Борщ с апельсином

Юлька перечитала строчки несколько раз и... почувствовала скрипучую тоску. Отключила компьютер и, чтобы не разреветься, отправилась на кухню варить борщ.
«Ничего не получится. Ничего не получится...» – кружила одна и та же мысль в голове. Мелко-мелко крошу лук.
– Так тебе! – закипал бульон в Юлькиной кастрюльке.
Он просто болван. Подумаешь, ручки целовать научился и розы дарить. Это все могут.
– Да! – почему-то громко отчеканила Юлька и бросила в бульон лук.
Солим. Пробуем.
– Он даже попробовать боится! – подула она на ложку с маленькой порцией кипящего бульона.

Вчера она ходила на свидание! Смешно сказать – первое за два последних года. С утра повалил снег, так что и речи не могло быть об изящных сапожках и манящей юбочке. Ботинки? Ладно, переживем. В конце концов, я же ему сразу написала «замуж я не собираюсь...»
В зеркале появилась всклокоченная подушкой копна блестящих темно-русых волос.
– Мама миа! Мыть или не мыть? – провела расческой по непослушным вихрам Юлька и взглянув на часы, показывающие, что до свидания остается двадцать пять минут, закончила фразу, – Вот в чем вопрос!
Последующие минуты две продолжала стоять, обдумывая варианты ответа и строя себе в зеркальном отражении то милые, то удрученные рожицы.
Так, решено, надеваю ботинки. Значит, к ним... джинсы. Так удобнее. Не в театр же идем. А шокировать незнакомого пока человека своими «студенческими» широченными штанами с массой карманов и замочков она не хотела. Юльке всегда давали меньше лет, чем ей было на самом деле. А сколько ей было на самом деле она пыталась забыть, и каждый раз так, чтоб уж навсегда. Одеваться она любила не вызывающе, но не скучно, а главное – комфортно. Юлька жила не столько по законам природы, сколько по правилам, когда-то внушенным самой же себе. Ее главное правило гласило: «Красивая женщина – счастливая женщина».
Сравнивая фотографии прошлых лет с отражением в зеркале, она определяла качество своей нынешней жизни. Ее нынешняя жизнь напоминала борщ, наскоро приготовленный на бульоне из пакетика. Вроде все у нее было, а чего-то главного не хватало.
Не хватало любви. Место в сердце, которое должно было содержать любовь, заняла тоска и деловитость. Тоска хмурила Юлькины брови, морщила лоб и каталась в горле сухими шариками. Попробуй тут, забудь, сколько тебе лет!
«Полюби меня серенькую, а беленькую меня всякий полюбит» – вспомнилась любимая ранее присказка. Еще неизвестно, как он выглядит. И вообще, не внешность главное. Главное, чтобы мне с ним было интересно. Не в правильных чертах лица дело. Главное, чтобы мы одинаково смотрели на этот мир. Главное, чтобы появилась между нами игра.
«Игра, – нахмурилась Юлькины брови и взгляд застыл. – Я разучилась играть. Ладно, главное – начать, а там, как пойдет. Мне бы не побояться начать. А я и не боюсь», – внушала себе Юлька в то время как руки уже проворно прихлопывали на щеки лоб и подбородок маску из экзотических фруктов, выдавливая их из удачно попавшегося под руку пакетика.
«Не свидание, а солдатский сбор какой-то», – уставилась Юлька в страшное отражение себя, перемазанной синей с комочками кашицей, по инструкции обещающей освежить кожу лица в считанные десять минут.
Целых десять минут ждать!
Так, чтобы время не пропадало, быстренько втираю в волосы другую маску. Двух зайцев убьем, – подмигнула своему замаскированному отражению Юлька. Отражение подмигнуло в ответ, и Юлька растянула самодовольную улыбку.
«Я и четырех зайцев могу убить, – не унималась Юлька. – Кофе пить буду и искать подходящую кофточку».
Интересно, если ли еще такие дуры, как я, которые умудряются на первое за два года свидание так попустительски готовиться?» – носились мысли в ее голове.
«Мне можно, – успокоила она себя. – У меня вся жизнь устроена. Не хватает только неожиданности, а к неожиданностям не готовятся. Они сами на голову падают. А может, вообще не ходить? Буду я еще из-за кого-то непонятно кого утро портить. Сколько дел появилось! И все за несколько последних минут».
Глоток крепкого кофе напомнил о зубной щетке.
«И еще не умывалась!» – мысли скользили, как шелковистая ночная сорочка, подметающая за собой лестницу, ведущую в ванную комнатку на втором этаже.
Струи душа располагали понежиться еще. Еще... еще....
«Опаздываю!» – одновременно с телефонным звонком вонзилась нудная мысль, и Юлька открыла глаза.

