Им, как плохим танцорам, что-то… да мешает

И смех и грех, что называется. А ведь все начиналось так, будто сам Бог послал или сама судьба распорядилась, хотя я перед этим событием постоянно сама себя все настраивала: «Ну что ты все ищешь, дурочка? Может, барона или короля тебе подавай? Смотри правде в глаза. А она такова, эта правда, – а где бы ИХ "надыбать"? Где они обитают…эти… в брюках?.. Если с великого перепуга или же по пьяне оказался один такой дуралей рядом, то уже, считай, повезло...»
Вспоминается мне эпизод одного пикантного анекдота: всякие мужики попадались женщинам разных национальностей, и представительница каждой нации по-своему на них реагировала. Реакцию их по отдельности я уж и не помню сейчас, а вот конкретно, как среагировала француженка, нашедшая в луже ЕГО, миленького, помню четко. А был этот ее «кавалер», надо сказать, в абсолютно неприглядном виде. Она же, найдя будущего своего суженого в луже, вдруг заохала, заквохтала:
– Ой – ой!.. Мужчинка!.. Пьяненький, грязненький валяется… Ничего. Помоем, отчистим, подсушим…и – ох как пригодится!!!
Вот она-то, наверное, и есть настоящая женщина! А настоящая она потому, что смутить ее, отчаявшуюся, уже ничем нельзя. Что ж поделаешь, если его, представителя пола мужеского, рядом вовсе нет. Потому хватай, лови, забирай, пользуй в свое удовольствие! Может, во Франции и возможен такой вариант, а у нас, в довольно Среднем Поволжье?
Твердила я себе, твердила… Как «отче наш» твердила: Проще смотри на жизнь. Знай и привыкай уже к мысли, что самый-самый простенький мужичишка тебе нужен. Что называется… «мужичок от сохи». Так говорила, так бубнила, так уговаривала я себя, что уже почти к такому раскладу окончательно попривыкла. По-видимому, медитация и самовнушение шли в моем подсознании на таком высоком уровне, что довольно успешно разместились в моем сером веществе. А скорее уж – в белесо-сером. Все ведь с годами выцветает… уф, ух… И неожиданно, когда я уже и надеяться на что-либо перестала, именно такой вариант судьба мне и предоставила или, вернее, подкинула.
Выпало мне как-то пойти в ресторан праздновать круглую дату одной подружки… из моего детства. Вокруг меня компания просто сказочная. Все присутствующие жены находились в обществе своих мужчин, которые выглядели достойно. А главное, демонстрируемое преимущество было в том, что все эти «достойные» мужики были их собственностью. Вот повезло, думаю, подружкам! Мне даже показалось тогда, что судьба, природа, или же сам Господь Бог подарили этим женам респектабельных мужей. Были у них и лица, и тела, и одежда, и даже должность при каждом имелась самая наивысшая. И мне перепало от них достаточно внимания.
Всеобщим большинством голосов выбрали меня тамадой. Я бабенция веселая, видная. Умею вовремя увлечь и завести… любым тостом. Что я в первую очередь и сделала – всю компанию объединила, сплотила и слила всеобщим гулянием. И все шло вроде бы по плану. Все было на высшем уровня. Все для общей радости. Даже репертуар на эстраде соответствовал нашему уровню!
В самый разгар веселья мужчины, объединившись стайкой, пошли курить. Женский пол после их ухода как-то сразу притих и потускнел, усевшись вкруг праздничного стола. Создалась некая атмосфера затишья. И, когда затянувшаяся пауза уже показалась всем нам невмоготу, вдоль нашего стола с другого конца зала, из невесть какого потаенного местечка гуськом вдруг начала маршировать вереница разномастных и разноразмерных брюк. Господи, их столько шло!.. Да они просто не кончались. Не меньше двадцати членов насчитала я мысленно… И они, эти члены, (ну надо же!) все мимо да мимо. Такое и в самом страшном кошмаре не пригрезится. А пригрезится – так и не выживешь от этакого… «мимо».
Эй, эй!.. Постой! Погоди! Вы откуда ж такие, соколики? Или с небес вы спустились? Крышу у ресторана на тот момент вроде бы не снесло?.. Шалите, парниши! Не на ту тамаду нарвались, товарищи-господа… Кто бы другой, может, и разволновался и дар речи бы потерял от подобного нашествия, но только не я. Конечно же, что там греха таить, поначалу буквально на несколько секунд и я опешила, но, слава богу, быстро с собой справилась. Вмиг лозунги стала выкрикивать:
 – Юноши! Эй! Не проходите мимо! Обратите внимание на юных ЛЕДЬ!
Объявляется… черный танец! Девушек!.. Девушек приглашаем! Приглашаем девушек! Куда?!.. Куда вы, дорогие юноши?!.. Мимо прошу не пролетать! А проходить мимо… тем более!
