Синие цыганские глаза

Луч апрельского солнца. Утро. Начало всему.
«Поезд Москва – Феодосия» прибывает на третью платформу», – глухой бубнящий голос диктора эхом покатился по асфальту платформы. Смешной пластмассовый скелетик плюхнулся между моих ног и мордочкой тоскующей под скамейкой рыжей таксы. Такая знакомая безделушка. Смутная догадка оживила память.
– Ваша вещичка? – я протянул соседу по скамейке забавную связку маленьких пластмассовых косточек.
– Моя… – неровные полоски густых лохматых бровей удивленно приподнялись, встревоженные черные глаза благодарно улыбнулись, с интересом рассматривая меня.
– Вы Миша?
– Да… – лобные складки мужчины предельно сжались, бородатое лицо вспыхнуло улыбкой. – Это ваш брелок? Тогда за городом… еще ваша жена…

Дорога от кладбища к остановке казалась бесконечной. Позади с лопатой ковыляла жена, проклиная отскочивший каблук.
Ушастый пыльный «Запорожец» притормозил немного впереди.
– Подвезти? – кудрявый черноволосый парень приветливо улыбнулся, наполовину высунувшись из открытого окна машины.
– С кладбища возвращаетесь? – уже в салоне поинтересовался вихрастый.
– Да, могилку отца поправили, – я с любопытством рассматривал нежданного спасителя. Живой и подвижный, на вид не более двадцати, смуглое удлиненное лицо, тонкий с горбинкой нос, уткнувшийся в нитку густых усов, искристый, но уверенный взгляд угольно-синих глаз.
– И мой родственник здесь похоронен. Он цыган, гранитный памятник с портретом в полный рост на фоне «Волги» видели?
– Конечно. Люди говорят, что это цыганский барон и похоронили его вместе с машиной.
– Это наш вожак, баро. Разбился на переезде, похоронили по нашим обычаям. Мы крымские цыгане. Слыхали о таких?
По всему видно – парню хотелось поговорить, он находился в прекрасном настроении и искренне радовался возможности помочь и немного заработать.
– Как твое имя? – с интересом спросил я.
– Миша, хотя цыгане называют меня иначе. Это ваша жена? – он посмотрел в сторону заднего сидения. – Симпатичная. На мою похожа, только ваша блондинка, а моя черноволосая, – губы парня расплылись в улыбке.
– Дети есть?
– Да, трое сыновей.
– Трое? Сколько же вам лет и давно женаты? – не удержалась польщенная жена.
– Двадцать один, а женился в двенадцать.
– В двенадцать? Я в таком возрасте капитаном мечтал стать и от души презирал девчонок. Миша, расскажи о своей жизни. Интересно.
Цыган согласно тряхнул кудрями, переехал перекресток и начал свой рассказ:
– По нашим обычаям детей женят родители. Долго торгуются за сумму калыма и размер приданного.
В тот день свадьба гудела и плясала, тряслись тарелки и фужеры, я почему-то был уверен, что женят моего брата. «Кто сегодня жених, папа?», – спросил я у отца, выглядывая из-под свадебного стола. «Ты, сынок, ты», – тяжелой рукой отец погладил мою голову, – «Сейчас невесту приведут, она тебе понравится». Свинцовая гиря упала на сердце.
Отец редко шутил с нами. Так началась моя семейная жизнь. Жене было одиннадцать. Цыганки созревают рано, через три года у нас родился первый ребенок.
– А как же чувства, – не выдержала жена, – неужели у вас никто не женится по любви?
– Почему? Женятся. Любовь влияет на калым.
– Миша, а калым – это сколько?
– Тысяч двести – триста.
– Двести тысяч? Мне на мою зарплату нужно копить на жену… тысячу триста лет, не пить, не есть, и лежать, не пылясь, в полиэтиленовом мешке. Откуда такие деньги?
Миша громко причмокнул языком.
