Вино из мандрагоры

Он шел за этой женщиной от самого метро. Чем она ему приглянулась, бросилась в глаза? Он мог бы сослаться на профессиональное чутье… но не в данном случае. А впрочем, почему нет? В ее одежде, прическе, духах с легким привкусом свежей зелени и амбры, чувствовались стиль и неповторимый шарм. Несмотря на свой род занятий, он понимал в этом толк.
Весенняя Москва ослепила его, опьянила… пробудила в его сердце томительную и восторженную грусть, тоску по несбыточному, – по какой-то необыкновенной любви, всепоглощающей страсти, освященной вечностью… Подобное устремление в горные выси сменялось приступами тяжелейшей депрессии, которую хотелось залить водкой, погрузиться в наркотический кайф. И все возвращалось на круги своя, – отчаянная решимость, хладнокровная злость, охота за дорогими удовольствиями.
Между тем, городская весна с ее мокрыми, блестящими на солнце тротуарами, с прозрачными сосульками, свисающими с крыш и козырьков, звоном капели и лужами талой воды, с ее радостно-возбужденной сутолокой, запахом крымских фиалок, с пучками пушистой вербы, которые суют прохожим продавщицы в цветастых платках, с первозданной голубизной небес и плывущими по реке льдинами, – брала свое. Она оживляла природу и тревожила людей. Она добиралась до их нутра, до священных, дремлющих до поры инстинктов…
Пару часов назад он стоял на мосту, любуясь ребристыми золочеными маковками и белоснежными стенами храма Христа Спасителя на фоне ясного неба. Потом решился… вошел внутрь. Высота и светящаяся громада главного купола поразили его; огоньки свеч терялись в дымном от солнца пространстве… До того маленьким и ничтожным он ощутил себя перед скорбными ликами святых, до того виноватым, – что сердце его болезненно сжалось, и захотелось пасть ниц и каяться, каяться, давать обеты и просить у Всевышнего милости для себя, для всех.
Выйдя из храма, он щедро подал нищим и зашагал прочь. Перед тем, как спуститься в подземку… будто в преисподнюю, – он зачем-то оглянулся на купола, на венчающие их золотые кресты. Будто просил благословения! Но разве таким, как он, дается благодать?
В вагоне метро он стоял, наблюдая, как за окном меняются местами свет и тьма, как поезд ныряет в черную пасть туннеля, как затхло и тяжко дышит подземелье, с сожалением выпуская наружу электричку, наполненную людьми. На одной из станций автоматические двери открылись, и вошла она… женщина, источающая аромат луговых трав и амбры.
Она привела его на вокзал, к кассам поездов дальнего следования. Он встал в очередь, пропустив вперед себя двух человек, – чтобы не привлечь ее внимания. Меховое розовое болеро ласково облегало ее округлые плечи, ноги скрывала длинная юбка, но он готов был поклясться, что они великолепны, как у богини любви. Даже ее затылок с аккуратно подобранными волосами был эротичен и дразнил его. В воздухе за ее спиной парила стайка Амуров… или ему показалось?
Она заговорила, и он напрягся, весь превратившись в слух. Она берет билет до Пензы? Черт, уезжать из столицы не входило в его планы. Хотя, разве теперь это имеет значение?
Подошла его очередь, и, наклонившись к окошку, он положил в паспорт поверх рублевых купюр сто долларов, умоляюще произнес:
– Только что взяла билет до Пензы моя невеста! Мы поссорились… а я жить без нее не могу. В ваших руках моя судьба!
Кассирша покосилась на деньги, потом подняла глаза на просителя. Красивый, хорошо одетый мужчина. Чего он хочет?
– Дайте мне билет на тот же поезд, в тот же вагон… если есть.
Кассирша защелкала пальцами по клавиатуре компьютера, уставилась, ожидая результата, на монитор.
– Я везучий! – усмехнулся мужчина.
– Дать то же купе? – уточнила она.
– Сколько там осталось свободных мест? – замирая от предвкушения невероятной удачи, спросил он.
– Три.
Он торопливо полез в карман за деньгами, на радостях добавил еще полсотни «зеленых» сговорчивой кассирше.
– Беру все! Когда поезд отправляется?
– Через полтора часа.
Заполучив вожделенные билеты, он поискал глазами ее. Женщина в розовом болеро как в воду канула, – ее не оказалось ни в вокзальном кафе, ни у многочисленных прилавков с разными мелочами, ни в залах ожидания…

