Женский зад в искусстве

С женским задом у каждого мужчины связано множество милых, дорогих сердцу и веселых мыслей, воспоминаний, наблюдений. Это очень приятная тема. Мы любим зад и даже все, что о нем напоминает: персик, яблоко... Вонзая зубы в сочную, покрытую легким пушком или гладко лоснящуюся мякоть плода, мы творим сладкий в своей кощунственности обряд. О чудный, добрый зад, стыдливо именуемый в стихах – "бедра", в медицине – "ягодицы", а просторечьи – "жопа"! Смешной и насмешливый, желанный и беззащитный, нежный и грубовато-непристойный, даже агрессивный, объект обожания и наказания. У многих, думаю, нашлось бы, что порассказать на этот счет.
Что нас привлекает в заде, в этом реверсе золотой любовной медали, чеканенной Эротом? Это не так-то легко объяснить. То ли дело грудь: здесь все ясно, ведь мы с младенчества тычемся носом в этот сладостный источник жизни. Но зад? Где скрыта тайная сила его магнетизма? Почему эти два скромных полушария обладают порой силою притяжения большей, чем целый земной шар? Почему так неудержимо хочется зарыться в них, жарко дыша в подрагивающие "щечки" и впиваясь в надышанное место так, чтобы по всему телу владелицы их побежали сладкие мурашки? Но не будем отвлекаться на эмпирику, а то нам не добраться до корней того древа чувств, на котором покачивается столь приманчивый плод.
Из всех вторичных половых признаков зад, быть может, самый вторичный: его не сравнить в этом смысле с "передом". Недаром ваятели палеолита, создавая своих "венер", а в сущности, богинь плодородия, очень правильно, с точки зрения изначальной половой, детородной целесообразности, наделяли их необъятными грудями и могучим животом, уделяя весьма скромное внимание невыразительному заду. И такое третирование заднего фасада продолжалось много веков. Греки драпировали зады своим венерам и артемидам туниками и покрывалами, оставляя при этом на виду грудь и живот ("Венера Милосская"). Только в сравнительно позднее время, на излете эллинизма, утонченный вкус сибаритов начинает ценить в женской фигуре не примитивно-потребительские атрибуты воспроизводительной функции любви, а бесполезный с этой точки зрения объект – зад. Именно в это время появляются такие знаменитые скульптуры, как группа "Три грации" и "Венера Каллипига" (т.е. "Венера Прекраснозадая").
Итак, любовь к женскому заду не изначальна: она есть драгоценный результат долгого созревания культурного человечества. Это своего рода искусство для искусства. Мужчина, отдающий свое любовное восхищение женскому заду, – это, несомненно, более эстетически развитый любовник. Из его умозрительной коллекции создается целая картинная галерея, своеобразный пантеон – музей и капище одновременно, где часть пространства посвящена реальным задам, собираемым нашим ценителем в течение жизни, а другая часть занята великими образцами, завещанными задолюбивому человечеству художниками–виртуозами. Какая из них интереснее, которая больше волнует?
"Нет ничего в разуме, чего не было бы прежде в чувстве", – отмечали английские материалисты уже в XVII веке. Да и наш Чернышевский неглупо заметил: "Прекрасное есть жизнь!" Ну что на это скажешь? О милые зады, пересекшие наш жизненный путь! Мы вас любили, мы вас любим, мы всех вас помним в лицо. Но не стоит растекаться собственной бедной мыслью по заду. Ибо всякий понимает, что не только живые женские тела бесконечно разнообразны, но и сам эталон женского тела не неизменен: ведь он принадлежит разным эпохам, культурам и расам.
К примеру, одно дело – негритянка с острой, "козьей" грудью, круглой попкой и сухими палочками-голенями, другое дело – китаянка с маленькой нежной грудкой-бутоном, длинной ровной талией и слегка вислым, нешироким задком, и совсем третье дело – русская купчиха, "золотое сечение" которой давалось лишь Кустодиеву, и о которой Евтушенко некогда сказанул так: "Вальяж Матрены Дормидонтовны, не умещавшийся в трельяж": на эдаком заду не только что в карты играть, а и чай пить с гостями можно.
Так мы и перешли от реального зада – к идеальному, выпестованному художниками: вылизанному кистью, выглаженному шпателем, высмакованному словом. Не обойтись нам тут без адептов изящного!