Видимо, совсем расплохелись эти «юноши». Или они выпили лишку, или же, наоборот, недопили, но стеснение из них просто выпирало. Ах, как уморительно и забавно прятали они свои глазки! Одни старались спрятать их в своих перевитых на манер стога волосах, другие, у которых этих «стогов» не было, низко-низко наклонили свои проплешинки, – мол, не видим, не слышим… Ах, ни за что, ни за что… Шли они уже так, будто у каждого второго что-то там на полу ресторана навсегда и безысходно утеряно, и у каждого первого неожиданно в самый неподходящий момент шнурки на ботинках развязались. Господи, такого стеснения от этого мужественного пола я сроду не видывала. И хотя возраст у них был самый различный – от… и до… – вид у всех выражал только: мы застигнуты врасплох. Нет, они уже не шли, они крались. Причем, крались так, будто всех их разом, как стыдливых призывников, обнажили для врачебного осмотра. Или же, к примеру, их подвергли вдруг унизительному таможенному контролю – а не упрятали ли вы, граждане, в одну из потайных своих щелей чего-либо алмазного? Но как бы то ни было, в их утлом сознании, видимо, четко закрепилась установка – сохранить себя в целомудренном виде и доставить до собственной хаты в целости и сохранности, пусть даже в виде самом непотребном. Тем не менее, я в очередной раз прокричала им:
 – Объявляется БЕЛЫЙ танец! Девушки ангажируют кавалеров! Разбираем, разбираем! Расхватываем всех!..
Но кавалеров уже как ветром сдуло – ни одного рядом. Они словно растворились, доставив себя в целости и сохранности вплоть до самого выхода.
Мы за столом так и остались сидеть с открытыми ртами. Даже еще не успели как следует, всласть, нахохотаться – и вдруг…
Произошло… ЯВЛЕНИЕ в народ. Один из тех, кто прошел мимо, самый смелый и, видимо, самый-самый решительный, неожиданно для нас взял да и ВЕРНУЛСЯ. Вернулся и… прямым ходом направился ко мне – к тамаде, значит. Подошел – и что бы вы думали – схватил меня так, как хватают голодные псы свою жертву. Эстрадники и те на мгновение словно опешили, но, спохватившись, тут же заиграли. Мои же застольные бабенции, как раззявили свои крашенные рты, так уже до скончания танца их и не закрывали, потом уже от громкого хохота при виде нашего непредвиденного дуэта в вальсе. Ах, что за пируэты вытворяли мы! Просто передать это на словах невозможно. Клоуны, пусть даже самые знаменитые, могли спокойно отдыхать, когда на освещенной арене ресторана появились мы с моим «пузатиком».
Он, этот «мой пузатик», был точным портретом известного всем нам артиста Евгения Леонова, с той лишь разницей, что нос «моего» двойника был куда более выразительным, да и с ростом этот мой «артист» явно оплошал, – куда там ему до Леонова. Словом, напоминал этот мой кавалер надутый донельзя новогодний шарик, и он, этот шарик, вдруг завертел меня в вальсе, будто снежный ком. Мне казалось, что я вся настолько утонула в объятиях этого снеговика, что только каблуки мои проглядывают снизу из-под этой копны… Но вот ОН довел меня до эстрадной площадки, и там я словно обрела второе дыхание – полетела, полетела, как пушинка, умиленно глядя в ЕГО глаза. Глядя с таким неподдельным восторгом, будто на его месте был всем известный, обожаемый мною высоченный красавец Филипп Киркоров. Но самое, пожалуй, забавное в этой ситуации было то, что мой-то «Киркоров» ничуть и не сомневался в собственных достоинствах. И даже, когда он изящным броском послал меня вертеться в одиноком пируэте посреди изумленного зала, он, будто прирожденный балерун, уверенно ждал моего возвращения, посылая искры из своих малюсеньких глазок. Они, эти грозовые извержения, были настолько зримы и осязаемы мною, что я, подвластная им, тут же возвращалась в ЕГО объятия. И тогда он по-испански на цыпочках лихо каруселил вокруг меня, а я отвечала ему взаимностью. У всех, наблюдавших эту танцевальную сюиту, наверняка сложилось впечатление, что этот номер родился не экспромтом, а тщательно отрабатывался годами, чуть ли не всей жизнью. Сюда же, на наш хореографический кураж, как на великие смотрины, уже и мужья подруг успели подоспеть со своего куренья, а мы все тряслись и тряслись в своем безумном танце. Да что там мужья, что подруги! Весь ресторан собрался вокруг невообразимо грациозной пары.
