Я и он

Если память мне не изменяет с каким-нибудь иным знаменитым словом, то простонародное название члена наверняка ничем не поразило бы мое воображение на заре жизни, когда бы не довольно зверская и совершенно непонятная реакция всех взрослых на вполне естественное для трехлетнего малыша любопытство насчет странного слова из трех букв. Поочередно они меня хватали за грудки и трясли за плечи. Ничего, заметьте, при этом не объясняя, ничем разумным не обосновывая страшного запрета на употребление "самого нехорошего на свете слова", а главное - никак не расшифровывая ни одного из порочных смыслов его значения. И вместе с тем мне обещаны были немыслимые кары за нарушение табу.
Но я был бы полным дебилом и существом, начисто лишенным инстинкта познания, если бы не учуял тогда, как еще сильней во мне разгоралось пламечко священного - конечно, еще не осознанного - интереса к слову, к словам, к языку как к великой их общности, к истинному чуду возникновения языка, к истокам его тайн.
Так что, слава дворнику Хабибулину! Слава няне и соседям! Слава маме с папой! Исключительно неподдельный ужас на их лицах и в звучании их голосов всего-навсего перед тремя какими-то ничтожными буквами, мистический, как позже я понял, ужас взрослых - именно он навек вбил в мою память это "нехорошее слово" и возбудил к нему интерес более сильный, чем интерес к страшным персонажам сказок Перро и братьев Гримм. Каково же было мое удивление, когда один из дворовых мальчишек - он был раза в два старше - хвалясь своей эрудицией, важно открыл мне тайну. Что "нехорошим словом" называется наша пипка, но что у девочек ничего такого нет и в помине, просто у них место трех букв - пять, еще более хулиганских, чем наши три буквы, хотя дядя-сосед нацарапал в их сортире, что х... и п... - с одного гнезда, поэтому ему дали год за хулиганство, а в его комнате устроили вторую уборную...
После такого вот сообщения старшего товарища я уже не мог успокоиться. В башке моей заварилась тошнотворная каша из противоречивых мыслей и вины за частое, к месту и не к месту, употребление уже не одного, а двух "нехороших слов". Очень быстро прибавились к ним и другие зверски преследуемые слова. Тоскливость вины многократно усиливалась частым декламированием в кухне коммуналки абсолютно непонятного стишка насчет "с одного гнезда". Как это так? Почему?.. Звонкий стишок необычайно завораживал с каждым днем все богатевшее и богатевшее мое воображение. Вина, как это бывает, подперчивалась мерзким страхом перед ремнем отцовским и инстинктивно бесстрашной жаждой "срывать со всех ворот засовы". Во всей этой каше чувств и мыслей я то холодел от уныния, то пылал от беспричинной радости и смутных надежд.
Так вот я и мужал, продолжая безуспешно допытываться у разных дядь и теть, располагавших к доверию, почему "пипка" считается хорошим словом, а вот то, которое на "Хэ" начинается, на "И" с галочкой кончается, лучше всего никогда не произносить даже в уме? Так вот и выяснилось, что обозначали они всего-навсего замечательно необходимые любому телу части, опять же непонятно почему тщательно закрываемые от чужих глаз брючатами, трусиками, юбками и лиловыми трико. Очень рано я заметил, что даже взрослые, например, маляры с водопроводчиками, гораздо чаще, чем я, пересыпающие свою речь этими самыми загадочными словами, то безумно раздражаются, то глупо хохочут, когда обратишься к ним, примерно, с такими вопросами: "Чем же он хуже руки или ноги? Смотрите, ведь руками воруют, выбивают глаза, иногда прямо убивают и оплеухи раздают, потом ноги из жопы выдергивают, самими же ногами ходят водку пьянствовать, врезают пендалей детям и собакам? А он? Ну что такого страшного он натворил? Подумаешь, отливает в подъезде или на бульваре!
В ответ - улыбочки, хохоток, молчание с покручиванием пальцев у виска, но никогда - ни малейшей попытки серьезно отнестись к недоумениям маленького человека, столкнувшегося с помехами в понимании языка да и жизни тоже.
