Времена года

Мы стоим как два тополя на Плющихе. На Плющихе, по-киношному, вообще-то стояло три тополя. Но это не важно. Количество, в данном конкретном случае, не играет никакой роли. Два тополя, пять тополей, тополиная аллея – это образ, аллегорическая гипербола или гиперболическая аллегория. Выдам, не мудрствуя лукаво, весь свой словарный запас иностранных слов, чтобы в дальнейшем и изъясняться и жить стало проще. Правда и совсем уж простушкой не хочется выглядеть. Могут принять за недалёкую. А то и вообще за дуру. Но я то таковой себя не считаю. Особенно в свете той литературы, которую мне довелось прочесть. Не по принуждению, а по собственному желанию, поверьте. «Философский словарь», «Энциклопедический словарь», все вышедшие у нас книги Паоло Коэльо, плюс сказки и предания народов нганасан, американскую сказку о прыгающей мыши, кулинарные брошюры и разного рода анекдоты, вот далеко не полный перечень мной прочитанного. И даже в том, как я построила свой читательский ряд, прослеживается некий намёк на логическое мышление. Хотя общеизвестно: «Женская логика – отсутствие всякой логики». Ну и что?! Мало ли чего известно! Известно, например, что Волга впадает в Каспийское море. А одна певица пела, что в её сердце. Ещё известно, что «любовь, страданий всех начало» (М. Эминеску). Но все, почему-то, об этом дружно забывают, лишь только её, как бы нечаянно оголённое плечико, матово и зазывно сверкнёт в мексиканском чапарале в лучах полуденного солнца. Можно долго и нудно перечислять весь запас знаний накопленный человечеством в процессе эволюции, но так и не найти ответа на вопрос: зачем мы стоим, словно два тополя на Плющихе, сомкнув объятия и никак не можем решиться сделать один-единственный шаг?
Ты – тридцатидвухлетний преуспевающий бизнесмен и я – двадцатипятилетняя бывшая передовая крановщица электромостового крана, цеха металлоконструкций металлургического комбината. Что ты мне, а я тебе хотим доказать: кто кого больше любит или кто кого победит? Ну, допустим, ты меня (хотя вряд ли). Только ведь я могу и уйти, согласись. И тогда апофеоз твоего апогея так и останется только твоим. Не станешь же ты приставать к прохожим с дурацким вопросом: «Ну, как вам мой апофеоз апогея?» Напуганные прохожие тайно вызовут карету скорой помощи и тебя упекут в «жёлтый дом». И всё из-за совершенно дурацкого правила: отступать ты не привык. И всё-таки именно тебе придётся это сделать. Потому что я просто не смогу, потому что я тебя люблю так, что даже сама боюсь этой любви. Банальная история должна заканчиваться тоже банально: распитием спиртных напитков на явочной квартире, мордобоем, поножовщиной и взаимными оскорблениями. Но в нашем случае не подходит ни одна из предполагаемых линий развития сюжета. Потому как ни ты, ни я не пьём, а значит, не сможем устроить приличный мордобой с поножовщиной и скандальное дефиле.

