Чары омелы

- Человек, погружаясь в себя, может в себе растаять. Я не уверен, что кругов ада восемь, - сказал он и сделал паузу, не менее красноречивую, чем сформулированная им мысль, существующая на грани ощущения или смутного предчувствия.
Ей безумно нравились его импровизации, его речь, напоминавшая каменное кружево готического собора, с витиеватой тяжеловесностью слов и смыслом, устремленным в небо. И при этом - поразительная глубина и точность определений, которые отпечатываются в сознании, как следы доисторических рептилий на известняке.
В эти мгновения она была готова боготворить его; лицо преподавателя искусств озарялось необычайным вдохновением, жесты становились плавными, а голос - тихим и волнующим. Он вещал истины голосом соблазнителя. А в роли соблазняемой выступала она, студентка второго курса, девушка с васильковыми глазами и русой косой. На губах ее во время лекции блуждала мечтательная, словно затерявшаяся в тумане улыбка, мягкие черты лица придавали всему ее облику какую-то трогательную, почти детскую незавершенность. Казалось, она существует не сама по себе, a как отражение на зыбкой поверхности воды, и стоит лишь дотронуться да нее кончиками пальцев, как отражение заколеблется и исчезнет.
- Искусство, - продолжал он, - это язык, на котором я разговариваю с собственным бессознательным…
Конечно, думала она, в его вселенной нет места для неискушенных в тонкостях любви и премудростях науки девочек, выросших из своих школьных платьицев. Ему просто не о чем с ними говорить, они наводят на него смертельную скуку. Другое дело утонченные женщины, которым за тридцать. Наверное, их в его жизни было много. Одна из них от него ушла. Дура! Уйти от него? Конечно, дура. Хоть и утонченная. Как она мечтала оказаться на ее месте! Пусть на один день, на час, пусть на миг…
Но он скользил по рядам своим отстраненным самоуглубленным взглядом, изредка встречаясь глазами со студентками и не выделяя никого в особенности. И она теряла надежду, что это возможно - оказаться рядом с ним, быть желанной, любимой…
Она делала все для того, чтобы хоть немного приблизиться к нему - смотрела фильмы, о которых он говорил, читала книги, которыми он восторгался, часами простаивала перед полотнами, на которые он обращал внимание аудитории. Она терпеливо досмотрела до конца шокировавший ее каждым своим кадром киношедевр "Тихие дни в Клиши», дважды прочитала роман Умберто Эко «Имя розы», пытаясь усмотреть в нем двойной и тройной смысл, с тупым усердием разглядывала каждую деталь на картинах Пикассо. Иногда у нее возникало чувство, что она чего-то не понимает, что ей попросту не дано этого понять. И тогда ее охватывало смятение, близкое в отчаянию. В окружении вечных ценностей и предметов искусства он был недосягаем, как герой экрана. Или мира, который он сам сотворил из магии слов.
Ее глазастая подруга давно заметила эту "слабость» в всячески подтрунивала над ней.
- И что ты в нем нашла? - удивлялась она - Его в троллейбусе можно с пэтэушником перепутать. Худой, невзрачный. Кстати, знаешь, на кого он похож?
- На кого? - с трепетом спрашивала она
- На старого ослика! Не веришь? Старый ослик и есть.
Больше всего ее возмущало это некорректное, совершенно бездарное и несправедливое сравнение. Разве можно отзываться о нем с таким пренебрежением? Это же святотатство.
Подруга, видя, что переубедить ее не удастся, решила помочь.
- Мы пойдем другим путем, - сказала она и вручила ей стопку брошюр и вырезок из газет под общим названием «Как завоевать мужчину».
- Строить ему глазки на лекциях - дохлый номер. Ты же видишь – он дерево, ничем не проймешь.
- Он не дерево, - упрямо возразила она.
- Но ведет себя, как дерево. Я не знаю - дуб, ясень или что-то хвойное.
- Ничего ты не понимаешь.
- Лучше бы ты ничего не понимала. Быстрее разобралась бы что к чему.
Она немного посопротивлялась, но все-таки сдалась и последовала совету подруги. Чем черт не шутит.
- Может быть, мы действительно арена борьбы? – развивал он свою мысль. - Может быть, действительно над нами трудятся? Я не знаю, кто такие мы. Я не знаю, кто такой я...
