассказать о каждом больном.
Сонька увидела безногого бомжа с лицом питерского художника - длинные седые кудри по плечам, интеллигентные черты. Бабушку, которую едва выходили после автодорожной катастрофы...
В предпоследней по счету палате на кровати у окна сидел смуглый, очень красивый молодой человек.
- А это наш Володя, - сказала Наташа, и Сонька поняла, что Володя - любимец отделения. - Он у нас сам врач. Без ноги остался, но такой человек замечательный...
- Присаживайтесь ко мне сюда, чай пить, - сказал Володя.
Видно было, что он дружил с сестрами, и чай они у него пили не в первый раз. И чашки оказались лишние на тумбочке, и печенье. Кстати, здесь же стояла гитара - между кроватью и окном.
- Сыграй для журналистки, - попросила Наташа.
- Да я же так, скромный любитель, - Володя не отнекивался, но как бы заранее извинялся за свою игру, если Соньке вдруг не понравится.
- Не беспокойтесь, - сказала Сонька с улыбкой. - Мне слон настолько на ухо наступил, что для меня каждый, берущий три аккорда - уже Паганини.
Володя, оказывается, любил Гребенщикова. И пел он хорошо - низким, глуховатым голосом.
Но судьбу не возьмешь на мякине,
Не прижжешь ей хвоста угольком.
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.
- Ну, где вы потерялись? - в дверях стоял Валерий Юрьевич. - Там анестезиологи пришли - будете смотреть? Дадут этому Саньку сейчас дозу, и улетит он... на Альфа Центавра. А мы в это время с Божьей помощью вправим ему руку. Жаль, что не мозги.

Конечно, не всем в кайф после полноценного рабочего дня идти в ресторан. Но, с другой стороны, почти никто и не отказался. Юбилей газеты, пять лет со дня основания все-таки. В советские времена это был бы смешной срок. Младенчество. А ныне издание, которому удалось пять лет выстоять, да еще набрать обороты, заслуживает уважения. Начиналось все с десятка человек, включая корректора и уборщицу, а сейчас их более сотни.
Разместить такую команду может хороший ресторан, и редактор не поскупился. Они сидели за овальными дубовыми столами, по шесть человек. Каждый стол был заставлен тарелками так, что вилку положить, казалось, уже будет некуда. А официанты с улыбками все несли и несли, и куда-то все-таки умещали новые блюда. От традиционно-праздничной красной икры до каких-то диковинных грибов, зажаренных на крошечных сковородочках.
- Это называется - гуляем, - сказала Наташка, рассматривая вино на свет сквозь какой-то особенный переливающийся бокал.
Их отдел разместился за одним столом. На всех хватило мест - даже на Юлькиного Володю, который явился вместе с ней. Увидев его, Наташка было зашипела, но Оксана незаметно пнула ее ногой - мол, знай приличия, мать. "Он ей почти что муж, а мы здесь все дамы свободные. Будет хоть кому шампанское открывать".
Лицо Наташки выразило обреченность, будто она знала, что теперь не миновать чего-то плохого, но недовольство проявлять перестала.
Они могли здесь, конечно, расслабиться, но все-таки они прежде всего коллеги. Нежностей никто никому не говорил, и на танец пригласить не рвался. Мужчинам хотелось выпить, женщинам - посидеть в шикарной обстановке, почувствовать себя дамами из общества.
- Говорят, ББ совсем свихнулся, - сказала Оксана, медленно и красиво закуривая. - Во всем на слово стал верить своему шоферу. Он для него - голос народа. О чем Паше почитать интересно, про то журналисты и пишут.
Борис Борисович был редактором второй крупной городской газеты.
- А Паше интересно про спорт, - подхватила Наташка. - Знаете, что там недавно было? Паша сказал, что давно мечтал побывать в аэроклубе, полетать на дельтаплане или прыгнуть с парашютом. Тогда ББ привязался к Надюхе - давай туда. Мне, мол, нужны впечатления летавшего или прыгавшего человека...
- К Надьке?
- Она ж со спортом рядом никогда не стояла!
- Ей то же самое и Ирка Воронова сказала. Надька сидит - никакая. Работа нужна, прыгать - страшно. Воронова подходит к ней - что, мол, слабо в сороковник, расправив уши, лететь над Парижем? И вызвалась сама.
- И что - живая? - поинтересовалась Оксана. - Или нам на венок скидываться?
