Важные слова

Марат проснулся. Прислушался. С кухни неслась песня. Все ясно - сестра Соня приехала выполнять родительский долг. Обычно по выходным приезжала мама. Но сейчас она выгуливает на даче Сониных детей, а Соня сегодня будет заботиться о Марате. Замечательно! Марат очень любил, когда они о нем заботились. Любил и стеснялся. Между тем песня крепла и набирала силу. Когда Соня пела, цветы вокруг вяли, но Марат привык. Он встал, вышел на кухню, и утонул в неописуемых запахах. Жарились блинчики, пекся пирог, и, судя по всему, варился грибной суп. У Сони задача максимум – наготовить на неделю.
– Счастлив вас видеть, – поздоровался Марат
– Взаимно, – ответила Соня. – Садись завтракать.
На столе – красотища! Скатерть, салфеточки, в центре вазочка с цветами. Нарядно и уютно.
– Мне может костюм одеть, галстук? – задумался Марат.
Соня на шутку не отреагировала.
Марат сел, Соня устроилась напротив, подперла кулачками щеки и стала на него любоваться.
– Звонил Самолетов, – сказала Соня. – Сказал, что ждет к семи.
Ах, елки-палки! Он совсем, совсем забыл. И на вечер договорился встретиться с Наташей. Теперь свидание придется отменить. Наташа будет гневаться. Придется долго слушать о том, что они, конечно, свободные люди и ничего не должны друг другу, но она просит уважать ее время, она уже отложила свои важные дела и т.д. и т.п. Обычно эта песня длилась минут двадцать. Ужас! Наташа так часто повторяла, что они свободные люди и ничего не должны друг другу, что Марат подозревал здесь какой-то подвох. Как будто она сама себя уговаривает.
– Так ты пойдешь или нет? Ты забыл, что ли? – спросила Соня.
– Соня, – возмутился Марат, - ты же знаешь, я ничего не забываю!
– А-а–а, – протянула Соня, – понятно, понятно!
Иван Самолетов, был другом детства, с которым Марат сначала посещал детский сад, а потом школу. Теперь же он считался преуспевающим художником, и как раз сегодня открывалась его очередная выставка, на которой совершенно необходимо быть. Несмотря на то, что Ваня в обычной жизни был вполне адекватным человеком, пренебрежительного отношения к своему творчеству он буквально не мог пережить. Так что пропустить мероприятие было совершенно невозможно.
После завтрака Марат с удовольствием слушал истории о проделках племянников Ваньки и Маньки. Ваньку Марат с мамой жалели, баловали, считали несчастным ребенком, а его родителей – извергами. Когда Ваньке было четыре года, родители отдали его в хоккей. И все было бы нормально, не окажись вдруг у Ваньки какие-то там данные и необыкновенные способности. Теперь вот уже восемь лет ребенка истязают тренировками три раза в день, причем первая начинается в шесть тридцать утра. Потом Ванька идет в школу и благополучно высыпается на уроках. Потом – снова на лед. Как только у Ваньки появлялись выходные, мама Марата хватала его и вывозила куда-нибудь отдышаться. Подальше от мучителей-родителей с их диетами и зарядкой. Там мама кормила Ваньку мороженным, чипсами, разрешала смотреть телевизор до чертей в глазах и спать до обеда. Манька же росла девушкой серьезной, отличницей и страшной занудой. Она занималась в кружке юных натуралистов и писала умные статьи в юннатскую газету. Дома она без конца разводила всякие растения и над ними шаманила. Она даже квартиру Марата заставила горшками с лимонами и геранью. И злилась, что он забывает их поливать. Теперь Манька занималась разведением араукалий, которые очень трудно адаптируются в нашем климате. Манька мечтала их волшебным образом адаптировать. Марат их любил страшно.
Марат долго курил на балконе с газетой и чашечкой кофе. Среди герани и лимонов. Потом сжал волю в кулак и позвонил-таки девушке Наташе. Девушка Наташа повела себя точно так, как полагал Марат, чем необычайно его повеселила. Оказалось, что спич под названием «Мы взрослые люди и ничего друг другу не должны» Марат дословно знает наизусть. Смешно.
– Ты ничего не понимаешь в женщинах! – разъяснила Соня. – Она же хочет, что бы ты возражал и спорил. Нет, говорил, любимая, мы должны друг другу все на свете, потому как между нами большое светлое чувство…
Марат задумался. А, может быть и так… С Наташей он познакомился на какой-то промышленной выставке. Она подошла к нему сама и томным голосом предложила:
– Поужинайте со мной!