Он боялся только одного, – что она опоздает на поезд или передумает ехать. Всякое бывает! И тогда… Нет! Раз улыбнувшись, Фортуна уже не может обмануть. Он был азартным игроком, фаталистом, и знал, что сегодняшняя встреча не случайна.
Вряд ли он хотя бы раз за всю свою сумасшедшую жизнь волновался так, как открывая дверь заветного купе… скулы свело, в горле пересохло, а сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Он сразу узнал ее запах, – травяной горечи и амбры с примесью еще какого-то аромата. Ладана? Свечного воска? Она едва подняла голову на вошедшего и сразу отвернулась к окну. То ли о чем-то думала, то ли с чем-то мысленно прощалась. А может быть, с кем-то?
Никто не пришел ее провожать, – во всяком случае, на перроне перед окном, куда она смотрела, было пусто. Рядом пожилая пара махала кому-то руками… явно не ей. Женщина вытирала слезы, а мужчина что-то беззвучно бормотал, давая напутствие невидимым отъезжающим. Туда-сюда сновали носильщики и продавцы мороженого, чипсов и пива. Набежала тучка, начал накрапывать дождь.
Поезд тронулся. Она тяжело, глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от окна. И от этого ее вздоха по его телу пронеслась волна дрожи и желания. Так прошли два или три часа… в молчании, в борьбе с собой. Попутчица погрузилась во внутренние переживания, – о ком? о чем она размышляла? – и словно не замечала попутчика.
– Давайте знакомиться? – хрипло предложил мужчина.
Он созерцал только линию ее щеки и нежную мочку уха, в которой поблескивала сережка с синим камнем. Кстати, отнюдь не дешевая. Когда молодая женщина повернулась, он смог убедиться, что не ошибся: камни в серьгах – сапфиры, и такие же сапфиры в изящном перстне и кулоне, который проглядывал под прозрачным верхом блузки. Надеть эти драгоценности в поезд, – безумие! Но ее, казалось, ничуть не беспокоила подобная безделица.
Она ленивым, восхитительным и неуловимо-непристойным жестом блудницы повела плечами, распрямилась и удостоила, наконец, вниманием соседа по купе.
– Называйте меня, как вам будет угодно!
– То есть… самому придумать имя?
– Ну, да!
Он растерялся ни миг, и вышел из положения, приняв ее условия игры.
– Тогда мы будем Незнакомцем и Незнакомкой. Согласны?
Она кивнула, и ее губы тронула обольстительнейшая из всех улыбок, которые ему доводилось видеть. Ее глаза соперничали с сапфирами своей синевой.
– На самом деле так и есть! Люди только притворяются открытыми, – произнесла она низким грудным голосом. – Все, что они хотят, – спрятать свое истинное лицо!
Наверное, так пели сирены, – морские нимфы, заманивающие мореплавателей в ловушку, где гибли их суда.
– Это надо отметить, – сказал он, стараясь сохранить беззаботный вид прожженного ловеласа. – Никогда еще не знакомился таким образом.
– Оставаясь неузнанным? Бросьте! – усмехнулась она. – Приберегите свои сказки для наивных девчушек из провинции. Вы не похожи на простофилю. Вон и часы у вас на руке… «Ролекс», а не производства фирмы «Заря».
– Вы проницательны.
– Папа научил меня не доверять слишком красивым мужчинам.
– А кто у вас папа?
– Олигарх!
В приоткрытую дверь купе заглянула проводница.
– Постели нести?
– Несите, – он встал, оттеснил ее в коридор и сунул в кармашек щедрые «чаевые». – И поухаживайте за пассажирами, пожалуйста!
– Все сделаю в лучшем виде.
Пока проводница застилала постели, они вышли из купе, встали у окна. Мимо пронеслись голая березовая роща, одинокий полустанок, хвойный лес. Потянулись поля с редкими черными проталинами. Над ними низко висело хмурое небо.
– Такой печальной и чудной весны, как в России, нет нигде, – сказала попутчица. – Все эти унылые дороги, запах мокрой земли, разливы рек… эта сумрачная луна холодными ночами, – ужасно будоражат! Что-то такое поднимается внутри… грешное, затмевающее рассудок. Не правда ли?
Проводница вышла, игриво подмигнув ему жирно накрашенным глазом. Она уже была под хмельком. Не мешало бы и им выпить. Не сейчас, – чуть позже.
– Я пойду в туалет, – вдруг очень по-свойски, без стеснения, как близкому человеку, сообщила молодая женщина. – Присмотрите за моими вещами.
Она вложила в последнюю фразу скрытый смысл, или ему только показалось? Когда она удалилась, он быстро нырнул в купе, запираться не стал… и опытным жестом, молниеносно раскрыл ее дорожную сумку из отличной кожи… То, что он там увидел, заставило его изумленно отпрянуть, – справившись с замешательством, он приподнял вещи, несколько книг… на самом дне притаился черный бархатный мешочек размером с ладошку ребенка. Мужчина сунул его в карман брюк, привел содержимое сумки в порядок, – то есть вернул все в прежнее положение. Сверху лежала плоская бутылочка в дорогой позолоченной оправе, с пробкой в виде человеческой головы. Фу-ты… ну и ну! Как это прикажете понимать?
Чутким ухом он уловил шаги по коридору, приглушенные ковром, быстро закрыл сумку, сел и сделал вид скучающего барина, которому не терпится опрокинуть пару рюмочек и развлечься.
– Я вас заждался! Пойдемте в вагон-ресторан?
Она заперла за собой дверь купе, одарила его загадочной улыбкой и медленно покачала головой. Ее глаза смеялись, будто она знала, чем он тут занимался в ее отсутствие.
– Вы же не собираетесь никуда идти? – прошептала она, наклоняясь и обдавая его запахом духов. – А выпить можно и здесь. У меня есть вино.
Ему очень хотелось поглядеть, что в мешочке, но Незнакомка уже достала ту самую бутылочку, два крохотных позолоченных стаканчика и поставила на столик. Ему стало жарко…
– С вашего разрешения?
Она милостиво кивнула, словно повелительница жалкому подданному. Он сбросил пиджак, ослабил и без того свободный узел галстука, чувствуя, как стеснилось дыхание. О, черт!
– Наливайте же! – раздался ее шепот.
Густое темное вино пахло яблоками. Она выпила первая, наблюдая за ним потемневшими глазами. Такой мужчина, и… робеет?
Вино ударило в голову: то ли потому, что он с утра ничего не ел, то ли оказалось слишком крепким, с пряным, каким-то жгучим вкусом. В груди разлилась слабость… Неужели, она успела что-то добавить в его стаканчик? Да нет… он внимательно следил за ее руками, – взгляда не сводил.
– Простите, – стараясь держаться молодцом, сказал он. – Я на минуточку.
Она заперла купе и, постояв минутку, последовала его примеру, – сначала обшарила карманы его пиджака, потом попыталась справиться с замочком портфеля из крокодиловой кожи. Не тут-то было! Оставил бы он портфель, если бы тот легко открывался!
Она села, положила руку себе на грудь, ощущая сильные удары сердца… и выпила еще вина…