- Живая. Было это в субботу, а в понедельник заходит она в кабинет, и следом за ней несут кресло ББ. Из личного кабинета. У Ирки... как бы помягче сказать... трещина в хвосте. Неудачное приземление. Но она утверждала потом, что дельтаплан - это круче, чем секс. - Уж не знаю, что для нее может быть круче... Помните ее военного гинеколога?
- Кого?! - поперхнулась Света.
- Была эта мадам в прошлом году в Сочи. Познакомилась с крутым мужиком. Врач-гинеколог при военной кафедре в каком-то питерском институте.
- Да врет Ирка все! Не бывает такого...
- Не знаю, что там бывает, но Ленка рассказывала, что после бурной ночи на пляже он прямо из нее доставал гальку. Используя, так сказать, свои профессиональные знания.
- Я, конечно, про такой интим не знаю, - вставила Сонька, - но недавно она рассказывала... Не успела Сонька поведать о новых приключениях легендарной Вороновой, когда к их столу подошла Бабочка, про которую все благополучно забыли - уже пьяная, конечно, но почему-то донельзя встревоженная.
- Девки, вышли бы вы в фойе, - зашептала она. - Там опять драка. Володька, представьте, обозвал охранника "голубым". Тот его как метнул - дверь на фотоэлементах открыться не успела. К хренам дверь, разбил он ее. Юлька его кинулась поднимать, и теперь он ее бьет...
Ее не дослушали - всей толпой побежали туда.
Он Юльку не бил. Он ее просто душил. И Сонька первая, не дав себе ни на секунду задуматься, кинулась отрывать от Юлькиной шеи его руки. Может быть, Сонька его оцарапала, ногти у нее тоже были длинные. Володька внезапно взвыл, и с размаху, со всей силы ударил ее в лицо.

Утром Сонька с тоской стояла перед зеркалом. Бледный свет в ванной немного скрывал повреждения, множество тюбиков под рукой обещали помощь, но видок все равно было отвратительный. Она морщилась и поворачивала лицо то вправо, то влево. Нет, это не лицо, а морда, и даже не морда, а харя! Харя бомжихи. А через два часа с этой самой харей надо явиться в редакцию и сесть за стол начальника отдела... И каким же образом себя реанимировать до человекообразного состояния?
Положим, фингал под правым глазом можно хорошенько замазать тональным кремом, сверху засыпать пудрой и надеть темные очки. С длинной царапиной вдоль щеки придется смириться, никакие маскировочные средства ее не скроют - разве что сделают менее заметной. Тем, кто не видел драки, можно наврать, что ее поцарапала соседская кошка. Верить или не верить - их дело.
Но основная прелесть - зуб. Сонька язвительно улыбнулась себе в зеркале. От половины переднего зуба остались только воспоминания, а улыбка приобрела какой-то криминальный оттенок. Шуриха новоявленная - от слова Шура. Сонька Золотая Ручка превращается в Соньку Золотую Коронку.
Она бросилась к телефонному справочнику и стремительно принялась его листать. Слава Богу, нынче стоматологических кабинетов пруд пруди. Пусть делают, что хотят, но возвращают ей голливудскую улыбку.
Объявлений было множество, и практически на каждом картинка - красивая зубастая девушка. Но пилить через весь город, чтобы попасть на службу лишь к обеду... Она нашла первый близкий адрес. Второпях Сонька не посмотрела на часы и не учла, что еще раннее утро. Солнце только вставало, и частники вполне могли еще дрыхнуть. Но на другом конце тотчас откликнулись. Мягкий мужской голос.
- "Авиценна". Слушаем вас...
- Слушайте, можно мне к вам прямо сейчас?! - все это на ноте плача, во всяком случае, со слезами в голосе.
Секундная пауза - там, видимо, решили, что отказывать в таком состоянии человеку нельзя, и ответили, сперва как бы решая, а потом - твердо.
- Да... Пожалуйста.
...Тихая улица была залита утренним солнцем. У подъезда многоэтажки, где размещался нужный ей кабинет, стоял и курил мужчина. Невысокий, седой, в светло-зеленой одежде, которую сейчас носят многие медики вместо белых халатов. Взгляд у него был пристальный, жесткий. Сонька поняла это даже сквозь темные очки.
- Это вы сейчас звонили? - спросил он.
Сонька подумала, что он начнет интересоваться, кто ее так отделал, да еще, чего доброго - читать ей нотацию, что врачам мало удовольствия ликвидировать последствия ночных похождений веселых девиц. И если бы она сидела дома с мамой, то зубы были бы целы.
Она кивнула и посмотрела на него жалобно, взглядом умоляя его не ругаться, а помочь.
Он затянулся последний раз. Бросил папиросу и вошел первым, она - за ним.
