Ожившая картинка

Вдоль широкого незаполненного белого поля газеты небрежным почерком было написано: «какой же русский не любит ... (слово неразборчиво) ..зды!»
Сама газета была нерусской, пестрела картинками полураздетых и силиконом накачанных дамочек, короткими репортажами с мест убийств, изнасилований, аварий а также краж.
Газета лежала на парковой скамейке. Ветер играл уголками ее страниц, бесстыдно перелистывая и показывая прохожим то одну, то другую картинку, втиснутую меж черных ровных рядов набранных бисерных буковок.
Семен присел рядом с газетой на лавочку, прочел русский текст, усмехнулся в усы, достал из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку, неторопливо закурил, прищурился, винтовыми движениями из стороны в сторону вжал подбородок поглубже в теплый стоячий воротник, а пару мгновений спустя поднял подбородок вверх и выпустил сизый сигаретный дым колечком в небо.
Стало спокойно.
Четыре минуты периодически втягиваемого и выпускаемого спокойствия.
Семен не чувствовал холода. Его вгляд растворялся в воздухе, как растворяется в нем свет маяка. Ни на чем конкретно не задерживаясь и ни на чем детально не останавливаясь. Безучастное невидение и охватывание всего целиком.

Ксеня, подвязанная сзади узким пояском кухонного фартука, суетливо сновала меж железных, фарфоровых, пластмассовых и деревяных «игрушек», заботливо расставленных на всех сразу столах и полках ее маленького уютного мирка. Она готовила ужин. По сто раз открывая и закрывая маленькие дверцы шкафов, выглядывала требуемые предметы. Руки раньше приказа мозга знали, где и что достать, когда и куда порезать, чем и как помешать.
Полчаса суеты. Периодического, но бездумного поглядывания на часы. Ни одного вопроса. Все тело подчинено кипящим парам в кастрюльках и скворчащим жирам на сковородках.
Как у капитана корабля, стоящего за штурвалом, глаза регистрируют готовность одного и очередность другого. Цвет подрумяненного в масле лука. Как стрелка компаса, верно указывающая направление, закипающая и начинающая бурлить вода.
Стрелка часов, как палочка дирижера.
Скоро финал увертюры.
Руки тянутся за спину и развязывают узел у фартучка.
– Отдать швартовы!
Зычно бряцают тарелки. Фужеры цокают по непокрытому скатертью полированному дереву столешницы. Потная бутылка извлекается из тесной морозильной камеры. Кружит тонкая ткань тюлевой занавески, отдавшись власти ветра, ворвавшегося с распахнутого балкона.
Мимо вечерних лавочек выгуливают собак разновозрастные парочки. Собаки останавливаются невпопад, петляют к деревьям, задирают мохнатые лапы, машут хвостами, тянут поводки.

Четвертая минута упирается в сигаретный фильтр. Затухает.
Семен продолжает сидеть. Становится холодно.

Ксеня подходит к зеркалу. Смотрится в отражение. Гладит пальцами чуть уставшие лицо. Бездумно вспоминает о покое. Суета позади. За окном.
Доносится собачий лай и шум проезжающих машин с включенными радиоприемниками музыкой и шутками, доносящимися из них. Звуки хлопающих дверей, громких незнакомых голосов.
Ксеня выходит на балкон, кутается в кофточку, вдыхает вечернюю свежесть и стоит так, как на фотографии в рамке на прикроватной тумбочке.

Это было прошедшим летом.
Она тогда познакомилась с Семеном. Где и как? Уже трудно вспомнить.
Они бродили в парке, сидели за маленьким столиком, заставленном красиво украшенным мороженым в высоких стеклянных вазочках и чашками с выпитым кофе...
Они, как каждый из нас когда-то, обещали друг другу никогда не ссориться, очень верили в правдивость собственных заверений и несовершенство других.