Раскроем веером картинки старых мастеров, пусть скажут они, сколь прекрасен и пленителен сей предмет в своем разнообразии!
Вот зад готический: сухой и аскетичный, почти мальчишеский, но все же симпатичный, чуть физиологичный, он Босхом навсегда запечатлен в садах Чистилища, в куртинах Рая (смачно), в геенне Ада (с юмором, но мрачно), над нами насмехается, хоть плачь, но мы простим ему, он жалок и смешон.
Вот ренессансный зад: с подобным шутки плохи. Он мышца, вызывающая вздохи. Напыщен: мощным символом эпохи – восстанья плоти в попранных правах. Рассчитан подмастерьем Рафаэля... Таким бы задом выжимать гантели! Замечу, что дамы, глядящие на нас с картин и скульптур Рафаэля и Микельанджело, определенно занимались шейпингом и аэробикой, они все атлетки, зрелые, крепкие и крепко, надо полагать, пахнущие, стоящие на земле всей ступней: такие сражались плечом к плечу с мужчинами на стенах своих городов-крепостей, травили ядом соперниц и негодных мужей, рожали крепких детей, зачатых в беспощадных поединках. О, эти женщины знали свое дело, свою женскую долю.
А это – зад эпохи маньеризма. В нем все натянуто, манерно и капризно. Лучи желаний собирает он, как призма, собой являя дерзости пример, но нежной – и поэтому волненье... Он рассчитан на тонкий вкус – изысканный, немного неправильной формы, венчающий отменно длинные ноги, да в сочетании с небольшой крепкой грудью, ровной спинкой, покатыми плечами...
Барочный зад... О, где найти то кресло, которое вместило б эти чресла! Куда без повреждения бы влезло все то, чего алкает жадный взор, упертый в белорозовую пену... Расслабленный, роскошный, пышный, просто безе какое-то, просто гурьевская каша, изнеженный, откормленный, в нем нет ничего от женщины-труженицы, от честной матери рабочего семейства, это зад царицы, взращенной на миндальном печеньи. Такой зад с утра до вечера надлежит умащать молоком ослицы, спермой рабов и розовым маслом попеременно! Восторг, одним словом. Как можно не любить такое! Кто не любит женщин Рубенса, тот не любит самое жизнь в ее торжествующем расцвете.
Пропустим зад классического периода, это – не согретый настоящим чувством слепок с античных форм. Иное дело, неоклассики с романтической закваской: взгляд невозможно оторвать от нежнейших, зефирно-жемчужных задов несчастных жен Сарданапала, которых режут, как свиней, верные рабы на глазах умирающего естественной смертью владыки. Впрочем, от классических заветов здесь – разве что божественная ясность линий.
Ватто, Буше и гений Фрагонара! Классическому заду вы не пара: когда, как сладострастная гитара, царит ваш зад над основаньем ног, то утихает критики роптанье и черни дерзновенное восстанье и в горле слышно РОКОКОкотанье, и воркованье, и тигриный вздох. Да, потеряли мы кое–что с уходом старого бурбонского режима! Это кое-что – неповторимый типаж миленькой, маленькой, пухленькой женщины, такой лакомой, сладенькой, беззаботной, котеночка, игрушечки с нежной круглой попочкой в детских ямочках и "перевязочках", с кожей, по словам Гонкуров, "гладкой, как старые лестничные перила", с ясными бессмысленными глазками, которые закатываются и затуманиваются, как только... Где Грез, где Ватто?.. Это, увы, непреложно: каждой эпохе свой лик. И свой зад. И только историку, знатоку–коллекционеру удается в рутине дней вдруг отыскать пренебрегаемый ныне, но некогда столь высоко ценимый образец!
Но вот взбесились "красные" французы, загрохотали пушки, смолкли музы. На буржуазках – модные рейтузы, но рисовать художник их не рад: исчезли ляжки формы эталонной. Всяк держится теперь за панталоны. И зад, простите, революционный – всегда один и тот же: голый зад! Зад эпохи французской революции – это исключительно зад карикатурный. Идея изящного отброшена: любоваться женскими формами – преступное легкомыслие, когда отечество в опасности.