- Олег! Олег! - позвал он. - Она пришла!
Сонька растерянно стояла в небольшой, довольно уютной и чистенькой приемной, не решаясь присесть на мягкий диван, боясь того, что ей сейчас скажут и что с ней будут делать.
В дверном проеме, ведущем в кабинет, возник другой человек в голубой куртке, много выше первого ростом. Он посмотрел внимательно и по-доброму, будто она и не была избитым чучелом, чуть кивнул.
- Проходим, - мягко сказал он.
Он снял у нее с плеча сумку и в кабинете поставил ее на подоконник.
Она уселась, вернее полуулеглась в пыточное стоматологическое кресло, а врач сел рядом на высокий крутящийся стул.
- Ну? - спросил он все с той же мягкой улыбкой. - Что случилось?
Она молча раздвинула губы, и ее проблема оказалась на виду.
- И кто же вас так?
Он каким-то легким, неуловимым прикосновением снял с нее очки и положил на свой столик. Смотреть на лампу подбитым глазом было больно, а на врача - стыдно. Она прикрыла глаза.
Он таким же легким движением устроил ее голову на подголовнике поудобнее.
- Будет больно? - жалко спросила она и взглянула на него.
Голубые глаза, казалось, светились той улыбкой, которую она уже не видела - он надел маску.
- Больно вам уже было. Теперь постараемся обойтись без этого. Все лекарства переносим хорошо?
- Вроде да...
- Тогда потерпим одну секунду... Укольчик.
Укола она почти не ощутила, но десну и губы сразу стало заливать волной бесчувствия.
- И кто же это такой жестокий? Муж?
- Если бы... Редакционная вечеринка, - сказала она уже непослушными губами. Чуть слышно, ему пришлось наклониться. - Веселый народ - журналисты...
- Вы там работаете? Мне кажется, я вас уже где-то видел, - припоминая, сказал он.
Она ничего не стала ему подсказывать и, закрыв глаза, несколько секунд слушала молчание.
- Нерв убираем, зуб наращиваем, - вынес он заключение.
Он больше не задал вопросов - что случилось, и кто ее так отделал - занялся лечением, но Сонька чувствовала себя довольно странно.
С одной стороны она понимала, что именно сейчас, в это утро, страшна как черт. Волосы, превратившиеся в колтун после вчерашней драки, так и остались практически колтуном. Джинсы и рубашку нельзя считать изысканным одеянием, а уж избитое лицо, которое она наскоро замазала светлым тоном...
Но, черт побери... Этот доктор вел себя с ней так, как будто она была леди. Может, конечно, они за деньги со всеми так обращаются, но она вдруг почувствовала себя удивительно спокойно, более того - блаженно.
Прикосновения инструментов она не ощущала, но его сухие, теплые пальцы на губах - да. Поза же ее оставалась прежней, скованной, напряженной.
- Все еще боитесь? - спросил он.
Она ответила по инерции, даже не вдумываясь в вопрос.
- Да-а...
- Но я же не кусаюсь, - он снова улыбнулся под маской.
- Так я же не вас боюсь, а машины, - тихо сказала Сонька.
Он не ответил - видимо, работа была сложной и требовала всего его внимания. Сонька покорно выполняла все, что он ей говорил - все эти "полощите", "сплюньте", "голову ниже"... Но почему же, почему с ней никогда не было подобного за всю жизнь, откуда это неизведанное в такой мере чувство умиротворенности? Когда она открывала глаза, встречала его взгляд, в котором была успокаивающая улыбка: все хорошо. Она снова закрывала глаза - и будто грелась на солнце.
- Смотрите, - наконец сказал он, поднося зеркало.
Но она почему-то взглянула сперва не на свое отражение, а на него.
- Замечательно. Я вам верю, - сказала она.
Он засмеялся
- Смотрите, смотрите...
Она посмотрела - это была ее прежняя улыбка. Кто бы сказал, что она хоть чуть изменилась?
- Будет время - заходите, - сказал он. - Вам тут еще кое-что поправить надо.
- Вы здесь давно работаете? - спросила она.
Наверное, это было профессиональное - она даже в простом общении задавала людям вопросы, как будто брала интервью, с тем же обязательным обаянием, когда надо разговорить собеседника. Сейчас же ей все о нем почему-то было удивительно важным. А, может, он ей вообще ничего не скажет - с чего бы ему откровенничать?
Но он стащил маску и улыбался совсем по-мальчишески, хотя на деле был, конечно, старше ее. Говорят же, что настоящий мужчина до старости мальчишка. К тому же, похоже, замкнутостью он не страдал.