Марат удивился. Никогда еще незнакомая женщина не звала его ужинать. Странно как-то. Кроме того, Наташа пребывала в имидже такой роковой красотки (губищи, ногтищи), а Марат этот тип старательно избегал. Но отказаться показалось Марату невежливым, даже грубым, и он согласился. С тех пор они встречались пару раз в неделю. Убеждать Наташу в серьезности их отношений Марат не стал бы ни за что. Потому как считал себя честным человеком и старался поменьше врать.
Когда-то у Марата была жена. Умница и красавица. Они вместе учились в институте и на четвертом курсе поженились. Дальше с ними случилось все, что обычно происходит со студенческой семьей. Полное отсутствие денежных средств. Пришлось срочно что-то выдумывать. Марат трудился ночным сторожем и подрабатывал переводами. Супруга давала частные уроки. Финансовое положение стремительно налаживалось. Потом, продолжая упорно трудиться, они закончили институт, сняли квартиру и стали по кирпичику строить карьеру. Все получалось. Все было хорошо. Марат понимал свою задачу так – он добытчик и все заботы о материальной стороне жизни лежат на нем. Ему приятно обеспечивать семью, баловать жену и будущих детей, чтобы они не знали ни в чем отказа. Для этого нужны деньги, вот для чего он старается.
Жена тоже старалась изо всех сил. Ей хотелось своих собственных денег. Когда встал вопрос о детях, жена сказала, что сейчас неподходящее время, она не может оставить работу – короче, придется подождать. Марат согласился. А что ему еще оставалось делать? Они уставали. Под вечер порой не было сил общаться. Как-то незаметно становились все дальше и дальше друг от друга. Семьи не получалось. Марат забеспокоился первым, и они сели разговаривать. Жена сказала, что не хочет никаких детей и у нее много других дел. Она хочет чувствовать себя независимо, зарабатывать сама. Главное для нее – работа. Зачем тогда нужен он? К сожалению, он не может рожать детей. «Ничем не могу помочь», - ответила супруга. На этом разговор иссяк. Прожив по-соседски еще пару лет, они развелись.
Галерея, в которой происходило открытие Ваниной выставки, поражала неописуемой красотой. Народу собралось, как всегда, много, чему Марат не уставал изумляться и никак не мог найти объяснения. Ему казалось сомнительным, что взрослые, вменяемые люди добровольно проводят свой субботний вечер, созерцая Ванины полотна. Полотна, между тем, поражали воображение обилием обнаженных женщин фиолетового цвета, портретами крестьянок и крестьян и незатейливых натюрмортов. Прибыло телевидение. Ваню водили под руку важные люди. Каждый раз шествуя мимо Марата, Ваня счастливо улыбался и махал ему рукой. Марату было скучно. Обходя зал по третьему кругу, Марат заметил в углу молодую интересную девушку.
– Добрый день, – поздоровался Марат, проходя мимо.
– Привет, – ответила она без выражения.
Так и сказала: «Привет».
Марат решил навести справки. Оторвав Ваню от нарядной женщины, Марат строго спросил: «Это кто?»
– Где?
– Вон. В сером костюме.
– Где?
– Под картиной с курицей.
– Дурак. Это павлин. Под павлином сидит Миха.
– Миха? Точно?
Ваня хмыкнул и вернулся к оставленной даме. Дама встретила его с неподдельной радостью. Будто они не виделись год.
Надо же! Миха!
Миха была младшей Ваниной сестрой. В обычной жизни ее звали Мишель, потому как Ванин отчим был француз. Когда она родилась, Ване было девять лет. Сначала ему приходилось качать коляску у подъезда, когда другие мальчики задорно и весело играли в футбол. Марат тоже качал. Проявлял солидарность. Зимой Миху приходилось катать на санках. Потом Миха подросла и уже сама таскалась за мальчишками. Их с Ванькой это дико раздражало. Они стремились маленькую Миху где-нибудь забыть, но она всегда находилась. И никуда от нее было не деться, потому как Ванькины с Михой родители трудились с раннего утра до вечера. Миха росла угрюмой и молчаливой. В старших классах Миха превратилась в кузнечика с непропорционально длинными руками и ногами, непослушными волосами пшеничного цвета и курносым носом. «Недоразумение, – вздыхал Иван, – кто на ней женится? Будет всю жизнь на моей шее». Марат с ним соглашался. Не женится никто. Потом Миха отправилась в Париж, к бабушке, обучаться в школе искусств. Две недели Ванька ходил как в воду опущенный. Когда Миха была рядом, она бесконечно раздражала. А уехала, и все без нее не так. С тех пор Марат ее не видел.
И вот пожалуйста! Какая выросла красота. Марат с удовольствием ее рассматривал. Рассмотрев как следует, подошел поближе.