Сейчас она ловко справлялась с овощами и вспоминала в подробностях вчерашний разговор. Разговор двух одиноких душ. Двух, тем не менее, удачно пристроившихся в жизни людей.
Он достиг многого за последние десять лет. Сменил страну, развелся, выучил язык, подтвердил диплом, купил квартиру, машину и даже вот работу имеет со свободным рабочим графиком. Ученый химик. Ставит опыты в лаборатории. Музыкален. Много знакомых...
Чего ему не хватает?
Она сменила страну, вышла замуж, обеспечила сыну радостное детство, распланировала чуток его будущее и...
Получалось, что в этом распланированном будущем ее просто не было. Вернее, она, конечно, оставалась.
«Физически», – вслух поддакнула Юлька и включила комбайн, чтобы накрошить приготовленную морковь и свеклу. Шум комбайна прервал плавающие в клубах кастрюльки под крышкой мысли.
«Не хочу никакого концентрата», – с обидой на иностранного мужа, не понимавшего вкуса борща, думала Юлька. – «Настоящий борщ получается только из «сахарной» мозговой косточки. Любви хочу. Настоящей».
На секунду она села за стол и подперла надутые щечки руками.
«Я разучилась чувствовать, – тяжелый комок подступил к горлу. – Я разучилась чувствовать! Я не хочу! Я не желаю больше чувствовать! Все предельно ясно, почему он такую «прохладную» записочку сегодня написал!» – с досадой встала Юлька и принялась громыхать сковородой, заглушая обиду на себя вчерашнюю.

Естественно, вчера утром волосы после срочного мытья и сушки предпочли остаться непослушными. С одной стороны головы они вдруг встали дыбом. «Боятся», – подумала Юлька и примяла их рукой, забрызгивая неподатливых лаком. Лак в рекламном ролике справлялся с волосами в любую из трех погод, но домашне-суетливая укладка была ему не по силам. Победили волосы. Они теперь торчали в форме слипшихся полосок.
«Угораздило меня поднять трубку. Теперь точно придется идти», – вычесывала лак из волос Юлька.

Познакомились они самым случайным образом. У Юлькиной подруги, которая осталась жить в бывшем Юлькином городе, намечалось день рождение. Юлька искала открыточку в Интернете и совершенно неожиданно для себя ткнула на баннер со знакомствами. В поиске указала свой город, возраст предполагаемого партнера и наугад выбрала Его. Пока открывалась фотография, она мельком прочла, что он писал о себе. Начало его фразы спрашивало: «Где ты?..». Она в ту же секунду отправила «письмо» с незамысловатым содержанием «Я здесь...» и закрыла сайт.
Он молчал.
Прошли новогодние праздники, новогодние выходные. Новогоднее настроение, наконец, и то прошло. Буднично и неторопливо шагали прохожие по своим делам, не замечая скучающего взгляда Юльки, возвращающейся из магазина с пакетами сока и замороженной пиццы в огромных картонках.
В электронной почте вперемешку с запоздалыми открытками и ненужными рекламками чего-то непонятного ее ждало неизвестно откуда и от кого письмо. Письмо извинялось за опоздание, просило рассказать о себе (то есть Юльке) и было подписано Олегом.
«Значит, компьютера у тебя дома нет, – подвела итог вышепрочитанному Юлька и немного сморщилась. –  Недавно здесь, что ли?» – Об этом и спросила письменно.

Слово за слово, письмо за письмом, разговор за разговором, стало Юльке не хватать этого неизвестного пока Олега и, как любая бы на ее месте, она вполне нормально отнеслась к его предложению встретиться. Тем более что отделяла их друг от друга только река. Два города по обе стороны реки. Смешное расстояние.