С кем нас было сравнить?.. Сам великий Полунин позавидовал бы нашему мастерству. И не зря позавидовал бы. Ведь виртуозность обоих танцоров была бесспорна. Да уж… Этот мой «Шарик» тоже, видимо, был не промах по части веселья. В общем, чего уж там рассуждать – нашли друг друга два клоуна. Ситуация была действительно клоунской, явно комичной еще и потому, что мы – партнеры по успеху – резко (до хохота) контрастировали друг с другом. Кроме «гоголевского» носа моего визави, о котором я говорила, этот «колобок» имел всего полтора метра в высоту и почти столько же – вширь. Вдобавок – был он почти лысенький, лишь вокруг головы – кольцом – наблюдалась растительность, причем довольно-таки густая. Таким образом он действительно напоминал колобка, но… в муфте. Нос у него тоже был колобком и занимал большую часть лица. И так как похож он был, пусть даже и неуловимо, на самого артиста Леонова, то любовь свою к себе, любимому, явно ценил и выставлял ее перед окружающими довольно демонстративно. На его лунообразном лице эта огромнейшая любовь к своей «редкости» и исключительности была прямо-таки написана и причем – самыми живыми яркими красками.
А теперь вкратце о его наряде. Походил ОН на рыбака, собирающегося на рыбалку или возвратившегося с нее. Шел рыбачок вроде бы домой с уловом, да так уж произошло, что пришлось по пути зарулить в ресторан. (А что? Ведь разное случается). Огромный зимний свитер, размера на два-три больше, прикрывал его мощное пузо. Оно, это вместилище для яств, так выпирало, будто там внутри, под свитером, находился весь улов этого горе-рыбака, который он тут же в ресторане и съел. А что? Под пивко, да ежели с сольцой рыбка… очень даже ничего, впечатляет. Правда, рыбацкий живот был настолько огромен, что, мне кажется, он этот улов проглотил вместе со всеми снастями. Далее скользнем взглядом вниз. Джинсы небесно-синего цвета облегали его маленькие с сексуальной кривизной ножки. С колен же спадало крупное гофре, а уже ниже… сползала мелкая драпировка, свободно ниспадающая на кроссовки. Были они, эти кроссовки, не с его плеча (ой!.. с ног). Брюки же, ясно отчего, казались такими длинными.
Мой партнер не вписывался в общий стандарт – маленький рост его был даже меньше общепринятого швейным производством самого маленького первого роста. Что ж тут поделать, если подшивать, ушивать, доделывать его гардероб некому? ИМИДЖ его из разряда…свой парень в доску! И раз «клюет» бабенция, значит, ОН – стоящий МУЖИК!
А я… гляделась настоящей «королевной» ШАНТЕКЛЕРОЙ. (Именно так меня когда-то восхищенно звала главная уборщица на моей работе. А уж она умела давать меткие характеристики своим руководителям). Одета была я в длинное платье вялой зелени. Этот цвет мне всегда шел. И было платье мое окаймлено изумительной пелериной из красивейших, почти английских кружев ручной работы. Глаза были у меня в тот вечер, конечно же, огромные и – в тон платья – такой же вялой зелени. Ресницы же, как два бешеных таракана, до того назойливо прыгали по этому вяло-зеленому полю глаз, что так и подмывало травануть их чем-либо наподобие дуста. А если тушь к тому же еще и хорошая, то тараканы мои становятся гораздо бешенее и отравить их нет никакой возможности, разве что пылким любвеобильным взглядом. Туфли мои всегда были на самом высоком каблуке и… ах, как они меня носили, как держали! Как, каким образом они при этом не ломались – это вечный вопрос для меня самой. Держат же они меня до тех пор, пока я в них. Стоит только их снять – все, идти не могу и даже дышать перестаю. Падаю в предсмертных судорогах. Однако, чтобы мне очухаться и прийти в себя, нужны всего лишь считанные минуты. И все. Готова… к новой жизни и к новым подвигам. Теперь-то ярко вы представили себе нашу сумасшедшую пару?
Кончился танец. Не договариваясь и не видя никого из присутствующих, в ритме танца направились мы к выходу, где я дала «колобку» свой номер телефона и вернулась в общую компанию. На том и был завершен этот торжественный вечер. Как говорится, «окончен бал, погасли свечи!» Жены расхватали своих мужей, да с тем и по домам разбрелись…
Но уже на следующий вечер последовало продолжение нашего «романа». Оказалось, он запомнил мой телефон…
«Что же в НеМ тебе понравилось?» – уже по прошествии некоторого времени спрашивала я себя. Был он для меня, как сказочный герой Иванушка-дурачок. Вот ОН – воплощение моей фантазии наяву! Просила же «простенького», вот и получила его. Видно, так дотошно просила, что выпросить у Бога смогла. Это как в песне, «я его слепила из того, что было… да и полюбила».