Год тому назад. Остановка трамвая. Вечер. Ветер. Дождь. Промокшие ноги. Осень.
– Девушка, а девушка, не подскажете, который час? – из навороченного джипа высовывается обаятельное весёлое лицо. Трясясь, как осиновый лист, девушка, дабы не показаться невежливой, лезет озябшими пальцами в сумочку, за своим часиками без ремешка.
– Двадцать тридцать, – произносит она. И, не поднимая глаз, прячет часики в сумочку. Когда же она отрывается от своих манипуляций, то осознаёт, что на неё больше не каплет. А над её головой раскрыл свои защитные крылья зонт размером с Чудское озеро. И удерживает его (может озеро, а может зонт) человек, ростом с Монблан.
– Давайте я вас подвезу, куда надо, – говорит Монблан человеческим голосом.
– Кому надо? – спрашиваю я ехидно. (Это была именно я, вы не ошиблись).
– Не мне же, вам. Пошли.
И он легонько, но достаточно решительно берёт меня за локоток.
– Ещё чего! – вспыхиваю я праведным гневом и выдёргиваю руку.
– Да не бойтесь вы, ничего дурного у меня и в мыслях нет. Я просто хочу подвезти вас туда, куда вы скажете, куда вам нужно.
– Ага! Чикатило тоже прикидывался невинным голубем, а сам…
– Ну и стой, мёрзни и мокни тут до скончания века! – обиделся Монблан. – Захочешь раз в жизни помочь бедному, так ещё и не с той стороны подходишь со своей помощью! Может на колени упасть, прямо в лужу? – произнёс он в сердцах и шагнул от меня к машине, унося вместе с собой «Чудское озеро» над головой, к которому я уже успела привыкнуть.
– Ну, погоди, буржуй несчастный! Увидишь, какими деньгами я с тобой расплачусь! – носились в голове злорадные мстительные мысли, пока я молча шла следом за зонтом. У меня в сумочке давно лежала пятидолларовая купюра. Для какой цели я её берегла – не знаю. Может быть именно для этой. Пусть знает, буржуй – не такие мы и бедные. Мы просто прикидываемся такими, а на самом деле…
Но ничего из этой затеи у меня не вышло. Знаете, плохому танцору что-то всегда мешает. Так, в данном случае, и со мной. Когда мы подъехали к дому я, естественно, стала расстегивать молнию на сумочке. Но она почему-то не открывалась! В самый ответственный момент, в момент предполагаемого триумфа, меня подвела моя же вещь! Он смотрел на мои жалкие потуги выглядеть соответственно выбранному образу и снисходительно улыбался. Он читал меня, как книгу.
– Не суетись, – пожалел он бедную девушку, – у тебя ещё будет время со мной рассчитаться.
Не найдя, что ответить, я вылезла из машины и аккуратно, чтобы не доведи Господи! не оцарапать буржуинское средство передвижения, прикрыла за собой дверцу.

Просто ли мне быть передовой крановщицей электромостового крана в наше время? Поверьте, совсем не просто. Краны в цехе старые, со скрипучими расшатанными мостами, с местами оголёнными троллеями. И никому нет дела!
А кабины? Раньше кабины были застеклены. Но потом в стране внезапно резко кончилось стекло. Когда же стекло появилось – у руководства, как всегда, кончились деньги. И теперь сквозняки, гуляя по пролётам цеха, навещают скрюченных у контроллеров скоростей буквой «зю» и закутанных, словно фрицы под Москвой, миленько посиневших крановщиц. Спасает только горячий душ в производственной бане. Но до него надо ещё дожить восемь часов рабочего времени. Вот в таких жутчайших условиях зимой и не менее жутчайших летом (жара и тот же самый сквозняк), приходится быть передовой. Быть другой – не позволяют некоторые особенности характера.
К нам в цех пришёл новый электрик. Все девчонки в первые дни его работы только и знали, что бегали на него глядеть. Ошалели прямо!
– Ах, красавец! Ах, чудо! Вот бы за такого замуж!
А я не пошла. Подумаешь, чудо! Хотя, с другой стороны, пора уже всерьёз задуматься о спутнике жизни. Механик до сих пор авансы делает. Но мне не очень хочется, вернее совсем не хочется, ни потому что механик, ни потому что красавец, ни потому что возраст поджимает. В любом из этих трёх случаев – сердце моё молчит. Вот если бы тот, на джипе… Не надо делать такие лица – мол, всё с тобой ясно, красавица. У него характер, как теперь говорят, харизма. Впрочем, и джип не был бы лишним, если честно.
– Здравствуй! Что у тебя?
– Спусковое устройство плохо срабатывает. Крюк или мчится вниз, словно бешеный, или стоит на месте, – я оборачиваюсь.
Вот это и есть наш новый электрик, гроза почти всех сердечек наших крановщиц? Да, ничего не скажешь, видный парниша. Глаза чёрные, брови тонкие и немного сросшиеся над переносицей, ресницы – пыль можно смахивать, я и не видела таких никогда. А волосы на удивление светлые, словно выкрашенные. Локонообразные, до самых плеч. И рост подходящий.
– Меня зовут Жора.
– Меня Таисия.
– Тая, значит, – улыбается он, демонстрируя ослепительной белизны зубы.
– Значит, – не улыбнуться в ответ просто невозможно. – Полезли, посмотрим. Слесаря уже смотрели, сказали, что по электрической части.
После работы он ждал меня у проходной. Так всё и началось. Банально. Но девчонки на работе, а дома мама, как сговорились:
– Ах, повезло! Ах, счастливая!
– Тая, подумай о том, что время работает не на твою пользу!
И я решила позволить себе быть счастливой, без всякого на то намёка в душе.