– Добрый вечер, Мишель, – поздоровался он снова. – Как изволите поживать?
Миха оторвалась от рекламных проспектов и подняла на него глаза. Посмотрела с удивлением.
– Мы уже здоровались, – буркнула она и снова погрузилась в чтение.
– Мне следует сделать вывод, что ты не хочешь со мной разговаривать? – уточнил Марат.
– А ты хочешь со мной поговорить? – удивилась Миха.
– А чем, по твоему, я занимаюсь? – растерялся Марат.
Миха вдруг солнечно улыбнулась. Она подвинулась на диванчике, освободив место рядом с собой, и пригласила:
– Садись!
Марат сел.
– Как тебе выставка? – спросила Миха светским тоном.
– О-о-о, – изобразил восхищение Марат.
– Понятно, –кивнула Миха. - А как ты живешь?
Марат коротко рассказал.
– А я вот приехала навестить своих. Я, представляешь, учительница. Учу детей рисовать.
– Здорово. А где?
– В Париже.
Миха рассказывала про свою бабушку, которая знала Пикассо и теперь пишет о нем мемуары, про учеников, и Марату было очень удивительно, что вот когда-то, в сущности не так уж и давно, он качал ее в коляске, таскал за собой на санках, а получилась такая красивая женщина. К тому же умная и интересная. Учительница.
По окончании мероприятия Иван предложил поужинать вместе. Миха резко засобиралась домой. Марат вызвался проводить.
– Да ладно, Михась, – обнял сестру Ваня, – поехали с нами.
– Мне можно с вами? – удивилась Миха.
– По старой привычке, – объяснил Иван, – ей все время кажется, что мы хотим от нее избавиться. Бедная девочка. Ты нанес ей детскую травму, которую невозможно компенсировать.
– Я? – изумился Марат.
– Конечно, ты, – радостно кивнул Иван, – не я же!
Они сидели в небольшом грузинском ресторанчике, ели потрясающе вкусную еду и слушали Ванины байки о непростой судьбе художника. Потом Марат с Михой танцевали под грузинские песни, которые без устали исполнял улыбчивый дядечка специально для них. И было такое ощущение, что именно в этом месте всю жизнь их ждали, как дорогих гостей. За столом, подперши рукой щеку, усталый Ваня тихо дремал.
– А можно, мы встретимся завтра? – прощаясь, спросил Марат. – Сходим куда-нибудь. Погуляем?
– Встретимся, – согласилась Миха. - Я с удовольствием.
И чмокнула Марата в щеку.
Марат долго маялся, но решил прояснить ситуацию. Он позвонил Ивану и принялся наводить справки.
– Что там у нее с личной жизнью? – поинтересовался он.
– Ты знаешь, как разрушительна эмансипация? – спросил в ответ Иван. – Женщины перестали хотеть замуж, перестали рожать детей. Куда катится мир? У меня нет наследников, представляешь? Кому я передам плоды своих нечеловеческих трудов? Титанических усилий?
– Я спрашиваю не про тебя. Про Миху. Это твоя сестра, помнишь? Давай Вань, сосредоточься.
– Ага, – задумался Иван, - в прошлом году мне был представлен один перец по имени Жан. Взрослый такой мужик, респектабельный. В общем, я его одобрил.
– И что у них там? Серьезно?
– Не знаю, – ответил Ваня. – А что? Почему ты спрашиваешь?
– Да так, – сказал Марат, – просто стало интересно.
С Михой договорились встретиться после обеда. По этому поводу весь день был овеян тихой радостью. Будто грелся предстоящим свиданием. Миха появилась в чем-то умопомрачительном. Что-то очень французское. Вышла из подъезда, посмотрела на Марата в джинсах и сокрушенно вздохнула:
– Вот. Хотела тебя поразить.
– У тебя получилось, – улыбнулся Марат, – даже очень.
Миха потопталась рядом:
– И все же я пойду переоденусь, – решила она, – а то мы как-то диссонируем. Тем более ты уже поражен. Цель, так сказать, достигнута.
И она снова скрылась в подъезде. Появилась минут через пятнадцать в джинсах, майке и на каблуках. «Ужасно шикарно», - подумал Марат.
Они гуляли в старом парке в Сокольниках, обедали в старом кафе, к вечеру добрались до центра. Взявшись за руки, бродили по тихим улочкам и разговаривали о сложных и важных вещах. О любви, о верности, о детях и о жизни вообще. Марат раньше ни с кем об этом не разговаривал. Казалось, не солидно взрослому и разумному мужчине задаваться такими детскими и понятными вопросами. А с Михой получалось само собой. Она ко всему как-то очень нормально относилась. Было с ней непринужденно и легко.