- Второй год. Я ведь приезжий. Из Казахстана.
- Там совсем уже русским жить невозможно, да?
Она знала, в их город приезжали многие, спасаясь из бывших союзных республик, как из района затопления. Тут было неплохо с работой - сказывалось обилие заводов. А заработок позволял снимать жилье.
Он кивнул.
- Совсем невозможно.
- Скучаете по своим местам?
Он на миг посмотрел мимо ее головы, тем преобразившимся взглядом, когда вспоминают, и не просто вспоминают, а будто видят перед собой.
- Еще как скучаю... Реки там горные, чистые... А здесь, чтобы искупаться, за сто верст надо ехать на машине...
- А почему вы приехали именно сюда? - осторожно спросила она. - У вас кто-то жил здесь? Ждал?
Он коротко усмехнулся
- У тещи квартирка крохотная.
Вот так, - подумала Сонька, - все хорошие люди сразу и навсегда оказываются женатыми. И ничего с этим не поделаешь.
- Может, еще вернетесь? - спросила она со стопроцентно фальшивым сочувствием. В душе она была ужасно расстроена этой его "тещей", а значит и прилагающейся к ней женой.
Он покачал головой - не выйдет, мол, никогда - как бы ни хотелось. И еще раз внимательно осмотрел свою работу - ее пресловутый зуб.
- Ну, на сегодня все...
Она расплатилась и вышла. И шла по улице с ощущением, как в романе Грина, что "только что побывала в теплой руке".

После одиннадцати вечера в редакции почти никто не оставался. Обычный народ расходится домой часов в пять-шесть. А журналисты - и того раньше. Но в "Вестях" была особая атмосфера. Новости для завтрашнего номера готовили допоздна. И все-таки всему есть пределы.
Охранник, которому предстояло ночь дремать в кресле, прошелся по коридору, думая, что уже наверняка остался один. И... увидел, что в отделе культуры горит свет.
Сонька сидела за компьютером, но ничего не печатала. Сквозь тонкие пальцы пропущены белокурые пряди волос, глаза никого не видят, смотрят в никуда.
Охранник неслышно прошел дальше. Жизнь давно его приучила не лезть в чужие дела, если они не касались его непосредственной работы. А Сонька и не заметила чужого взгляда. Потому что перед ней, как живой, стоял Олег.
Обреченное это было дело. Они встречались уже два месяца. Лето было на исходе, и Соньке казалось, что вместе с летом для них умрет все.
Он был не просто женат. У него только что родилась дочка, и ясно было, как Божий день, что семью он не бросит. Сонька даже не спрашивала - любит ли он ее, нужна ли она ему, или она - просто очередное его увлечение. Не спрашивала - надолго ли они вместе, когда встретятся следующий раз... Есть ли у них будущее, пусть коротенькое, но будущее? Эти вопросы переполняли ее, но вслух не прозвучал ни один, потому что вряд ли бы ему понравилось отвечать на них. Она уже поняла - он был легким человеком. Любил приятные моменты, и терпеть не мог сложные. Людям с ним тоже было просто и хорошо. Всем, кроме нее. И чтобы он был с ней, хотя бы еще немного, в их отношениях не должно быть ничего, что бы ему не нравилось. Если же он уйдет... Сонька закрывала глаза. Этого она просто не могла себе представить. Следом за ним она не отправится, и навязываться ему не будет. Но и жизнь превратится в беспросветную пустыню, и не будет ни смысла, ни сил, чтобы ее перейти.
Эти минуты, ради которых она сейчас жила, она не уставала перебирать в памяти. Его звонки... Среди множества звонков вдруг тот самый, когда в трубке начинал звучать его голос, который говорил: "Приеду".
С этой минуты все превращалось в лихорадочное ожидание. Выглядеть для него как можно лучше! Но это не главное, главное, чтобы ничего не изменилось, и он появился на пороге ее квартиры. И она стояла у окна, чтобы издали увидеть его машину.
Или он говорил: "Поедем со мной. На Волге давно не была?"
Она вспоминала его за рулем, его улыбку, его интонации... Черт, да когда же это все кончится! Почему она больше ничем не может жить, кроме него!
Единственный, кто знал о них - это хирург из его кабинета. Сонька прозвала его Железной Лапой. Пациенты говорили, что у него тяжелая рука. Когда Олег срывался на встречу с ней, Железная Лапа объяснял другим его отсутствие серьезной причиной.