Невысокий, ужасно симпатичный с пушистыми усами...
Когда–то она целовалась с такими же пушистыми щекотливыми усищами, а спустя годы попросила их сбрить. Смешная верхняя губа без них казалась лысой и беззащитной. Как она любила эту губу! Он дулся и недоверчиво осматривал себя в зеркало.
– Нравится? Нет, по-моему с усами лучше.
– Смешной ты. С усами или без я тебя ужасно люблю!
Он подносил ее руку к своим беззащитным и немного колючим губам, закрывал глаза и нежно-нежно целовал каждый пальчик, каждый бугорок...
Юлька вспыхнула, но быстро совладала со старыми ноющими в сердце воспоминаниями. Она не будет смотреть на эти усы. Не будет. Что он делает? Достает из-за пазухи объемной куртки розу.
Какая красивая – на нее и буду смотреть.
Юлька протянула за розочкой руку, и Олег взял ее своими теплыми руками, поднес к губам...
Что ты со мной делаешь? Что ты делаешь? – мелкой дрожью прошлое рвало Юлькино сердце. Прошлого не вернуть. Все розы и волшебные поцелуи принадлежат другой жизни. Не мне...
Юлька инстинктивно надела на лицо маску улыбающейся и радующейся жизни и цветам молодой и чуть циничной особы. Олег что-то говорил, она согласно кивала. Он распахнул дверцу машины и там, устроившись поудобнее, она сунула розу в сумку.
Никогда больше не позволю себе такого! – думала Юлька. Проще все захоронить, запрятать, поставить цель и двигать к ней. У меня сын. Его сын! Я все сделаю, чтобы он был счастлив, чтобы окреп, встал на ноги и...
И потом куплю машину.
Себе.
Я вырою все захоронения из своей измученной души, посажу их в ряд на заднем сиденьи, подмигну им в зеркало заднего вида и повезу с ветерком. Я нажму на газ и буду катить во всю мощь мотора, увозя свое горе прочь по скользкой от дождя дороге. Пусть будет ночь. Я ничего не хочу видеть. Пусть возникают и исчезают огоньки домов и фонарей, темных кустов и одиноких деревьев. Километры горя пополам с дождем. Пусть хлещет. Я жду именно этого часа своей будущей жизни.
Что я делаю в этой машине сейчас?

Олег был мил, приятен и чуть задумчив. Их разговор скользил как бы мимо них, не задевая ни того, ни другого. Она старалась не смотреть на него. Привычный уже город был сегодня присыпан бело-черным мокрым покрывалом талого снега, и только высоко на горе, на которой стояла русская церковь покойно стелился пушистый сверкающий слой небесной ваты. Было звеняще тихо и спокойно.
Она вышла из машины, глубоко затянулась свежайшим морозцем, задержала взгляд на портящих покой места собственных глубоких следах и остановилась. Воздух заполнял Юльку чистотой. Ей хотелось закрыть глаза и стоять так, наслаждаясь тишиной и спокойствием, вечность. Солнце грело и играло искристым податливым снегом.
Из такого хорошо лепить снежки, – подумала Юлькаa, – и снеговиков.
Олег старался вести нить непринужденной беседы, но собеседница была далека в своих мыслях. Она послушно шла за ним, иногда останавливалась и смотрела на раскинувшийся в низине город, манивший сюда многих русских: сильных духом образованных, но не неприкаянных каких-то. Внучка Пушкина, граф Шереметьев... Сколько их покоятся сейчас недалеко от высокой златоглавой белой церкви. Могилы некоторых ухожены, но что им до своих могил.

Юлька и Олег медленно шли, разрывая девственный снег кривыми дорожками от своих удобных ботинок. Две глубокие морщины между ее бровями бороздили запрещенное воспоминание о могиле в снегу. Пашка.
Его могила покрыта сейчас толстым слоем снега. Некому убрать. Да и какое ему дело до этого? Не вернуть. Ничего не вернуть. Ну почему так? – Юлька резко повернулась, с надеждой получить ответ от попутчика. Заглянула в его глаза.

