Такие далекие друг от друга педагогика и психология!

Отзвенели последние выпускные в детском саду, родители мотались по Москве в поисках подходящей для меня формы и прилагающихся к ней фартуков. Родители умилялись, глядя на меня то в белом фартучке, то в черном. А я в соответствии с цветом фартуков меняла выражение лица. Я была четко уверена, что данный вид одежды символизирует рабский труд на виллах богатых американцев в качестве постоянно унижаемой горничной. А цвет фартуков означал: черный – повседневное рабство, белый – легкий труд по выходным. С тем и готовилась к 1 сентября.
Первые четыре года начальной школы пролетели так быстро, что ухом не моргнула. В это время я присматривалась и прислушивалась, смирно сидела за партой, получала пятерки и не нарушала школьной дисциплины. Учительница нас любила, особенно в первое время, когда общая масса первоклашек сидели и одинаково хлопали глазами. А вот когда пришла пора хлопать еще и мозгами, любовь к детям стала распределяться неравномерно. И вот тут я впервые заметила какую-то несостыковку, даже больше – несправедливость! Одаренных детей игнорировали, зубрил продвигали: им ставили, не глядя пятерки по всем предметам! Еще снисходительно относились к категории тихих троечников, которые особо не напрягались в учебе и вели себя тихо и меланхолично.
Пока я училась в начальной и средней школе, все было отлично и без претензий ко мне со стороны последователей Макаренко, Белинского, Крупской и иже с ними. Пока прогуливать не начала и не схлопотала в 8 классе свою первую тройку. Одна учительница, неплохой педагог и никакой психолог (естественно, в ее-то годы да в 87-м году она и слово-то это произносила с трудом), строго делила детей на хороших или плохих исключительно по их дисциплине, умению смотреть в рот с выпадающей невовремя челюстью и героически не реагировать на стойкий запах мочи при ее кардинально близком приближении к парте. О том, что существуют кризисы развития, ей было невдомек наравне с тем, что секса в нашей стране в помине нет, особенно среди людей ее возраста. Так вот, была я у нее в любимчиках, так как сидела тихо, говорила мало, у доски отвечала четко. А когда прогулял пару первых ее уроков по алгебре и геометрии, я стала не такой безоблачно идеальной и была тут же переведена в разряд никчемных ученичков. Она стала мстить мне, а я, в силу своего подросткового кризиса, ей. Естественно, ей и в голову не пришло, что у подростков бывают кризисы и она решила унизить меня с помощью оценок. Спасибо родителям, которые меня никогда за них не ругали. Конечно, я все помню: и как было обидно и горько с отличницы стать троечницей по алгебре, а самое главное – она сумела мне внушить мысль, что математика для меня закрыта навсегда и я так и буду по этому предмету дуб дубом. Я поверила, но хвала Богу, ненадолго, с успехом получив по высшей математике уже в ВУЗе отлично. И как наш математик мне сказал: «Девушка, вам бы не психологией, а математикой заняться». Хорошо, что память у меня хорошая… Потому что…
Когда я выросла и стала психологом, а потом отправила свою дочь в школу, я опять наткнулась, как на забытое в степях вологодщины немецкое минное поле, на все эти несостыковки, которые никуда не делись за все время существования школьной системы.
Вопрос уже стоял остро – с одной стороны, учителя казались более подкованными в детской психологии и необходимости применения и внедрения психологических знаний в педагогический процесс, а с другой, наша педагогическая система оказалась твердой и непоколебимой, как монолит.
Данная педагогическая действительность подразумевает, что родители должны корпеть над уроками вместе со своим ребенком и вести строгий контроль, чтобы ребенок хорошо учился. У меня остро встал вопрос - а кому надо, чтобы ребенок хорошо учился и насколько верны педагогические критерии оценки, и кто вообще их изобрел, а, главное, с какой целью?
Когда учитель с укоризной показывала мне дневник с первыми тройками моего ребенка, когда я первый раз испытала всю боль и истерику собственного ребенка от полученных троек, я поняла, что надо что-то делать. И сделала. Я просто перестала ругать за тройки и сетовать на некоторую безмозглость. На оценки ради психики ребенка пришлось наплевать, так как:
 - оценка уравнивает всех и разделяет грубо детей на 5 групп, а это психологически неправильно, поэтому система оценок должна быть более гибкой;
 - как правило, с оценкой связывают общий уровень развития ребенка; протестировав свою дочь и узнав, что с интеллектом все на самом высоком уровне, я поняла, что существуют дети, которых нельзя оценить однозначно, а в школе именно такая – однозначная оценка;
 - в школе благодаря оценке на ребенка навешивают ярлык, типа троечник – так, посредственная личность, а я не раз консультировала одаренных детей, имеющих трояки по многим предметам;
 - оценка напрямую связана с самооценкой ребенка: у отличников часто она завышена и впоследствии они имеют проблемы в ВУЗе и в общении с другими людьми.
Итак, моя цель обучения - чтобы ребенок был обучаем, умел оперировать информацией по своему усмотрению и не испытывал чувства вины за полученные оценки… нет, даже больше – не ориентировался на оценки, а делал упор на свои ошибки, их видение и вычленение и работу над оными.
Я понимаю, что в одиночку бороться с системой бесполезно, поэтому и не приживаются в школе психологи. Все твердят, что нужен школьный психолог, но он там теряется и выполняет нелепую и ненужную работу, потому что устои педагогики, далекой от психологических вещей, непоколебимы
К сожалению, пока эту классно - урочную систему и стабильную систему оценок нам не сломать очень долго, поэтому так и будем иметь в конце каждого года новых невротиков. поделиться

Светлана Сушинских

28.04.2006