– Законы цыган мудры, хотя и не писаны на бумаге. Одно мне не по душе. Главное правило цыганской семьи – деньги и золото должны быть. На то у цыгана и голова. Вот и трещит она от раздумий. Как накопить калым для сыновей? Не все же время им с русскими девушками якшаться. Двести тысяч, – это еще немного. Иногда в наших семьях рождаются необыкновенные девочки. Черноволосые, со светлой кожей и синеглазые. За них просят миллион рублей. Красота цыганки в коже. Чем светлее, тем лучше. Была такая и в нашем роду. Троих братьев за ее калым женили.
Миша молчал, рассеянно всматриваясь в дорогу. Смоляные кудри дрожали на ухабах.
– Любовь, говорите. Она как цыганский нож. Сколько сердец на него наткнулось! Если нет калыма, а жизнь без девчонки не мила, то крадешь невесту. Тут главное дружка хорошего найти, чтобы как брат тебе был. Жизнью он рискует. Хотя нет, главное – перехитрить… как это, по-вашему, няньку, старую цыганку. Ее приставляют к молодой, ни на шаг от нее. Зорко следит нянька. Но любовь сильнее. Крадешь невесту и скрываешься подальше. Месяц ее ищет родня. Найдут – сразу зарежут. Если уцелел, то через месяц можешь присылать отцу невесты телеграмму: так мол и так, любим друг друга, живы-здоровы, скучаем. Еще через месяц отсылаешь дружка к своему отцу. Знаешь, что родители уже скинули цену калыма, пересмотрели приданое.
– Миша, а ты дружком был?
– Был. Но об этом и отец не знает.
– Вот и приехали, остановись под этим деревом, – я указал рукой на огромную иву, склонившую длинную бахрому салатных веток прямо над дорогой.
Миша помог моей жене выйти из-за скрюченного переднего сидения «Запорожца». Расплачиваясь за проезд, я вынул из кармана связку ключей. Брелок-скелетик из оргстекла брызнул отсветами костяшных граней на солнце. Украдкой Миша с интересом рассматривал сверкающую безделушку. Мне захотелось сделать подарок этому веселому открытому человеку. Я быстро освободил кольцо от ключей и протянул брелок Мише.
– Возьми на память. Зэковская работа. – Пластмассовые костяшки звякнули о золотую печатку. – Будем живы – увидимся.

Поздним вечером перед сном жена мечтательно посмотрела в мои глаза: «А ты бы мог меня украсть?»
– Помнишь, в семнадцать лет ты приехала ко мне на Новый год после двух часов знакомства и нескольких писем. Я знал, что половинкам наших тел будет неуютно по отдельности. Впрочем, если бы что-то помешало, я все равно забрал тебя. Веришь?
– Верю. Мама до сих пор считает, что тогда, в наш Новый год, я гостила у подружки и только тетя Поля знала все. Она видела, как я читала твои письма, купила билет и положила его в зачетку.
Мы улыбнулись. Разбуженные воспоминаниями пальцы уже нащупывали «кошачье место» жены – маленькое незримое пятнышко на спине, интимный пароль ее тела…

Вагоны прибывающего поезда с шумом мелькали перед глазами. Локомотив громко ухнул, длинное зеленое тело вздрогнуло и замерло. Сонные проводницы неспешно распахнули пыльные вагонные двери.
Мы узнали друг друга. Медная цыганская ладонь с массивным перстнем-печаткой с силой обхватила руку. Миша окреп, заматерел, но мало изменился. Я смотрел на плотно сложенного вихрастого мужчину с небольшой бородкой, с тем же веселым, но цепким взглядом.
– Кого-то встречаешь?
– Дочь из Москвы, – в голосе Миши чувствовалась напряженность и какая-то скрытая тревога.
– Какой вагон?
– Не знаю, – цыган отвел глаза, – она не одна. Украл ее один из наших. Два месяца в Москве держал.
Я обомлел. Невдалеке трое усатых парней с горбинками на переносицах ощупывали меня быстрыми острыми взглядами.
«Сыновья», – мелькнуло в голове.