– ... и он построил эту церковь в честь нее... – услышала она обрывок речи Олега, который рассказывал уже известную Юльке историю о любви местного князя к юной русской красавице из рода Романовых. Она умерла при родах, и в память о ней князь приказал построить церковь по русским канонам, но в левой части собора возвышается монумент – высокое бронзовое ложе, на котором лежит бронзовая же спящая красавица.
Юлька побаивалась церквей. Неприучена к ним в российской жизни была.
В церковь она пошла сама, когда горе подошло близко к ее семье. Написала на маленьком листке бумаги его имя и положила в неровно сложенную стопку «за здравие». Послушно встала к иконе. Зажгла свечку и неловко попыталась ее пристроить. Руки не слушались, свечка наклонялась и хотела упасть. Держись, – всовывала ее в другое отверстие Юлька. – Держись. Держись... ну держись же, почему ты не хочешь стоять...
Все внимание Юльки было сосредоточено на капающей воском и кренящейся свече.
Мне надо помолиться. Надо помолиться. Как? – беспомощность плющила Юльку.
В незнакомом душном месте, стояла она лицом к лицу с неизвестностью и пыталась спрятаться за потоком слез.
– Помогите! Ну, кто-нибудь! Скажите что мне сделать? Как я могу его спасти? – шептала Юлька в сложенные перед собой ладошки. Все называли ее деточкой. Все жалели. Все говорили и говорили. Но это были лишь слова. Слова беспомощных перед бедой людей. Никто не мог помочь все исправить. Вернуть.

Она шла в церковь в надежде получить чудо. Желала, чтобы некто свыше снизошел до нее, успокоил и все предотвратил. Она ругала себя сейчас за то, что никогда не верила прежде. Что никогда не ходила сюда, не знает теперь как креститься, как молиться, к кому обратиться и что положено в этих стенах выполнять. Хотелось рыдать в голос, но страх, что рыданием она все испортит, испортит таинство чудесного излечения, сжал горло. Она жадно вслушивалась в песнопения служителей. Затяжная молитва на непонятном церковнославянском, спертый запах кадила и лампадок, покорно склонившиеся старушки в темных платках, закоптевшие черные иконы с изможденными ликами непропорционально большеголовых святых и их ладошками, похожими на свечечки.
–  ...упокой душу раба твоего...
Нет! – душили слезы, – За здравие пой! За здравие!
– ...Павла.
Ей бы сесть, да некуда. Прислониться, да не к чему.
 – Держись, – жала стучавшие в ознобе зубы Юлька.
Свечка стала низенькой.
Город, некогда живший одной жизнью с Юлькой, стал суетливо мал и глуп.
Старушки били поклоны и мусолили пол перед иконостасом. Мужики, в засаленных китайских куртках, разбавляли запах солярки в автобусах запахом перегара и чеснока...
Как на подбор забигудюченные тетки тащили по улицам орущих детей и сумки с колбасой к домашнему телевизору, поставленному перед однообразными просиженными диванами с накидками в тон плотным оконными шторам.
Телевизор врал.
Газеты плевали в лица.
Жизнь была. Но пряталась где-то.
Юлька искала. Искала жизнь, когда-то радостно окружающую ее. Ведь жила же. Любила. Неужели теперь умерла?
Далеко забрела она в поисках. Из страны беспомощных в страну практичных и предприимчивых.

Неторопливо брели они по мягкому нехрустящему снегу, смотря только на снег, только на белый-белый чистый снег...
Ступеньки.
– Зайдем? – спросил он.
Она поднялась на одну, занесла было ногу, чтобы наступить на вторую, и вдруг испугавшись чего-то, повернулась в сторону спутника.
Глаза Юльки широко раскрылись и она услышала свой спокойный голос:
– Я там разревусь.

Юлька сидела за кухонным столом и ревела. Как страшно вновь обрести чувства. Она вдруг поняла, что взгляд Олега поймала лишь там. На ступеньке перед храмом. Его испуганный взгляд. Его недоумевающий, непонимающий ее, растерянный взгляд. Взгляд такого же, как она, практичного человека.
В кухню забежал шестилетний Игорек, увидел хлюпающую носом мать, высыпающую в кастрюлю нарезанную капусту и с заботой сказал:
– Почему ты все без меня сделала? Сама же сказала, что я буду помогать картошку резать кубиками. Не позвала, а теперь плачешь, да?
– На вот, почисти для нас, – протянула Юлька сыну апельсин.
Игорек недоверчиво медленно взял апельсин, перевел взгляд на мать и спросил:
– Ты хочешь с апельсином борщ сварить?

Юлька вытерла слезы кухонным полотенцем и засмеялась.
– Милый мой, сладкий мой мальчик... Апельсин мы сейчас съедим, а борщ... мы сварим. Обязательно сварим – настоящий, вкусный.