Прозрачный намек

– Представляешь Вась, у меня с Ленкой что-то никак не выходит. Взъелась она на меня, всю неделю отфутболивает, да еще шипит словно эта, как его, анаконда. Хорошо, что ты приехал, а то и рассказать некому.
Я сидел на скамейке, а справа гундосил по мобильному высокий, крепкий, плотного телосложения парень лет двадцати с небольшим. На нем были спортивные штаны, сандалии, поверх футболки был надет жилет с множеством карманов, в двух-трех местах испачканный темными масляными пятнами. Телефонная трубка, которую он держал тремя пальцами, в огромной деснице казалась игрушечной, левая рука ловила  шпротину из банки и пыталась положить ее на хлеб. Рядом на газете стояла ополовиненная бутылка водки, лежала пачка сигарет и полбатона колбасы, нарезанной толстыми кружками. Его широкое скуластое и, наверное, улыбчивое большую часть жизни лицо сейчас было печальным; он долго и обстоятельно рассказывал некоему Василию о своих злоключениях и нежных чувствах к девушке, за которой пытался ухаживать вот уже два месяца.
В эту солнечную теплую майскую субботу все лавочки в парке были заняты праздной публикой. Поначалу я был увлечен журнальной статьей и почти не обращал ни на что внимания, но когда разговор стал заметно эмоциональнее, пришлось быть невольным слушателем грустных признаний.
– Ну вот, а месяц назад Ленка говорит мне:  «Понимаешь, Серега, я тут два билета в театр купила на премьеру, такой спектакль хороший, о любви отважного рыцаря к прекрасной принцессе, и нахожусь в растерянности, – мне не с кем идти».
– А ты? – послышался голос в трубке.
– А чё, я намеков не понимаю? У нас Светка, в другом филиале таксопарка бухгалтершой работает, страсть, как театр любит. Я ее Ленке и сосватал. Кстати, они теперь – лучшие подруги.
Он отхлебнул из бутылки, проглотил кусок колбасы и продолжал.
– Потом, где-то через недельку, она опять спрашивает: «Серый, у меня на даче дрова привезли, а родители в отпуске, некому ни поколоть, ни сложить в поленницу. Боюсь, отсыреют. Поможешь?» Я ей говорю: «Лен, не вопрос».
Мы в субботу поехали на моей «копейке» прямо с утра. Места, скажу тебе, Вась, одно загляденье, и речка есть, и озеро недалеко, порыбачить можно. В общем, открыла она ворота, – точно, на участке гора чурок лежит. Я за день все поколол, сложил куда надо, да еще печку истопил. Ленка ужин такой вкусный приготовила, ложку откусишь. Пока мы поели, уже стемнело, я, говорю, пора мне, а она просит остаться, говорит, что страшно одной.
– А ты?
Он опять отхлебнул:
– А чё, я намеков не понимаю? Уложил ее спать, а сам караулил дом до утра, да и за тачкой приглядел.
В телефонной трубке громко хмыкнули, но мой сосед не обратил на это ни малейшего внимания. Он попросил собеседника подождать минуту, аккуратно положил аппарат на газету, отпил несколько глотков из бутылки, закусив шпротами и колбасой. Потом закурил и только тогда продолжил.
– А в позапрошлую пятницу она спрашивает меня: «Сергей, что ты сегодня вечером делаешь?» «Я, – говорю, – свободен, как дембель после приказа». «Пригласишь девушку в кафе?» «Какую девушку?» «Которая перед тобой».
В общем, пошли мы с ней в кафе, посидели так хорошо, правда она мне все выпить предлагала, а я отказывался, я же за рулем. Она говорила, что очень я ей нравлюсь, и все интересовалась, нравится ли она мне. Я отвечал, что, конечно, больше всех, даже больше, чем Рита.
«А что Рита?» – спрашивает Ленка. «А Рита у нас диспетчер, она всем водилам нравится, – отвечаю. – Потому что у нее седьмой номер».
Потом мы погуляли немного, начался дождь, лило как из ведра, и я повез ее домой. За пару кварталов до адреса мой жигуленок заглох, и – ни в какую. Пока мы подбежали к подъезду, пока она ключ искала, промокли так, что в лифте с нас лужа натекла. Мы зашли к ней, она переоделась в халат такой полупрозрачный, аж всю красоту видно, потом с меня сняла одежду и сушиться повесила. Поставила чайник, покрутилась-покрутилась так и говорит, что продрогла до костей, согреться бы.
– А ты?
– А чё, я намеков не понимаю? Налил двести грамм водки, бухнул ложку перца и дал выпить. Говорю, Ленок, опрокинь залпом и ни одна простуда не возьмет. Она вздохнула так обреченно, хлопнула стакан, заулыбалась, повисла у меня на шее и шепчет: «Серега, какой ты у меня…» – и, недоговорив, обмякла, смотрю – заснула прямо стоя. Ну, я отнес ее в постель, а сам дождался, пока дождь кончится, оделся и ушел. Там несчастная «копейка» меня дожидалась. А Лена, правда, пришла в понедельник как огурчик, извинялась, что отключилась так внезапно.
– И это все? – голос в телефоне был явно озадачен.
– Не, Вась, что ты. В прошлую пятницу Лена жалуется, что каблук почти сломан и просит отвезти ее домой. Я, понятное дело, с радостью согласился. Подъехали мы к подъезду, стемнело уже, она и говорит: «Тебе не трудно меня отнести, а то, боюсь, в такой темноте ногу подверну».