Девчонки из ее отдела ни о чем не догадывались. Пожалуй, только Оксана. Как-то проходя мимо, взглянула на нее - похудевшую, побледневшую, и сказала негромко: "Милый не злодей, а иссушит до костей, да?"
- Домой собираетесь?
Сонька вздрогнула. В дверях - косая сажень в плечах - стоял охранник. Ну почему ей не дано полюбить вот такого вот? Нет, лучше бы Олег не был врачом, а работал у них в конторе, и дежурил бы по ночам... А жена бы от него куда-нибудь сама ушла.
- Я к тому, что поздно. Вы уж заночуйте тогда лучше здесь. До утра недолго.
Сонька покачала головой
- Нет, я пойду.
Теперь надо было уйти побыстрее, потому что она чувствовала - еще немного - и расплачется навзрыд. А это можно было допустить, только если никого нет рядом.
Она шла по пустынной улице, и слезы лились, лились... Она ничего не видела из-за них. И когда же, в какой момент за спиною вдруг вспыхнули фары?

Было раннее-раннее утро, когда два усталых санитара занесли носилки с Сонькой в травматологию и поставили в приемном покое.
Сонька была в сознании. Она смотрела на ободранные стены, на висящий плакат - что больным можно, а что воспрещается, и вспоминала, как она брала здесь интервью.
Ей повезло. По лестнице спускался заспанный Валерий Юрьевич - ее старый знакомый. Сейчас он сделает все, что надо, и все будет хорошо. Но он, наверное, не узнал ее, перепачканную в грязи и крови. Перед Соней все поплыло и кануло во тьму...
Она пришла в себя уже в другой комнате, видимо процедурной, потому что кругом была белизна. Врачи стояли рядом, но только говорили между собой, никто ничего не делал.
Валерий Юрьевич нагнулся над ней. Теперь он, несомненно, ее узнал.
- Соня, кому позвонить?
Она хотела спросить - что с ней, но первым родился вопрос: "Сколько времени?"
- Что? А... Десять минут восьмого.
- Рано, - сказала она. - Соня, не рано... Кому позвонить? - настойчиво спрашивал он.
Тогда она прикрыла глаза, чтобы он отвязался. Ну как ему объяснить, что тому единственному, кто ей нужен, нельзя звонить домой. Какая-то умирающая требует к себе чужого мужа. Он уйдет со скандалом и здесь, возле нее будет думать, как объяснить это жене. А с работы он может сбежать. Железная Лапа его отпустит. И конечно, не наябедничает на него домашним. Она дождется.
Через некоторое время она опять прошептала: "Время?"
- Начало девятого, - ответил женский голос. Медсестра, что ли.
Тогда она произнесла номер. И добавила: "Скажите Олегу... Про меня..."
И снова прикрыла глаза. Надо беречь силы. Раз уж Валерий Юрьевич не спасает ее - видимо, пришел конец.
За окном вовсю пели птицы. Начинался жаркий день. До вечера она скорее всего, не дотянет. Как странно это знать.
...Она почувствовала его осторожное прикосновение - он тронул ее за плечо. Глаза, его глаза... Она уже ничего не видела больше и ни о чем не думала. Так было всегда.
- Ты как? - Тихо спросил он.
- Моя смерть ездит в черной машине / С голубым огоньком... - Сказала она.
Она тихо, но отчетливо выговаривала каждое слово. Самое смешное то, что она действительно была черная, эта машина.
У нее сильно заболела голова, и ей хотелось попросить Олега, чтобы он всобачил ей какой-нибудь укол. У него такая легкая рука - любая боль сразу проходит. Но она услышала, как Валерий Юрьевич сказал: "Говорите быстрее. У вас минуты... Секунды..."
То есть времени на укол уже ни фига не остается. Ладно... Секунды она потерпит. И она сказала единственно важное, что ему надо было сказать: "Я тебя люблю".
И еще: "Не плачь". Потому что слезы в его глазах видеть было еще больнее, чем эта голова и все остальное.
Тело переставало чувствовать себя. Она шевельнула губами. Он понял, и быстро наклонился, чтобы поцеловать ее. Ощущенье его губ - последнее, что ей было дано. Ее начало кружить, уносить куда-то. Она уже не ощущала ничего - реальности с ней не уже было. Но прикосновение его губ еще секунду она помнила, и с этим ее забрало вечное Ничто, что зовется смертью.

...Олег стоял у окна, отвернувшись от всех. Слезы, бежавшие по его лицу, могли видеть только санитарки, пробегавшие через больничный двор. Но они вверх не смотрели. поделиться

Татьяна Свичкарь

27.06.2003