Между прочим, когда меня, семилетнего, вели первый раз в первый класс, мама сказала так: "Теперь ты стал большим, но ты не должен быть плохим, как раньше. Не смей, заруби себе на носу, исписывать стены в уборной нехорошими словами, как это делают хулиганы из старших классов. И вообще называй с этого дня даже про себя то, из чего писают мальчики: ОН. ОН - это третье лицо единственного числа мужского рода. ОН. ОН. ОН. Например: ОН замерз, ЕГО продуло, трусики очень ЕМУ жмут, в НЕМ что-то режет и щиплет. Запомни сказанное на всю свою жизнь. Повтори!".
Память у меня была отличная. Я мрачно все повторил, но продолжал называть ЕГО так, как называли его все мальчики во дворе и на переменках в школе. Но внушением своим мама добилась того, что однажды я трагически не в силах был удержаться на уроке русского языка от очередной похабной шуточки. Я читал что-то внеклассное. Вдруг раздался голос коварной училки: "Алешковский, повтори-ка нам третье лицо единственного числа мужского рода!"
О, проклятье, никакие тормоза уже не смогли сработать в моей башке! Коленки дрогнули, я хотел ответить так, как учила мама: "Он". Однако чертов мой рот опередил меня. Внутренне холодея, я брякнул проклятое слово из трех букв и почувствовал себя несчастнейшим из людей. Взрыв радостного хохота... визг девчонок... "Дневник! Вон из класса! Без матери в школу не приходи! Во-он!"
Понятное дело, в тот день я был жестоко наказан... Потом я научился писать и только поэтому заимел первый привод в милицию. У меня не было сил не накарябать мелом на коробе телефонной подстанции народную поговорку, столь поразившую некогда мое воображение: "х... и п... - с одного гнезда". Ошеломительные ее и глубокие смыслы - от библейского и космогонического до антропологического и мифологического - откроются мне позже. А в детской комнате "легавки" я был ужасно посрамлен и осмеян ментами, когда они велели написать на листочке не в косую линейку "честное осоавиахимовское", что я больше не буду сквернословить ни устно, ни письменно. Без ошибок, смотри!.. Какое там! Я и с ошибками не сумел дать эту бесчеловечную письменную клятву, потому что в тот момент из-за шока при задержании и дурных предчувствий разучился писать вообще.

Прервем, однако, сей затянувшийся экскурс в мое раннее детство. Опустим рассказик про то, как в лагере потрепал мне опер нервишки, когда кто-то стукнул ему, что при воспоминаниях о Москве я не один раз глумливо называл народную святыню номер один мавзолеем Членина. "Ты что же, великого Ленина х...м имеешь в виду?" - допытывался опер. Опустим неприятности, связанные с чтением в одной пьяной компашке моих раздумий насчет общесоюзной житейской философии пох...зма как реакции на мертвечину совковой системы...
В общем, чем старше я становился, тем сильней задумывался над сходственным отношением советской власти, благовоспитанных граждан и даже тех, кто привычно сквернословил, так сказать, на земле, в небесах и на море, к якобы бранным глаголам и существительным, особенно к слову из трех букв. Я допер, что отношение людей к так называемому мату, то есть всего-навсего к пяти-шести существительным и глаголам и ко всем бесчисленным от них производным, - есть отношение, исполненное бессознательного мистического ужаса. Не может быть, подумал я, что такой ужас вызывает в людях внешний вид органа, правда, более оригинального и своенравного, чем нос или, допустим, самая что ни на есть прямая кишка. Не могут его, ужас этот, вызывать несколько весьма ответственных и необыкновенно благородных функций этого органа, то есть, во-первых, функции, регулярно заканчивающей работу почек, во-вторых, собственно оплодотворяющей и наконец той, что в очень частых перерывах между ними доставляет лицам обоего пола ни с чем не сравнимые удовольствия. Нет, все дело в нашем разуме. Вполне имеющий право считать себя всесильным, он давно уже пытается добраться до разгадок тайн Жизни и, естественно, приходит в ужас от подозрения, что гениталии мужчин и женщин намного ближе, чем он сам, допущены к тайнам Жизни, к Самому Бытию и к Той Верховной Силе, которая, вероятно, властвует над видимыми и невидимыми мирами вселенского Бытия. Кроме того, поговаривают, в память каждого человека вмещена информашка не только об опыте частной его жизни. Память о родовой жизни тоже вмещена в память человека, а ей есть о чем нашептать всем нам в непостижимо странных сновидениях, в поэтической интуиции и в смутной тоске по вроде бы начисто ампутированным от сознания мифам. Некогда ведь именно мифы являлись для всех наших предков, а может быть, и для наших собственных душ, поводырями в дремучих чащах мироустройства, причем поводырями более нравственными и человечными, чем множество нынешних наук. Они умело компенсировали вечный наш ужас перед Бытием восторженной любовью к Жизни.