Потом как же я удивлялась нашим несходствам, и тем не менее меня это еще достаточно долгое время никак не беспокоило. Я тогда знала точно – вечер удался на славу! И именно с того самого вечера пошел отсчет моего полубеспамятного счастья…
И вот, наконец, место назначенной нами встречи. Я – напыщенная красавица в полной боевой готовности, и ОН, вчерашний шарик-колобок, словно судьба, медленно и неотвратимо надвигается на меня. В руках держит грязную матерчатую сумку, что носили еще в пору его молодости. Видно, с того момента он ее из своих рук так и не выпускал. Дорога она ему как память детства, что ли? Сумка эта болталась у него где-то ниже коленок и свисала почти до самых пяток. Весь ОН тот же, в том же «рыбацком» наряде. Но меня, как ни странно, этот его фасон нисколько не смутил, не напряг, с веселой улыбкой во все лицо я двинулась ему навстречу. ОН же плюхнул руку мне на плечо и держал ладонь так, будто никогда ее с плеча и не спускал. И сразу же у меня возникло ощущение, что мы ненадолго расстались и наконец-то опять вместе…
Я ухватила ЕГО под руку, так мне было удобнее. Долго шли куда-то. Наконец, вошли в какое-то кафе с целью продолжения вчерашнего праздника. Заняли места за столиком, глядим друг на друга влюбленными, широко раскрытыми глазами, совершенно не смущаясь всеобщего внимания. Мы отчего-то всем были интересны. Нас тут же обслужили. Не замечая никого вокруг, мы оба весь вечер танцевали и танцевали, по-прежнему не спуская друг с друга влюбленных глаз. Какие-то молодые девочки с соседних столиков махали нам руками, выражая восхищение нашим танцем. Рядом с нами никто не мог оставаться равнодушным – все, кто оказывался рядом, пускались вместе с нами в пляс. В общем, мы доставили удовольствие как друг другу, так и остальным. Ох… плясала я в тот вечер потрясно. И «колобок» мой оказался на удивление прыгучим. Уверена, что и все присутствующие были того же мнения.
Как выяснилось позже, это кафе было облюбовано некоторыми, как их называют в народе, «обрезками» или «надрезками?» Уж и не знаю, правильно ли это, но никто из нормальных здравомыслящих людей там бывал. Представляете, куда нас занесло? Какие-то молодчики стояли рядком вдоль стеночки и не сводили с нас оценивающих глаз. Видимо, они крайне были удивлены, скорее ошеломлены, нашим дуэтом. Мы с «пузатиком» настолько не вписывались в разношерстную и относительно юную публику этого богом забытого кафе, что молодчики наверняка мучались вопросом – каким образом это молодящееся быдло… занесло сюда? Видимо, они были настолько обескуражены нашей несовместимостью, что совершенно не знали, как с нами поступить…
Я думаю, не только они были в недоумении, созерцая наши хореографические выкрутасы. Многие карикатуристы или шаржисты, привыкшие мыслить выпукло и гротесково, тоже были бы в недоумении. Их бы тоже взволновал вопрос, как это такое абсурдное может быть вместе и что, черт возьми, это все значит?
Однако же мы были, мы наличествовали, и от этого факта никак нельзя отмахнуться. И, может быть, именно благодаря нашей гротесковости мы буквально всех просто умиляли. С нас глаз не сводили, и мы это остро чувствовали. Нам это нравилось. Самое странное во всем этом было то, что я-то всегда знала , какое впечатление я произвожу на окружающих, но… такое же ощущение СЕБЯ я чувствовала в моем кавалере. От его обильного тела, от затаившегося в нем до срока веяло тем же самым. Да что там тело, что душа – все его органы об этом шептали. Он себе нравился вполне, и потому шепот этот можно было расценить как крик. Его нисколько не смущали кроссовки, которые многие годы мокрой тряпки не видели, и, судя по всему, такой наряд и собственная «неотразимая» красота моего пузана вполне устраивали…
Все у нас в тот вечер, как говорится, было «О'КЕЙ». И это «о'кей», видимо, на мои глаза наложило некую пелену или завесу, и от этого мне было не просто хорошо, а великолепно!!! И только потом… я осознала этот всепоглощающий «восторг». Ни за какие доллары не могла бы поверить, что именно я могла такое вытворять, причем добровольно. Никто не наводил на меня ружья и не приказывал: «А ну, вытворяй щас же, не то застрелю!..» Я сама до какого-то адского самозабвения бесконечно восторгалась и искренне радовалась всему, что проделывала.
– УЖАС!!! – именно так я произнесла сама себе уже осмысленно, но… потом, потом. Сказала и тут же призналась, что такого счастья не испытывала много лет. Как же можно было назвать этот мой мозговой вывих? НЕ ЗНАЮ. Как молодой журавль прямит крыло, готовя свой первый головокружительный вылет из гнезда, чтобы затем стремительно стартовать в восторг и синь, так и вылет моей души из тела был стремителен до одури, до какого-то удивительно пьяного восторга…
Никогда, ни за какие пряники не привела бы я после первой же встречи кого-либо к себе домой.