На следующий день они встретились снова.
И через день тоже. И еще через день.
Что-то начинало меняться в голове.
Марат, засыпая, думал о Михе, и первая утренняя мысль тоже была о ней. Днем Марат скучал, звонил и слушал голос. Расставаясь с ней вечером, он садился в машину и ехал домой, но какая-то более тонкая его часть оставалась с Михой и не могла от нее оторваться.
Соня вздыхала и смотрела грустными глазами.
Теперь он не засиживался на работе допоздна, а при первой возможности напускал на себя важный вид, бросал секретарше угрюмое: «Я на переговорах» и исчезал за дверью. Садился в машину и мчался к Михиному дому, и где-то внутри дрожала от нежности тоненькая-тоненькая струнка. Звонил от подъезда и говорил:
– Я соскучился.
Миха охала, выглядывала в окно и начинала стремительно собираться. Потом она выбегала и бросалась к нему так, будто бы он вернулся с опасного задания, а она ждала и боялась его потерять.
Иногда они уезжали куда-нибудь далеко-далеко, где лес, и бродили, взявшись за руки и слушая тишину. Молчать вместе было хорошо. Как под крылом у ангела.
Вот, что это было – наваждение.
– В пятницу я улетаю, – сказала Миха. – Мой отпуск заканчивается.
Марат привыкал к мысли – улетает. В пятницу.
Ну да, конечно, он же знал, что так и будет. Только на секунду забыл.
Странное дело. Миха так его наполнила, что прошлая жизнь, без нее, стала теперь казаться смертной тоской. И туда предстояло вернуться.
Некоторое время назад Марат тщательно оградил себя от душевных переживаний. Он успешно избегал искренних привязанностей, опасаясь, что они непременно заканчиваются и несут с собой страдания и боль. Он избегал, и больно не было. Но тут вдруг оказалось, что хорошо ведь тоже не было. Было никак. А так, что бы все внутри замирало, время останавливалось, мир вокруг менял свои краски, душа пела, а сердце плакало от нежности – такого не случалось. И получилась какая-то серая жизнь.
– Не переживай, – сказал Иван. – В конце-концов, Париж – это три часа лета. А то бросай все, поезжай вместе с ней, становись клошаром и жди, пока у нее закончится этот ее дурацкий контракт.
– Почему клошаром? – удивился Марат.
– Ну не можешь же ты сесть девушке на шею. А кому, при всем уважении, ты нужен в Париже? Боюсь, никому. Но это к лучшему. Чем безумнее поступок, тем большее впечатление он произведет. Даже не впечатление – фурор!
– Что то мне подсказывает, что фурор – это не совсем то, что оценит твоя сестра.
– Эх, – махнул рукой Иван, – нет в тебе размаха. Широты нет.
Последние дни Марат с Михой почти совсем не расставались. Он засыпал, держа ее в руках, и точно так же просыпался. Сонная Миха ровно дышала ему в плечо, и он замирал от нежности и счастья. Получалось, что вот оно, счастье, и есть.
Марат думал о том, что если бы у него было еще немножко времени, он бы нашел нужные слова и что-нибудь обязательно придумал. Но мозг отказывался конструктивно мыслить. Нужные слова не выстраивались в предложения, а разлетались, как стайка испуганных птиц. Ничего не получалось.
Между тем неумолимо приближалась пятница. Настроение – хуже не бывает. Все валится из рук. Самому противно.
В четверг вечером Марат повез Миху домой, чтобы она могла побыть с родителями и попрощаться. Долго сидели в машине. Марат задавал важные вопросы типа:
– Ты собралась? Ничего не забыла? Не проспи. Я заеду в десять.
И так несколько раз в разных вариациях. Потом они топтались у подъезда. Миха обняла Марата и, уткнувшись ему в шею, тяжело вздохнула:
– Я так тебя люблю. Не представляю, как я буду без тебя. Не представляю…
Все вокруг, сделав стремительный кульбит, встало на свои места. Вот они, нужные слова. Она его любит. А значит, все устроится. Они обязательно придумают что-нибудь.
– Я тоже, – сказал Марат, снова почувствовав себя уверенным и сильным. – Но Париж – это всего лишь три часа лета. Я буду прилетать к тебе каждые выходные. А на каникулы ты ко мне. Ты спокойно доработаешь, вернешься домой. И я больше никогда никуда тебя не отпущу. Никуда и никогда, слышишь?
– Слышу, – откликнулась Миха. – Никуда и никогда… поделиться

Оксана Онисимова

17.06.2005