Век девятнадцатый – железный – одет на золотой магнит. Но зад – предмет небесполезный, он все художников манит: в нем вновь черпают вдохновенье. И захудалые творенья, как искрой, оживляет он, сверкнув из дамских панталон. Романтики решились снова приличье ложное попрать и зад народу показать, не говоря худого слова. Народ, понятно, очень рад смотреть на этот зад-парад. Заметные мастера, блестящие рисовальщики Ашиль Девериа, Анри Монье, Эжен Ле Пуатвен печатали озорные, полупристойные, а порой и порнографические литографии, раскрашивали их акварелью и пускали в продажу – успех был невероятный. Особого типажа романтики не создали, заурядность "фасадниц" украшалась пикантностью сюжетов. Правда, великий Поль Гаварни щедро показал нам изящные, легкомысленные, верткие зады современниц – костюмированных лореток, но никогда не раздевал их. Что же касается Энгра с его "Купальщицами" и "Турецкими банями", то он стоит особняком в своем времени, четко прокладывая путь к эпохе Салона.
Забыв про званые обеды, куда поехал финансист? Уж в предвкушении победы он чека заполняет лист: в Салон помчался... Он уверен, что холст его давно обмерен и что заказанный багет уже доставлен в кабинет. Ах, как, должно быть, будет славно, когда вакханки молодой повиснет зад над головой, оплаченный весьма исправно, в святилище, где по утрам дебет с кредитом сводит сам! Салонный зад. Да уж скажем – салонное тело. Тщательно и гладко выписанное, сделанное из-за денег, "чтобы понравиться". Не ищите здесь откровений, не ищите типаж эпохи. Салонный художник не столько открывает нам красоту женского зада, сколько надеется прикрыть свой собственный, застывший от холода, торчащий из драных панталон, худой и понурый. А тут глядишь – и появятся бархатные штаны... Однако, для творческой славы штанов все же недостаточно. Как бы то ни было, эпоха Салона дала одного великого женописателя салонных выставок: это Фелисьен Ропс. Говорят, однажды он набил яхту доступными девицами всех фасонов и отправился в кругосветное путешествие, где и познал их всех досконально. Бесчисленные живописные и графические работы этого естествоженоиспытателя показывают нам выдающего художника и подлинного энциклопедиста: у него запечатлены все типы задов и, кажется, все излюбленные...
Признаем, что "за бортом", в мутной воде ретроспепкции болтается еще немало любопытного: угловатые зады Бердслея и Серова, перламутрово мерцающие попы Ренуара, похабные задницы Тулуз-Лотрека, подпертые костылями сюрреализма невероятные зады Сальвадора Дали, зады-кубики Пикассо... Да мало ли еще!
Но об одной эпохе не сказать нельзя.
Советский зад! Как много в этом звуке для тех, кто ватные, навечно, помнит брюки на женщинах, чьи задницы и руки равно гудели перед выходным, поскольку в продолжение недели совнимфы поспевали еле-еле мешать бетон, класть рельсы, дрелить ели и молоком телят поить парным... Ну, а если все же снять ватные штаны и розовое трико с начесом? Чего мы только ни увидим на протяжени семидесяти лет! Смешение всех стилей и эпох! Тут и рубленые зады футуристов, и многожеланные буржуазные ляжки Нивинского и Рудакова, и ренессансно-монументальные ягодицы Мухиной. Но если вы хотите увидеть подлинный зад эпохи – зайдите в мастерскую Коненкова, что рядом с магазином "Армения", на углу улицы Горького и Тверского бульвара. Вот они: плоские, кряжистые зады коротконогих и длинно-спинных степных девиц-кобылок. В стенобитных коненковских задах – все торжество пролетарской революции, вся грандиозная смена эпох, гениальный социокультурный алгоритм. Откуда пришли они, кто пустил?! А попробуй-ка, не пусти таких... Заступятся такие же кряжистые, с широченными запястьями и лодыжками, без шеи и талии, с озверевшей винтовкой в руках...
Да, таких задов не лицезрели мы прежде в искусстве. Вспомним для сравнения точеный задок Психеи, изваянный Кановой, – две мраморные капельки, две нежные долечки, согреть которые хватило бы двух юношеских ладошек. Два мира – два зада. Два образа, за которыми читается так многое...
Вы спросите, а где же эволюция зада, его развитие? На этот ответим со всей определенностью: никакой эволюции в области зада, как и в области искусства, нет и быть не может! Всех вполне устраивает архаичная, даже рудиментарная задница. И таковые же чувства, ею вызываемые... поделиться

Лев Никитич

02.06.2006