Нет! А здесь… Как будто в сердце ударил кто. Как будто иного расклада не предполагалось и не подразумевалось…
Мы едва успели войти в квартиру… (помню, я страшно пить хотела… только пальто успела сбросить) и опять меня словно в гипноз ввели. А ОН, кажется, даже свои сногсшибательные кроссовки не снял, да так в них, наверное, меня и любил… И как любил! Господи, КАК любил!!!Такого секса я, мне кажется, целую вечность не знала, и лишь только после того, как я выпроводила ЕГО домой, мои мозги наконец-то стали возвращаться в покинутую голову. Закрыла дверь и тут вдруг вспомнила, что о-очень пить хотела... Плеснула в стакан воды, а сделать хотя бы глоток не смогла. Такой хохот вдруг меня обуял. Не то озноб по всему телу прошел, не то судороги смеха меня сдавили. Мне почему-то сделалось так весело и смешно, так спокойно, свободно и просто… Х О Р О Ш О. Во мне вдруг поселились блаженство, пустота и… ни с чем не соизмеримый кайф!
Я любила себя, и мне ничуть не было стыдно за свои танцы. Мне вообще ни за что не было стыдно. Такого со мной раньше не бывало. Обычно я себя виню, ругаю, презираю, скребу, терзаю и, возможно, потому постоянно недовольна собой. А тут вот, откуда ни возьмись, новое чувство, новое видение, новый результат. Как? Откуда? Почему? Спрашивай, не спрашивай – ответа я бы тогда не получила. Во мне установилась полная отрешенность и, как говорят, «спокуха»... Впервые за много лет я отошла ото всех своих горестей, душевных трясок и спазмов ночного одиночества…
Однако же на этом смешное еще не закончилось. Оно, это смешное, продолжалось и в следующую нашу встречу. Причем, тогда оно мне смешным абсолютно не казалось. ОН… приходил ко мне в дом и утверждался в нем так, как будто всегда здесь жил и властвовал.
Вот он вошел. Разделся. Уселся за столом на кухне и вытащил два аптечных пузырька с этиловым спиртом, попутно объясняя, что чище этого напитка в мире ничего нет. И это ничуть здоровью не вредит, а лишь поправляет. Он с аппетитом кушал и хвалил все то, что ел. Потом, после трапезы или в промежутках между приемами пищи он ходил смотреть мою (н а ш у) квартиру, и она ему нравилась. Однажды, бросив на мебель и углы весьма и весьма задумчивый взгляд, ОН отрешенно словно сквозь дрему произнес: «Все это я раньше уже видел…» Загадочно помолчал с минуту и уже уверенно отчеканил: «Точно, точно видел. Пусть это даже было во сне, но Я здесь точно уже был. И здесь… все мне знакомо, и все… о-очень нравится…»
Помню, сдерживая смех, я спросила у него тогда:
– А не была ли моя квартира у тебя в другой жизни и кем, интересно, ты в ней тогда был? Собакой? Кошкой? А, может, голубем? Но этих слов ОН, конечно же, не слышал. По-хозяйски нарезая хлеб, давал деловые указания, намекая на то, как ОН любит мясо с хреном, с горчицей или перцем и, главное, чтобы всего этого было всегда побольше, побольше, побольше...
А я все подкладывала и подкладывала ему в тарелку. А он все охал и ахал. Смаковал, хвалил и ел, ел, ел. К спирту, охранявшему его здоровье, я не притрагивалась, – пользовал он его самолично, потому как постоянно нуждался в оздоровлении организма. На некоторые встречи он иногда все же приносил водку – в основном, «Гжелку». Хоть и с трудом, но иногда до него доходило, что надо и меня ублажать. Но эта замечательная водка приносилась редко, разве что в случае особой праздничной даты.
Представьте, почти год я с ним проваландалась. Раз в неделю, порою – в две недели, ОН был у моих ног. Что и говорить – любил он преданно, и все у него строилось планомерно и с уклоном к «навсегда». Но мое желание расстаться с ним упрочилось гораздо раньше. Через пару месяцев я неожиданно вдруг почувствовала, что ужасно от него устала. Нет, добрые глаза его вовсе не пропали и некоторое время все еще покоряли меня, но это… его «простенькое» скоро наскучило, и меня стали раздражать его выходки. Какой-то чужой стал ОН для меня. Будто и добрый ко мне был, но, если откровенно, перевешивало в его любви качество «себе на уме». Понятно выражаюсь? Мне захотелось освободиться от него поскорее и навсегда. Так я от всего устала, что вполне искренне стала все чаще заболевать от его присутствия. Аллергия на него, что ли?.. А ведь раньше аллергия моя проявлялась только на сорняки. Он же, похоже, резкой перемены во мне не заметил и все чаще насмешничал по поводу моей «цивильности». Причем чувствовал себя при этом полным хозяином, меня же нарочито унижал. Нет, ему конечно же хотелось ощущать меня рядом, но… только чтобы непременно я была тише, ниже и глупее. Видеть меня другой он не желал. Моя любая «высота» его дезорганизовывала.
