Не пара

– Но пойми, дорогая, между нами нет ничего общего. Нет ни одной точки соприкосновения. Мы с тобой абсолютно амбивалентны. – объяснял очкарик-математик своей девчонке-хулиганке. – Ты меня понимаешь? – спрашивал он ее.
– Но что ж тут непонятного. Только зачем же ты тогда ко мне приходишь три раза в неделю, как по графику? И еще на ночь остаешься. А, придурок?
– Это совсем другое, – смущенно ответил очкарик.
– Какое такое другое?
– Большое! Дура!! Тебе не понять!
– Это почему?
– По кочану, – ответил он. Вспыхнул и убежал.
А она, не изменив позы, спокойно курила сигарету и допивала свое пиво. «Ничего, завтра же придешь опять, очкарик. Никуда ты от меня не денешься, зануда». Она смотрела на солнце, улыбаясь, предвкушая завтрашнюю встречу.
Ребята еще не знали, что они и есть настоящая пара.

Лада

– Почему ты смеешься, а ну-ка посмотри на меня. Почему ты все время смеешься? Тебе что, не интересно о чем я говорю?
– Очень, очень интересно! Просто я любуюсь тобой. Ты у меня такой умный и красивый.
– Ну, дай поглажу.
А умный, действительно умный и еще и красивый парень натужно задумался и почему-то покраснел. Похвалила или поругала? До него доходило. Он становился мужчиной. Он учился видеть мир и себя ее глазами. Когда любишь, это несложно. Он учился видеть мир глазами Василисы Премудрой, Василисы Прекрасной, своей жены.

Охотник

– Дорогой, я не ангел. Ты требуешь невозможного. Я не могу быть такой же как прежде.
Ты обломал крылья моей мечты и заставил вырастить рога упрямства. Ты победил в своей справедливой борьбе с нашей любовью. Поздравляю. А я убегаю назад.
К себе, в себя, до тебя. Сколько бы ты не бросал вслед раскаленные камни упреков, меня уже здесь нет. Не трать зря силы. А приготовь-ка, лучше, свои силки-капканы для новой жертвы. Ведь ты настоящий охотник. Мужчина-победитель. Тебе трудно жить без добычи. Тебя гложет голод. Ведь ты охотник. Вот только голод одиночества победить нельзя.

Чертенок

– В тебе сидит какой-то чертик, бисеня, – говорила мне в детстве мама. – Зачем ты хохочешь, когда идут похороны?
– Так они ж все придуриваются, мама. – Я не могу понять, как они выдерживают так долго, чтобы не засмеяться?
– Зачем ты у всех фотографий повыкалывал иголкой глаза?
– Они неправильно смотрят.
– А зачем на речке ты нас всех до смерти напугал? Нырнул и исчез.
– Я учился жить под водой, мама.
– А еще недавно заснул в бурьянах?
– Я не помню. Но зато, когда проснулся уже ночью, было удивительно. Я не знал кто я, и где я нахожусь. Это было здорово.
Или вот смотришь на стакан с водой. И вот он падает. И кажется можешь словить. Но нет. Стакан разбивается. Радостно. А уж потом себя ругаешь. Ведь мог же поймать.
Когда я вырос, на работе возьму да и брякну шефу что-нибудь этакое правильное, несуразное, чем привожу всех окружающих в неудобство. А сам со стороны наблюдаю, улыбаюсь, как серость обывательства расцветает яркими красками справедливого гнева.
И еще помню, как в юности влюбился в самую вредную, неуклюжую и несуразную девчонку. С ней никто не дружил. Но чертик мне шепнул на ухо – вот это будет штука. Наперекор всему влюби ее в себя! Я смело бросился в бой. Мы с ней даже дрались два раза. Зато я научился ухаживать за женщиной. Беда пришла, открывай ворота. Я влюбился в нее. А она все время смеялась:
– Не обижайся на меня, – говорила мне девочка.
– Это во мне такой чертик сидит!
Теперь вокруг нас бегают трое свободных, смелых маленьких чертиков.