Трамвайная остановка. Вечер. Ветер. Гололёд. Окоченевшие ноги. Зима.
– Девушка, а девушка, который час? – знакомый весёлый голос из остановившегося рядом джипа.
– Не знаю, – сержусь я. – Часы украли.
У меня, и правда, вчера украли часы. Сумку порезали.
– Нет так нет. А хотите, подвезу?
– Не хочу, – резко отвечаю я.
– Нет так нет, – повторяет он и распахивает дверцу.
– Не сяду я в твою замечательную буржуинскую машину, – думаю злобно я и вопреки своим мыслям – сажусь. По прибытии на место опять начинается эта пытка с расчётом. Как бы так ему предложить деньги, чтобы он не то чтобы не обиделся, а понял, что нас за просто так не возьмёшь. И вдруг он говорит:
– Послушай, забудь о деньгах, я же сам вызвался.
Смотрю ему в глаза и понимаю – он недосягаем, как Монблан.
– Меня, между прочим, Алёшей зовут.
– А меня Моникой, – почему-то говорю я, но тут же спохватываюсь и лепечу:
– Прости, Таей.
– Так Моникой или Таей? – уточняет он.
– Таей, Таей, – и продолжаю, не позволяя ему задавать какие-либо вопросы, – Только лишнее это, имена, фамилии, даты. Спасибо, Алексис, что подвёз, не позволил закоченеть девушке.
– Меня мама так называет, когда сердится, – улыбается он в ответ.
– Мне пора идти, извини, – я прерываю его.
– Подожди, Таис, я искал тебя.
– Мне говорили, что кто-то мной интересовался. Только зря искал, напрасно, – говорю я и чуть не плачу при этом. – Будь здоров, Алексис, – уже выйдя из машины, говорю я и в сердцах хлопаю дверцей.
Он долго не уезжал, он думал, что я передумаю и выйду.
Переживания переживаниям рознь. Мои переживания, имея внутреннюю ограничительную структуру, порой позволяют себе выпирать наружу в виде определённого выражения лица, внезапного неуместного смеха или роняния каких-либо предметов из рук. Творится что-то совершенно непонятное. Мир вокруг меня наполнен загадочным, почти мистическим смыслом. Или это я изменяюсь прямо на глазах, становлюсь другой, более осознанной, что ли. А может, это просто весна? За своими бестолковыми переживаниями я как-то не обратила внимания на смену времён года. Как ни странно, времена года постоянно меняются, становясь, безусловно, всё лучше и лучше. Зиму сменила весна, весну сменит удивительное лето. И так далее.

Пришла весна. Мы всегда с таким нетерпением ждём её появления, связывая с её приходом свои призрачные надежды.
Сегодня я иду на пляж. Первый раз в этом сезоне. Первый раз с Жорой. У нас с ним всё происходит в первый раз: мы вместе провожали старый и встречали Новый год, потом был мой день рождения, затем 8 Марта. Он произвёл очень приятное впечатление на мою маму – малопьющий, малоговорящий, скромный, что ещё надо!? Я разрешаю себе быть счастливой. Или это только очередная иллюзия?
Сегодня я иду с Жорой на пляж, где мне предстоит раздеться в его присутствии. Мне двадцать пять лет, и переживать о каком-то будничном раздевании просто смешно. Но я почему-то переживаю.
– Ты готова?
Я обернулась и едва не закричала от ужаса. В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Лицо и одежда – просто идеальны. Про мысли ничего определённого сказать не могу. Но вот тело! Тело! Я не сказала главное. Вчера он сделал мне предложение руки и сердца, по всем правилам – коленопреклонно. А почему он не сделал мне предложение тела? Если на руку и сердце я, скрипя своим сердцем, всё же согласилась, то на тело не согласилась бы никогда! Я знаю, я мерзкая, капризная и циничная. Но что же делать, если у него такое тело! Замуж выходят не на один день и даже не на один год. На всю жизнь, предположительно. И всю эту плохую ли, хорошую ли жизнь с тобой на одной постели из ночи в ночь будет лежать волосатая от ступней ног до основания шеи, кучерявая, чёрная обезьяна с ангельским лицом. Нет, только не это! Ни за что!
– Тая, так ты готова? – повторил он.
– К чему? – почти спокойно спросила я.
– Идти в воду, – изумился он моему непониманию.
– Идти в воду я готова всегда.
– Тогда пошли, что ты медлишь!
– Жора, я медлю потому, что не собираюсь туда идти, – я замолчала на миг, а потом добавила, – с тобой. И не только в воду. Вообще никуда.
Он всё понял.
– Так не поступают приличные девушки, Тая. Так поступают только шлюхи, – сказав эти слова он с каменным выражением лица двинулся ко мне.
– Если ты сделаешь ещё шаг, я заору, – испугалась я не на шутку, увидев сжатые кулаки и его просто сумасшедший взгляд. По песку шёл совсем другой человек – жестокий и не умеющий владеть собой.
– А чего ты хотела, крошка? Обидеть человека ни за что, ни про что можно, а получить за обиду – нельзя? Ты не исправишь положения даже в том случае, если возьмёшь свои слова обратно.
– Жора, я свои слова обратно не возьму. Но ты ведь не ударишь меня за это?
– Ударю, Тая. Зло должно быть наказано, – спокойно ответил он и двинул мне кулаком в лицо…
Вот и вся любовь. Правда, любовью тут даже и не пахло. После этого дикого случая из «жизни насекомых» я больше не передовая крановщица электромостового крана металлургического комбината. Более того, я вообще больше не крановщица. Теперь я оптом и в розницу продаю на рынке «опиум для народа», то есть сигареты. Осталось только самой закурить, для полного счастья.