Она потупилась, стараясь незаметно извлечь из сумочки очередную газетную вырезку, в когда ей это удалось, торопливо и опасливо, словно за ней подгладывали в замочную скважину, пробежала глазами текст, выделенный жирным шрифтом: «Многие женщины стесняются проявлять свою сексуальность, боятся показать мужчине, как они хотят его, или не решаются стать инициаторами в сексе. Когда вы не боитесь продемонстрировать партнеру свое желание, мужчина обретает большую уверенность в себе и начинает испытывать к вам большее влечение. Запомните: мужчины ненавидят, когда их отвергают!»
Она прочитала этот абзац еще раз. Потом взглянула на заголовок статьи. «Мужчина в постели. Секрет второй.»
А, значат он уже в постели, сообразила она. А где же секрет первый? Как, собственно говоря…
«Ужас!» - подумала она и украдкой посмотрела на преподавателя. Он как ни в чем ни бывало продолжал говорить. Но взгляд его, вопреки ожиданиям, был устремлен прямо на нее.
«Все, скрываться дальше не имеет смысла,» - пронеслось в голове. Свершилось. Бесповоротно, как приговор. Теперь он все знает. Обо всем догадался по ее глазам и полыхающим от стыда щекам. И про ее чувства, и про все ее жалкие ухищрения, и про секрет второй, а может быть даже и первый…
Но взгляд его равнодушно скользнул дальше, вглубь аудитории, задержавшись лишь на краткое мгновение. Он не понял, не смог проникнуть в лабиринт ее сердца.
Ее всегда удивляло: почему люди не умеют читать по глазам, ведь это так просто…
Оправившись от смущения, она сложила газетную вырезку и спрятала ее в сумочку. Нет, это не то. Это не поможет, Надо придумать что-нибудь другое, найти какое-нибудь более эффективное средство.
Мысли ее путались. Она представляла себе тысячи самых немыслимых ситуаций, попадая в которые, они могли бы обрести столь долгожданное счастье, выдумывала множество поводов для более тесного знакомства, начиная с внелекционных консультаций и кончая подстроенными «случайными» встречами. Но размышляя здраво, понимала: это ни к чему не приведет, он не клюнет. Заинтересовать его можно лишь став его повторением, альтер эго, другим я. Сфера его интересов лежит в области духовного. Но уж никак не физического. Физического в последнюю очередь.
А подруга все шептала о своем.
- Он такой же, как все. Просто прикидывается сгустком разума. Не веришь? Может быть он даже извращенец. Такие тихие и незаметные как раз и бывают извращенцами. Вот что я тебе скажу: есть мужчины, с которыми лучше согрешить в воображении. Выбрось ты его из головы, найди себе кого-нибудь попроще, без этих заморочек. Настрадаешься ты с этим гигантом мысли.
Она не внимала ее речам, не хотела верить, что любовь приходит к нам в сиянии белых одежд, а уходит в рубище. Так не должно быть, это не правильно и в корне не верно. Изначально ошибочно. И разделять столь циничный взгляд на светлые отношения мужчины и женщины она не может.
Однако где-то в глубине души ее терзали сомнения. И беспокойство, преследовавшее по пятам. Она не была уверена, что подруга абсолютно во всем не права. Ведь у нее сексуальный опыт. А опыт, как известно, сын ошибок трудных. И если она что-то говорит, значит знает, не так ли?
Ей хотелось о многом расспросить свою подругу, но она боялась показаться неискушенной, наивной, попросту глупой. И предпочитала отмалчиваться, втихомолку думая о тайнах интима, по-своему интерпретируя прочитанное, увиденное и услышанное. Она нередко задавалась вопросами типа: когда двое сливаются в любовном экстазе, он становится частью ее или она - его? Или они составляют одно целое?
А еще ей снились эротические сны. Накануне приснился голый мужчина, сидящий на лошади во фраке. Ни один толкователь снов не смог бы помочь ей раскрыть сокровенную суть сего сновидения. Обращаться с этим к подруге она не решалась. Разве можно делиться подобными вещами?
Откуда-то издалека донесся его вкрадчивый, таящий в себе тонкую усмешку, голос:
- На сегодня у меня все. Если есть вопросы - задавайте, я отвечу. Вопросы принимаю любые, независимо от темы занятий. В том числе и личного характера. Хотя всего, конечно, я знать не могу. Все знаете только вы. Ведь аудитория умнее лектора…
Она несмело подняла руку. Ее рука оказалась единственной, как мачта тонущего корабля.