Я взял ее на руки и донес до квартиры. Она туфли скинула, села на диван и говорит: «Сережа, сегодня я так много работала на компьютере, что у меня просто руки ломит, и пальцы болят. Сними, пожалуйста, с меня кофточку». Я стал снимать, только пуговички маленькие, – две все равно улетели. Она сделала вид, что не заметила, и деликатно так просит: «А теперь блузку и все остальное, пожалуйста. И сделай мне ванну с пеной». Я набрал воды, снял с нее всю одежду, и она пошла в ванную. А я сижу и думаю, какая же Ленка красивая и смелая. И ведь еще любит в этот, как его, солярий ходить, поэтому вся загорелая, даже когда лето еще и не начиналось. Девчонка хоть куда, и завидую парню, которому она достанется. Тут она выходит из ванной, еще не обсохла, прозрачный халатик так и прилип к телу, и спрашивает: «Я слышала, ты умеешь массаж делать?» Я отвечаю, что умею. «Ведь, еще когда борьбой занимался, всему такому научился», – говорю. Она просит сделать комплексный массаж, мол, устала, хочет расслабиться и получить удовольствие. В общем, намазал руки кремом и полчаса старательно разминал ей спину и все остальное, она только постанывала и шептала, как ей хорошо. А когда я закончил, Ленка сказала: «Сережа, выключи, пожалуйста, свет».
– А ты?
– А чё, я намеков не понимаю? Выключил свет и домой поехал…. Погоди Вась, тут ко мне милиция обращается.
Мне не удалось узнать, что думал Василий относительно ухаживаний несчастного Сереги за прекрасной Еленой, потому что в это время к нему подошел патрульный милиционер в сопровождении негра. На темнокожем господине был дорогой, но растрепанный, местами прожженный и порванный темно-синий костюм в тонкую полоску, розовая рубашка с какими-то пятнами и фиолетово-желтый галстук, один конец которого сейчас висел на спине. Мой сосед поднялся и сразу оказался почти на голову выше блюстителя порядка, негр же, от которого на версту несло спиртным, предпочел сделать шаг назад. Милиционер козырнул и сказал негромко, но очень отчетливо:
- Сержант Горякин. Гражданин, позвольте ваши документы.
Парень повиновался и протянул ему паспорт. Сержант несколько минут изучал его, после чего спросил:
– Что же вы, Сергей Семенович, обижаете наших гостей столицы?
– Это как это? – удивленно спросил вконец расстроенный «Ромео».
– Вот, господина забросили на тополь, а он, между прочим, из посольства.
– Тополь из посольства?
– Да не тополь! А иностранный подданный, которого вы зашвырнули на дерево. Можете объяснить причину?
– Как же не объяснить? Понимаешь, с Ленкой все никак не складывается, и недавно она совсем на меня взбрыкнула чего-то. Я же расстроился донельзя, ну, выпил слегонца, а может и даже чуть-чуть побольше, чем слегонца, суббота ведь, и пошел погулять. Иду, курю, а у тополя ветвистого такого стоит гражданин чернокожей национальности и плачет так горько-горько. Вот, думаю, бедняга, ему, наверное, еще хуже, чем мне. Подошел, вижу, он явно где-то принял граммульки, и глаза осоловелые, и покачивает его, даром, что за ствол ухватился, а сам черный, как моя жизнь, да еще костюм синий надел.
– И вы?
– Я решил, что выпивки у них мало оказалось, какая жизнь в Москве негру без водки? Ведь круглый год они нашу погоду должны за зиму принимать - и ту, которая с листьями и дождями, и настоящую – со снегом и морозами. Протягиваю ему свой пузырек, мол, утешься, все люди братья, хотя и человек человеку волк. Он схватил бутылку и присосался, как голодный младенец к молоку. Я стою и думаю, какое же у человека чувство, что ничем залить не может, а этот господин негативной расы допил бутылку, отбросил ее, и, схватившись за дерево, заплакал еще сильнее, рыдания просто душить его стали. Я сначала растерялся, а потом спрашиваю, что случилось, почему он в таком горе пребывает. Но гражданин этот только плакал, и я уж, было, решил, что он, наверное, не понимает нашу речь, как этот уважаемый негр внезапно обнял меня, прямо так, что повис, и запричитал: «На родину хочу, по родине соскучился!» 
Милиционер обратился к темнокожему господину:
– Вы подтверждаете слова этого гражданина?
Тот поднял глаза, икнул два раза, усердно закивал и зашептал по-русски: «Родина, родина, моя родина, моя скучала…» Сержант отвернулся и продолжил:
– Как было дальше?
– А чё, я намеков не понимаю? Взял этого милого друга поудобнее, поднес к дереву поближе и говорю: «Давай подсажу»!
Сержант Горякин явно не представлял, в какую сторону следует разруливать ситуацию. Он переводил взгляд с икающего негра на моего соседа и хотел что-то сказать, но только открыл и закрыл рот. Немая сцена продолжалась около минуты, и разрядил ее темнокожий дипломат. Он вдруг тихо заплакал, обнял несчастного влюбленного Серегу, и забормотал: «Родина моя, родина…» Мой сосед бережно усадил гостя столицы на скамейку, поправил одежду, достал пластиковые стаканчики и наполнил их почти до краев. Блюститель порядка, видя такое мирное разрешение проблемы, посчитал за лучшее козырнуть и скрыться из видимости, проигнорировав распитие спиртного в общественном месте. А Серега заботливо доставал для негра последнюю шпротину из банки и приговаривал:
– Ну, вот, сейчас мы вздрогнем и успокоимся. Давай, колись, уважаемый черный человек в синем костюме из посольства с тополями, какие они у вас, знойные женщины африканских народов… поделиться

Максим Бессмертный

04.03.2005