Ведь знала же всегда, что маленькие мужички очень злопамятны, злы и горды до беспредельности. Чем меньше рост, тем гордость выше. Все это вскоре и подтвердилось. Были и еще у НЕГО нюансы – настолько наитончайшие, что их и обнародовать как-то неудобно. И они, эти нюансы, все дальше и дальше меня от него отталкивали. Одним словом, случился у нас КОНЕЦ всему! Ох, вы и не представляете, какое раскрепощение и облегчение испытала я. Будто цепи спали с меня. Вот оно, вновь обретенное СЧАСТЬЕ! И весь следующий год ходила я веселой, радостной и впервые свободной от своего одиночества. Вот как оно бывает сдуру – и хорошо, сдуру бывает и совсем плохо.
Да… Произошло со мной то страшное, что принято называть ОДИНОЧЕСТВОМ. Поверьте, я уже готова была решиться на крайнюю меру… в общем, погрузить себя… в небытие. И вот ОН, медуза пузатая, уже кажется – твой, и ты уже даже на этого самого страшненького вроде бы согласна… А тут вдруг обнаруживается, что твой ОН совсем тебе чужой. Просто ты, видимо, разобраться в нем как следует не успела. Но почему же твоя точка зрения вдруг резко поменялась? Ответ на это до смешного прост – в тебе самой так и пылает жгучее желание: не разочароваться. Да и ты этого так жаждешь... Потому и стремишься закрыть или хотя бы на мгновение прикрыть… свои глазоньки и этим поставить себя ниже себя самой. Временно, конечно, можно себя уговорить. Но это совсем ненадолго и только лишь для того, чтобы потом над собой же и посмеяться. А ведь слезный смех получается…

История вторая

Да-а-а… А вот про этого и слушать нечего. Хоть и с лица он красавец, и вроде одет, как денди лондонский. Опять же должность и рост – все, как говорится, при нем. Умница, интеллигент потомственный. И к работе талант прирожденный имеет – все знает, все помнит, всегда в курсе самых разных событий. Он при желании сумел бы т а к о г о достичь… А я тем не менее так скажу – уж лучше бы я… к своему шарику в танец опять вкрутилась, чем с этим моим долбанным интеллигентом валандаться. Иногда, конечно, с ним поговорить о чем-то вроде бы и можно было, но… это теперь уже становится редкостью. А все потому, что ныне у него есть очень точное название – «тихий пьяница». Тихий – потому что этот свой необыкновенный талант он скрывает и, как ему кажется, «умело»скрывает. Но это ему только так кажется.
Разве такое скрыть можно? А он, дурачок, пытается… Как? Ха! А не общается ни с кем, и все. Одиночество и стакан. И отстраненность полнейшая. Никто и ничто его теперь не интересует. Никто ему, алкашу несчастному, не нужен. Нет у него ни друзей, ни подруг. Одна лишь я у него, и он мне иногда звонит, а иногда приходит делать «оф-ф-фис-ссальное» предложение. Выговорить как следует это трудное для алкаша слово у него не получается. И что самое смешное, он до сих пор не хочет верить в безысходность своего состояния. Действительно, кому же хочется признавать в себе изгоя? Любой пьяница со стажем всегда твердо знает, что если захочет, то завтра пить не будет. А мой этого делать не собирается. Ну, не хочет – и все тут. Из принципа не хочет, дуралей. Так ведь и женщины ему уже вообще не интересны.
Мужские достоинства свои ОН давно подрастерял. Я уж, честно говоря, и сомневаюсь – знаком ли он был когда-либо с этаким-то понятием. Пьет себе и пьет – тихо, в тишине да во мраке сам с собой на брудершафт пьет. ЕМУ теперь уже этого зелья много и не требуется. Главное, было б оно постоянно, да не иссякало по возможности. Выпил четверть стакана – и уже хорош мой «любовничек». Хоть в камеру хранения его сдавай, розового да счастливого. Через короткое время новую каплюшку добавил, – глядишь, еще лучше ему стало…
А теперь у него новая стадия – взялся он бороться с этим своим недугом и, по-моему, теперь он просто балдеет от этой, придуманной им, новой меры. Тратит страшные деньги на разные рекламные таблетки, словно в оправдание перед оставшимися крохами собственной совести и своим единственным дитем. Тратит и… продолжает пить по привычке интеллигентно – коньяки и дорогие вина. Причем, прекрасно разбирается в их марках и не жалеет никаких денег на такое дорогое искушение.