Миша что-то громко буркнул по-цыгански. Двое быстро ушли к концу платформы, один встал за спину отца.
Она шла, держа в ладони руку любимого, как бы стараясь защитить его от возможной беды. В больших ярко-синих глазах не было страха. Чудесно молода, не более шестнадцати. Висячие золотые серьги эффектно колыхались по сторонам длинной белой шеи. Черный туман вьющихся волос стелился на наброшенный платок, голубой, как небесная поляна. Что-то дворянское было в ее гордой осанке и взгляде, казалось, могучая колдовская энергия жаром ночного огнища вырывалась из широко распахнутых сапфировых глаз. Мощная жизненная сила бурлила в юном теле, как в бутылке созревающего шампанского.
Миша резко поднялся. Лицо налилось гримасой гнева и ярости. Ничего не видя вокруг, почти вслепую он двинулся навстречу беглецам. Пара замерла в ожидании. Два вихрастых цыгана позади, как два затаившихся тигра, приготовились к схватке.
Длинная, похожая на турунду, рыжая такса с радостным лаем прыгнула на юбку цыганской Джульетты.
– Морэ! Морэ! – воскликнула черноволосая, погладив пса по голове. Морэ обнюхал спутника хозяйки и весело закружил вокруг влюбленной пары, потом подбежал к Мише, радостно виляя хвостом.
Даже не взглянув на парня, Миша гортанным криком что-то швырнул в лицо дочери. Она вздрогнула и кротко опустила долу пылающие глаза. Жених замер, ожидая худшего. Миша что-то кричал по-цыгански, размахивая руками, а потом внезапно замолчал и тихо, почти шепотом, произнес одно слово: «Зора». Дочь вскинула руки и, всхлипывая, прижалась к отцовской груди. Из синевы глаз сочились слезы. Они стояли, как сомнамбулы, ничего не видя и не слыша. Братья переглянулись, старший рывком достал из кармана сигаретную пачку. Жадные затяжки сверкнули в сигаретном дыме мерцающими огоньками.
Как из-под земли вынырнувшая толпа пестрых цыганок обволокла беглецов и с шумом направилась к подземному переходу.
– Красивая у тебя дочь, Миша, – ошарашенный происходящим, выдавил я.
– Плохую кобылу цыган не украдет, – растроганный отец с довольной улыбкой протянул открытую пачку сигарет. – Закуривай, брат. Костер, а не девка! Завтра придут в ноги кланяться.
– Простишь?
– Уже простил. Цыганскую душу не переделаешь. Может, судьба у нее такая. В кольце она его видела.
– В кольце?
– В стакан на праздники молодые цыганки бросают кольцо. В золотом ободке через воду шайтан показывает лицо будущего мужа. Тут главное быстро свечу зажечь, иначе нечистый просто так не отпустит. Она смотрела долго. Я видеокассеты с ее записью всем знатным семьям разослал. Калым назначил. Думал, в Москву заберут мою Зору. Этот тоже сватался. Отказал я им, но он смелой породы. Ловкий такой, все заслоны обошел, в Москву увез. Когда у цыган кипит страсть, они способны на все. Я небом поклялся, что найду его. Не нашел. Свадьба через неделю. Приходи с женой. Ты кого-то ожидаешь?
– Спасибо, Миша. Дочь из Саратова встречаю. У подружки гостила. Поезд опаздывает. Мне еще долго ждать. Удач тебе.
– И тебе горя не мыкать.
Мы попрощались, обменявшись телефонами. Миша ушел, окунув меня на полчаса в кипяток своей жизни. На несколько минут я прикоснулся к чему-то яркому и самобытному, подсмотрев тайны другого мира. В нем по-другому говорят, думают и верят, живут по своим законам, вершат суд без дурацких судейских мантий и сонма жадных юристов. Лишь три страсти объединяют наши миры, то немногое, что еще тлеется в наших лукавых душах – жажда красоты, справедливости и любви.
Апрельское утро. Солнце. Начало всему.