Он не помнил, как добрался до туалета, ополоснул лицо холодной водой… и пришел в себя, только когда в дверь постучали. Оказалось, он стоит перед умывальником, держа в руке бархатный мешочек из ее сумки. Что за дьявольщина? Вырвавшиеся из его уст ругательства совершенно не вязались с содержимым мешочка, – овальным золотым футляром тонкой работы с изображением девы Марии на крышке. Внутри находился кусочек ароматической смолы.
«Ладанка?! – догадался он. – Вот, откуда шел этот странный церковный запах!» И тотчас в замутненном сознании всплыли вещи из ее сумки, – какие–то черные балахоны, шапочка конической формы, деревянное распятие и книги… «Псалтирь», «Требник», «Деяния святых апостолов»… Он не обнаружил там ни одной женской принадлежности: ни косметички, ни флакончика с туалетной водой, ни кружевного белья, ни модной кофточки, ни яркого шарфика, ни запасных колгот… вообще ничего. И это никак не вязалось с его соседкой по купе, с ее подчеркнуто чувственной внешностью, стильной прической, с меховым розовым болеро от Валентино, умопомрачительными духами, с ее сапфирами, наконец! Дочь олигарха? Он скорее готов был поверить ее словам, чем собственным глазам. Как будто сумка принадлежала другой женщине, – монахине или послушнице… но откуда в ней такая ценная старинная вещица, как футляр с ладаном? Какая-то храмовая реликвия?
Ручку двери подергали с другой стороны, и он вышел, едва не столкнувшись с негодующей старушкой, которая хотела в туалет.
Поезд мчался на всех парах; вагон мотало, и добраться по коридору до своего купе оказалось непростой задачей. Каждый шаг давался ему невероятным трудом, – голова кружилась, ноги налились свинцом.
– Тебе плохо? – спросила Незнакомка, обвивая его руками, приникая к нему всем своим горячим телом. Ее блузка расстегнулась, и сапфир синей звездой лежал в ложбинке между грудями… ее глаза стали огромными, на половину лица, а губы казались раскрытыми лепестками розы, сладкими и ароматными. – Сделай еще глоток!
Золотистый край стаканчика коснулся его рта, и он, не в силах противиться, выпил обжигающую жидкость. Тяжкое оцепенение отпустило его члены, сменилось эйфорической легкостью… почти невесомостью. Руки женщины порхали над ним, ее шелковистые волосы приятно щекотали его пылающую кожу… поцелуи длились целую вечность, – тысячу раз он умирал и воскресал, исступленно сжимая в объятиях сияющую нимфу, фею, фурию, гарпию, валькирию, вакханку, девственницу, шемаханскую царицу, дриаду, ведьму, весталку, небесную апсару… то целомудренную и кроткую, то неистовую, то робкую, то бесстыдную, разнузданную жрицу любви… птицу в сказочных перьях с радужным хвостом и лицом девичьим, – прельстительным, ангельским…
Истощенный любовной страстью, истомленный, измученный, он провалился в забытье, в зияющую черную бездну… откуда нет возврата…
Радужная птица поднялась с измятого, горячего ложа, почистила перышки, обрела вполне приличный вид… и прислушалась к дыханию любовника. Крепко ли спит? Убедившись, что проснется он не скоро, жрица любви занялась портфелем. Теперь у нее было достаточно времени, чтобы справиться с хитрым замочком.
– Хмм-м! – вырвалось у нее при виде нескольких карточных колод, увесистой пачки денег, двух паспортов на разные имена, набора отмычек, выкидного ножа…
Так вот, кто оказался ее последним мужчиной в мире, который она покидает навсегда! Что ж, он подарил ей незабываемые мгновения… и должен быть вознагражден.
Она подняла с полу его брюки, без всяких угрызений совести проверила карманы, – золотой футляр для ладана! Ну, разумеется! Поколебавшись, она засунула футляр обратно, а брюки аккуратно повесила…