Ой, горе он мое, горе горькое!.. Нет, брошу я этого своего сынка или внучка. Ей-богу, брошу. Устала я с ним бороться. Устала жалеть и наставлять. Ждать мне от НЕГО уже нечего. Хотя он нагло мне заявляет, что я – единственное его счастье и якобы он без ума от меня. Искренне любит, и я есть смысл его окаянной жизни. Видно, помнит еще кое-какие любовные амуры из своей многострадальной жизни. Помнит, но… не далее фраз. И кто достойнее, по-вашему, из этих двух «кавалеров» звания мужик? Вот и подумайте, а нужно ли оно вам, такое красивое счастье в интеллигентной упаковке?..

История третья

Как-то недавно я совсем уж было уверилась, что встретила, наконец, приличного человека. Уж слишком неординарно все случилось. Про себя-то втихомолку я знаю, что барышня я еще пока что вполне симпатичная, но то, что в таком… осеннем возрасте… так по-летнему жарко смогу привлечь к себе искреннее внимание кого бы то ни было… Чтобы я вдруг чем-либо смогла зацепить довольно симпатичной наружности мужчину…
Одним словом, ехала я как-то в трамвае с подругой из театра. Обе были настолько увлечены обсуждением увиденного спектакля, что даже не обратили внимания на вошедшего в трамвай мужчину приятной наружности. Подняли мы на него глаза лишь тогда, когда вагон тряхнуло на стрелке и он чуть было не свалился на нас. Мужчину сильно качнуло, но, ухватившись за поручни, он остался стоять на ногах. Тут-то я и отметила про себя: выпивший. К подобным типам я всегда относилась с предубеждением, но тут вдруг неожиданно для себя почувствовала, что и меня тоже ни с того ни с сего резко качнуло. Не трамваем качнуло, нет – что-то там, внутри меня, вдруг качнулось от его пристального изучающего взгляда… Я тогда подумала, что это он к моей знакомой присматривается, ведь она-то была гораздо моложе меня и в смазливости ничуть не уступала. Но «знакомая» на одной из остановок вскоре вышла, а мужчина и не собирался от меня отходить. Он все так же пристально продолжал смотреть, и именно на меня.
«Чего это ему приспичило вдруг так шланговаться около меня?» – подумала я про себя и, сама того не ожидая, неожиданно предложила ему сесть. Сделал он это весьма и весьма охотно, но глаз отрывать от меня не бросил. Я, конечно, на тот момент и впрямь выглядела хорошо, но на свой счет особо не обольщалась – сама знала, что совсем не тот уже у меня возраст, чтобы так зацикливаться на мне. Установилась довольно долгая и неловкая пауза, а он все продолжал изводить меня своим пристальным взглядом. Я, ей-богу, чувствовала себя как лягушка под микроскопом. В конце концов мне эти гипнозы надоели, и я нарушила молчание первой:
– Вы что же, знаете меня или я вам кого-то напоминаю? А может, мы с вами где-то встречались?
– Нет… – он несколько смутился. – Знаете, я редко говорю женщине, что она мне понравилась, – этого, поверьте, я делать не умею, но вам мне очень хочется это сказать.
– Я вас понимаю. В таком состоянии, в каком вы счастливо пребываете сейчас, вам, вполне вероятно, многое хочется наговорить женщине, но, право же, это все у вас лишь сиюминутное «ах!» – не более.
Тут мой «кавалер» с еще большим интересом круто повернулся ко мне.
– Ах, дорогой мой психолог, вот тут вы абсолютно неправы. Я ведь давно уже проехал свою остановку и умом понимаю, что надо бы оставить эти свои притязания, а вот сердцем… Видите ли, ваше лицо в этакой яркой шляпке меня просто заворожило, и я про себя решил так: пока не провожу вас – не уйду.
– А вот за это спасибо. Сказано красиво, что и говорить… Мне, во всяком случае, понравилось, а это, насколько я понимаю, для вас немаловажно. Но, увы, мне… нужно менять транспорт. Я выхожу. Прощайте.
– Нет, здравствуйте! – он галантно подал мне руку, и мы вышли из трамвая.