А мы? Мы со всех сторон зажаты в пределах личных существований тайнами жизни, смерти, судьбы, рока, истории, нас смущают намеки родовой памяти и метания нашего разума. Тоска!
Так что мы просто не можем бессознательно не подозревать, что именно половые органы, воспроизводящие жизнь, находятся в каких-то крайне доверительных, сверхсекретных с Ним, с Бытием, контактах. Оплодотворять, зачинать, вынашивать да рожать - это ведь не закусывать, не осязать, не нюхать, не ходить и не жестикулировать. Это намного сложней.
Вот, например, возьми да разом и отсохни ноги у всего человечества и - ничего, справилось бы оно как-нибудь с таким ужасным катаклизмом. Вон - как в Англии гениальный один парализованный калека мыслью своей в тайны космоса проникает! Ну а дурная наша голова, которая покоя им, ногам, веками не давала, слегка подостыв и одумавшись, за насущные проблемы нового тысячелетия взялась бы.
Кроме шуток, куда там до половых наших органов уху-горлу-носу, рукам-ногам и даже Его Величеству Мозгу? Который то разумно, то не разумно, то вообще-то немыслимо тиранически управляет всеми поступками нашими, но вот быстренько, между прочим, пасует не только перед зовом могучего бытийственного инстинкта продолжения рода, но и перед свободною игрою половых страстей.
Одним словом, у меня лично нет сомнений в том, что, матерясь в минуту жизни крайне трудную, выражая свои восторги. удивления, недоумения, обиды, победы, проклятия, ненависть, презрение, брезгливость, уверенность, боль, борясь с собственным безумием и с многими нелепостями человеческой жизни вообще, мы хватаемся лишь на первый взгляд за бессмысленные звуки. Употребляя слова и выражения бранные, а на самом-то деле сакральные, мы таким вот странным образом с помощью всех этих х... и п... стараемся хоть на миг одолеть невообразимо огромную пропасть между своими существами и умонепостигаемым Бытием. Смею полагать, именно поэтому миллионы людей бессознательно хватаются за соломинки "нехороших слов", произнося как вслух, так и про себя, всуе и не всуе названия двух органов, как магические заклинания. Слова эти были священными для великих цивилизаций китайцев, индийцев, египтян, эллинов и римлян, став, кроме всего прочего, едва ли не главнейшими из слов-прародителей космогонических, религиозных и культурных мифов этих цивилизаций.

Мысленно давайте перенесемся в те далеко не идиллические, но более, кажется мне, благородные, чем нынешние, времена. Кто-то - это мог быть жрец, коллега, лучший друг, любимая дама, учитель, может быть, даже внимательный подмастерье или сам вождь - этот кто-то тихо, участливо, искренне и нежно посылает меня, его, ее или вас на Фаллос. Ну и великолепно! Какая тут может быть обида? Бросаем в тот же миг работу, может быть, задумчиво выходим из-за пиршественного стола и идем себе, идем, идем в праздничном настроении прямо туда, куда нас послали. Вот уже видна на горизонте мраморная фигура огромного Фаллоса. Вокруг головы его шлемообразной, цвета переспелой сливы, гордые орлы летают и из священных мангалов куски жертвенных шашлыков когтями хватают. Толпа мужчин и женщин, тоже сюда кем-то посланных, но зачастую и самолично явившихся к дивному идолу на поклонение, - на коленях вся эта толпа стоит и в душевном экстазе чего только не вымаливает у символа плодородия: счастья зачатия, прибавления роста оливковой рощице, освобождения от рабства, покупки партии честных, бунтарски не настроенных рабов, мужской любовной силы, славного урожая грецких орехов, исцеления от женских недомоганий, победы Спартака и так далее. У всех молящихся есть основания верить, что если небольшие отростки плоти пламенно восстают иногда вместе с волшебными лонами любимых жен, страстных подружек и нежных невольниц для сотворения чуда рождения потомства или же дарования душе и телу ряда поистине неземных наслаждений, то громадный идол мраморный - он такое салхимичит, что офигенеешь в Тавриде, в Итаке и в Трое!..