Он проснулся в темноте, в духоте, насыщенной парами яблок и женских духов. Щелкнул выключателем, – в изголовье загорелась тусклая лампочка. Кроме него, в купе никого не было. Ему приснился дивный сон, похожий на историю из «Тысячи и одной ночи»… или все произошло наяву?
Он огляделся, плохо соображая, где находится и как сюда попал. Поезд? Разве он собирался куда-то ехать? Голова гудела, тело не слушалось, память отказывалась служить ему. Он со стоном сел, потом встал и приоткрыл окно, впуская влажный ночной воздух… На соседней полке стоял его портфель, а на столике лежала церковная книга с закладкой.
– Требник, – прочитал он, беря ее в руки и открывая на заложенной странице. – Молитвословия об отгнании злых духов… Что за бред?
Он потянулся к портфелю, заглянул внутрь, – кажется, все на месте: карты, нож, деньги… и какая-то бутылка. Че-е-ерт! Откуда здесь бутылка? Он не помнил, покупал ли вино… вообще-то он предпочитал крепкие напитки, – водку, коньяк, виски.
Бутылка была не простая: в золоченой оправе из стеблей, цветков и листьев и с пробкой в виде человеческой головы. Он поднял бутылку к свету, – внутри виднелась странная фигурка, похожая на человечка; на дне оставалось чуть-чуть вина. «Мандрагора! – осенило его. – Волшебный корень влюбленных! Согласно поверьям, он вырастает под виселицей из семени казненного, и те, кто попробуют его, не могут жить друг без друга».
И он все вспомнил… женщину, которую встретил в метро, запах ее духов, ее низкий бархатный голос, сладкий вкус ее губ, содрогания ее тела… и монашеское одеяние в ее дорожной сумке. Кто она? Ведьма, святая? И где теперь ее искать?
Он не заблуждался на свой счет, никогда не верил в воровскую романтику и знал, что плохо кончит. Но азарт игры, где на кон ставят собственную жизнь, спасал его от скуки. Он открыл странную бутылку и поднес горлышко к губам… Выпить, что ли, до дна? Где-то ему пришлось читать, будто мандрагору еще применяют против одержимости демонами…
Он вспомнил шепот Незнакомки в любовном угаре… «Ты уверен, что мы существуем?» В самом деле, уверен ли он? Они оба притворялись: она – монахиней или… раскаявшейся блудницей, или дочерью олигарха; он – игрок и вор, – преуспевающим бизнесменом, светским львом. Сколько у них лиц? Сколько у них душ? И снисходит ли благодать на таких, как они?
«Что, если мне завязать? – подумал он. – Найду ее… если понадобится, украду, увезу силой! Мы поселимся в Вене или Страсбурге… снимем уютную квартирку, повесим в спальне бархатные шторы и будем жить, как добропорядочные буржуа…»
В окно подул ветер с дождем, охладил его горячий лоб, и такая навалилась тоска, что захотелось взвыть во весь голос… чтобы обрушились небеса или… поезд сошел с рельсов и полетел под откос, вниз, в тартарары, в черную непроглядность ночи…

поделиться

Наталья Солнцева

04.05.2007