Напротив остановки находилось кафе. И тут события начали развиваться с неимоверной быстротой: слово за слово – и вот мы уже в кафе. Отказаться от вечернего интима за уютным столиком было не в моих силах… Да я просто сама не захотела этого делать. Не так уж и часто меня приглашали на шампанское. Тем более, там звучала красивая музыка, царил полумрак и тихие приглушенные беседы влюбленных парочек. Мы тоже много говорили, пили шампанское маленькими глоточками, закусывая вино шоколадом. Он проникновенно, несколько даже смакуя, много рассказывал о себе, и красивость нашего знакомства становилась еще более романтичной от близости наших лиц в танце. Оказалось, что он занимает довольно высокую должность, и в этот вечер возвращался с дня рождения приятеля, который жил буквально в трех остановках от дома…
На следующий день, откровенно говоря, я не ждала от него звонка. Я ведь прекрасно понимала – все бывает в жизни, но не обо всем помнится на следующий день. Самые разные настроения управляют нами подчас, и порою у каждого из нас возникает желание, не похожее ни на одно из изведанных доселе. Было… Ну и что? Было, а теперь вполне может быть забыто... Мало ли какие на то есть причины. Я бы… и не осудила его за молчание. И себя оправдала бы за все случившееся. Конечно, что тут скрывать, ОН мне понравился. Мне все в этом нашем случайном знакомстве понравилось – и моя решительность, и ЕГО непредсказуемость, и общность наших душ и устремлений…
И вот, наконец последовал звонок. Разговор состоялся, и был он вполне на уровне вчерашнего в кафе, но… Вот уже три воскресенья подряд он мне все звонит, звонит, звонит… И мне уже совсем не ясно, где кончается его «занятость» и начинается и с т и н а. Что мне следует подразумевать под ЕГО звонками? Зачем они ему, эти бесконечные телефонные «влюблялки»? Может, и не нужна я ему вовсе? Ведь давно известно: если ОН и ОНА друг дружке необходимы, то пусть даже у кого-то из них и дел невпроворот, они, наверное, как-то… по-другому в этом случае поступят…
Ближе к Новому году участились его звонки. Видно, раненько начал он отмечать новогодние празднички и пребывал в том памятном ему состоянии «трамвайной» счастливости. И в этих порывах хмельной радости он мне с особым удовольствием рассказывал о собственной значимости для всей России. Оказывается, мой атлант гребаный всю Россию… м-мать на своих плечах держит, а она, матушка, при такой ответственной работе какие-то крохи ему выплачивает – всего-то пять тысяч рэ в месяц. Правда, в конце разговора добавил, что после торжественной гулянки со своим дружным спаянным коллективом готов лететь ко мне на крыльях любви («У меня целых пару свободных часов в наличии!..»).
На это я ему вполне резонно заметила, что для этого мы еще слишком мало знакомы.
– Может, куда-нибудь сходим? Нам так необходимо взглянуть в глаза друг другу, за ручки подержаться. Может, вспомним друг друга, оценим, а там, глядишь, и привыкнем. Ведь я, говоря откровенно, вас уже почти и не помню. И не удивительно – скоро три месяца, как просто перезваниваемся.
Тут он с обидой в голосе и выдал:
– Ого! Я пока что не новый русский и даже не бизнесмен. Я простой слуга России, проще говоря, ее рядовой служащий, и потому не готов пока еще по приличным местам дам водить. Дороги они, эти места, ныне.
А я, знай себе, веду свою песню, ему подыгрываю:
– Ничего, милый, куда нам с вами торопиться… Глядишь, в скором времени вас или в должности повысят, или в бизнес вовлекут.
– Да, где-то через полгода обещали… повысить, – живо откликнулся он на том конце провода.
– Ну, так и не долго ждать осталось, – успокоила я его.
На том и простились. Ох, просто не знаю, чего он от меня хочет? Может, я не права, и нужно было его пригласить? Но мы так мало знаем друг друга да и время ныне опасное. Совсем, совсем его не понимаю. Виделись-то всего один раз в жизни да то в каком он был состоянии… А ведь визиткою своею меня одарил. А в ней такая должность, что и не придумать, не имея на то мозгов.
Мне эти его звонки «ни о чем» со временем совсем непонятны стали. И изрядно наскучили. Я чувствовала, что долго не выдержу. Так оно вскоре и произошло. В конце третьего месяца этих пустых звонков я ему такое выдала, от чего самой до сих пор стыдно… Весь спинной мозг огнем горит. Но чего ж молчать? При его последнем разговоре об этом… «ни о чем» я ему прямо в лоб, без всяких обиняков, заявила: мол, мне наш онанизм на брудершафт абсолютно ни к чему, ибо это дело настолько интимное, что каждый волен его организовывать без свидетелей. У нас же этот бесконтактный «брудершафт»… получается очень уж открытым, почти принародным, и нам пора прекращать его демонстрировать…
Выдала я ему это на одном дыхании и сама испугалась сказанного. Он затих, словно затаился в трубке, и молчал так долго, думаю, оттого, что еще не включился во всеобъемность этой фразы. Надо же, чего баба выдумала – «онанизм на брудершафт»! А я, честно говоря, и сама-то от себя никак не ожидала, что ни с того ни с сего вдруг придумаю это выражение. Осенило – и все тут. А как их иначе еще обзовешь, эти затянувшиеся переговоры. Черчилль со Сталиным столько не переговаривались…
А он все же через пару недель снова позвонил и сказал, чтобы я его не забывала. А потом он опять пропал… Уж теперь навсегда – это точно.

Где ж отыскать такого «танцора», чтобы ничего ему, плясуну легкомысленному, не мешало, когда настанет звездный час нашего обоюдного интима…
Интересно, а какие ОНИ у вас? Знаю, знаю, что у вас они, конечно же, самые лучшие! Везет вам, однако… Так, может, дадите адресок?