А мы? Возьмем меня. Я, в отличие от невинных, то есть ни за х... пострадавших жертв культа личности, действительно всю жизнь из-за него страдал. Например, в тюрьме, на восклицание корпусного "А?", я сдуру брякнул общеизвестное: "X... на!" - трое суток карцера. Освободившись, послал в сердцах управляющего ЖЭКа на х... Но этот жуткий вымогатель быстро направился не туда, куда было ведено, а в ментовскую, и я одним из первых новых декабристов огреб, честь и хвала либеральному Никите, всего лишь пятнадцать суток. А несчастный случай, когда я, перебрав чешского пива со шпикачками, не вытерпел и обмочил попавшуюся... чуть было не сказал "под-руку"... машину генсека КП Франции Жака Дюкло? Черт бы побрал его шофера увидеть, как из-под кузова потекло...
Вот как оно все повернулось, вот куда оно все двинулось, когда наша Европа рванула по пути технического прогресса, точней говоря, когда европейское человечество драматически пошло не туда, куда раньше шло себе и шло, но по тупиковым путям проклятого техпрогресса и полного отчуждения от животворных мифов мудрой старины! Но не отчаиваться же, не бороться же в конце концов по-донкихотски с помощью виртуозного сквернословия с ностальгией по наивной чистоте времен детства человечества. Не нудить же, то есть не болтаться же бесстыдно по улицам в костюмах Адама и Евы.
И все-таки жаль, жаль мне тех ранних, грешным делом и не выговоришь, постгрехопаденческих времен. Жаль. Сегодняшнее, в сущности, бессмысленное матерное ругательство было тогда, говорят лингвисты и этнографы, всего лишь знаком установления отцовства и родства по матушке. А "нехорошее слово" из трех букв являлось, говорят они же, не чумовым пугалом, не бескультурным героем сортирной наскальной "хули-графики", не красной тряпкой, приводящей в бычиную ярость американских феминисток экстремистского толка, а повелительным наклонением глагола "ховать". Да и нынче женихует тот, кто ховает свою "женилку" в гнездышко семейное - подальше от холостяцкого блуда. Не так ли? Кстати, этими ностальгическими думами я вовсе не призываю легализовать наш русский мат даже настолько, насколько он легализован и даже скукоедски девальвирован в американском синема. Не зову я выбросить на свалку истории фигуры поведения, привычно считающиеся постыдными, - это еще больше усилило бы зверскость нынешних нравов и умонастроений. Но поскольку любое общество - в особенности сегодняшнее российское общество, буквально затопленное самой блевотной литпошлятиной и порнухой, - нуждается в регулярном психотерапевтическом просвещении, то какого же художественно хорунжего, хоккея, господа мужчины, ради народного здоровья не начать преподавание в школах курса происхождения и исторического развития слов и выражений, считающихся нынче "нехорошими"? А? Наверняка пореже стали бы дети, а потом взрослые всуе их употреблять. Поверьте, они вовсе не начнут возбужденно втыкать в землю да в твердь площадей языческие идолы вроде Фаллоса - заместо мраморных тиранов и бронзовых палачей. Просто ваши дети перестанут в новом тысячелетии травмировать свою психику и психику ближних удручающе непросвещенным употреблением столь незаслуженно дискриминированных названий наших половых органов В глаголов, выражающих необыкновенное... просто удивительное... неописуемое... душераздирающе, согласитесь, приятное полезное их взаимодействие, иногда, как это ни странно, одухотворяемое жаждой потомства, возвышенной любовью и преданностью семейным узам.
Напоследок - специально для самых любознательных и терпеливых - пришедшая в бедовую мою башку весьма актуальная загадка: слово из трех букв, на "Хэ" начинается, на "И-краткое" кончается, даже в Белом Доме с уст не сходит? Отгадка: самое распространенное в Америке приветствие - "хай". поделиться

Юз Алешковский

06.02.2004