Я стою на рыночной остановке почти полтора часа, пытаясь дождаться нужный мне автобус. За это время до цели можно было бы и пешком дойти, не говоря о перекладных. Но кто же мог предположить, что ожидание так затянется!
– Наблюдаю за тобой уже сорок минут, – раздаётся знакомый голос. Я оборачиваюсь и вижу довольную, улыбающуюся физиономию из открытого окна стоящего у самого тротуара джипа. Джип подъехал довольно давно, но из машины никто не вышел. А за тонированными стёклами сплошной мрак, ничего и никого не видно. Да я и не приглядывалась. Один джип в городе, что ли!
– Неправильно. Я торчу тут полтора часа, это, во-первых. А, в семнадцатых, по установившейся традиции ты должен был спросить: «Девушка, а девушка, который час?»
– Извини, забыл, – улыбнулся он. – Сейчас исправлюсь. Девушка, а девушка, который час?
Надеюсь, часики вам возвернули?
– Напрасно надеетесь, молодой господин, не вернули. Пришлось купить новые. Так вы, как я поняла, джип себе купили, а на часы не хватило?
Он засмеялся.
– Именно так. Девушка не мучайте больше, скажите, который час?
– Без бобырнадцати бырнадцать, – не моргнув глазом, выпалила я. – Устраивает?
– Вполне, – он даже глазом не моргнул. – Тем более, что у меня на это время нюх.
– В чём же это выражается, интересно? – ехидно спросила я.
– Сядешь в машину – скажу.
– В твою буржуинскую машину – никогда! – отчеканила я, глядя ему в глаза. Эти глаза, это лицо я бы хотела каждое утро встречать на своей подушке. И, в сущности, мне всё равно, волосатое у него тело или лысое, как у воробья колено. Как же ему об этом сказать? А никак не сказать! «Всё так и умрёт во мне!» – думала я с горечью, садясь рядом с ним.
– Алексис, куда мы едем?
– Прямо, а что?
– Ничего, тебе лучше знать, – я отпускаю ситуацию на самотёк. Мы приехали в крошечный, но весьма уютный домик за городом.
– Это моя дача, – с гордостью изрёк он, открывая передо мной дверь.
Я согласна, пусть всё случится на даче.
Ты сумасшедший, ты сексуальный извращенец, ты сам не знаешь, кто ты. У меня не осталось никаких сил. Мне двадцать пять лет. Я не в первый раз это делаю. Но в первый раз я кричу от желания. И кричу не потому, что так сейчас принято или показывают в американских фильмах. Я кричу потому, что нет сил молчать и терпеть. Я запомню этот день. Отныне и навеки он останется в моей памяти самым счастливым днём.

Осень. Вечер. Дождь. Ветер. Мы стоим, как два тополя на Плющихе, сомкнув кольцо объятий, и, пытаемся то ли расстаться, то ли соединиться навсегда. Но, видимо, ни то, ни другое сейчас не в нашей власти.