- Слушаю вас, - проговорил он предельно вежливо.
Замирая от волнения, она выпалила:
- Почему снежинки так совершенны по форме?
Он улыбнулся. Но не ей, а вообще. Судя по всему, вопрос ему понравился.
- Отвечая на все варианты вашего вопроса, я, пожалуй, мог бы написать книгу. Кстати, даю рецепт написания книг…
Он так и не сказал, почему снежинки так совершенны по форме. Не привел ни одного из многочисленных вариантов ответа. В самом деле, почему, думала она, глядя за окно, где кружились и падали, словно танцуя вальс, белые снежинки…

Накануне Рождества она случайно узнала, что в студенческом общежитии собирается большая компания.
- Кстати, он тоже придет, - сказала подруга.
В этом не было ничего удивительного: он любил общаться со своими студентами неформально - дискутировать на свободные тема, петь под гитару и просто веселиться, словом, вполне современный демократичный преподаватель, старший друг и наставник.
- Мне надо обязательно туда попасть, - сказала она убедительно.
- Надо, значит попадешь. Нет проблем, - ответила подруга.
- А ты там кого-нибудь знаешь?
- Вряд ли. А зачем?
- Как же мы придем?
- Припремся, и все дела. Это же общага, проходной двор. Никто и слова не скажет.
Она согласилась, хотя, конечно, немного трусила. Заявиться в гости без приглашения – верх невоспитанности, но другого выхода у нее не было. На какие только преступления не пойдешь во имя любви…
В ночь перед Рождеством она достала из старинного бабушкиного комода свиток, развернула его и стала читать, освежая в памяти рецепт зелья. Только зелье могло ей помочь приворожить его.
Здесь же, в комоде, обнаружила маленькие холщовые мешочки с сушеными цветами девясила, листьями вербены и ягодами омелы – составными частями любовного снадобья.
Смешав все это в небольшой ступке, принялась священнодействовать - толочь и приговаривать: «Этим действием а заковываю его в оковы любви и желания…"
Все это она проделывала в полном уединении. Даже подруга не должна была ничего знать. Иначе ей, согласно поверью, угрожала опасность - смерть при загадочных обстоятельствах.
Залив полученную массу водой, она зарядила ее полной силой кристалиэованного либидо и запечатала тройным крестом со словами: "Да будет так". Страх не отпускал ее. Больше всего она боялась допустить какую-нибудь невольную ошибку, чего-нибудь напутать. Тишина, разлитая вокруг, и ровное горение свечи несколько успокоили ее, придав уверенности. Но все же тревога и неизвестность не давали ей успокоиться окончательно.
Всю ночь она не сомкнула глаз, задремав лишь под утро. А на следующий день купила в ближайшем табачном киоске пачку его любимых сигарет, принесла домой и довершила начатое. Настоявшееся за двенадцать часов зелье процедила через тонкий муслин, затем ввела несколько капель в каждую сигарету. Делю было сделано. Теперь оставалось только дождаться вечера.

- На тебе лица нет. Бледная, как привидение! - всплеснула руками подруга, увидев ее на троллейбусной остановке.
- Я плохо спала.
- Из-за него что ли? Ты меня удивляешь. Чем охмурил тебя этот златоуст?
- Перестань, пожалуйста.
- Это облако в штанах? Этот ослик?
- Я прошу тебя.
- Хорошо, хорош. Умолкаю. Но целоваться с ним я бы не стала. Это все равно что лобызать энциклопедический словарь.

Пирушка была в самом разгаре. Сквозь плотную дымовую завесу отчетливо просматривались возбужденные лица, силуэта бутылок и грязные тарелки на сдвинутых столах. В углу астматически хрипел двухкассетный магнитофон.
Их появления никто не заметил. Сидевший с краю взъерошенный студент повернул в их сторону голову и лаконично спросил:
- Есть?
- А как же? - сказала подруга, доставая из пакета бутылку "Столичной". Она предусмотрела даже это.
Им освободили место за столом и налили в пластмассовые стаканчики из-под йогурта вина. Они выпили и сразу почувствовали себя своими среди своих. Говорили все одновременно. Многие кричали, отстаивая свою точку зрения. Молчал только он. Как всегда одинокий, погруженный в свои мысли, рассеянный.
Разговор шел о Боге. Высказывались самые невероятные предположения, приводились самые нетривиальные версии, подтверждающие или, наоборот, отрицающие его существование.
- А что об этом думаете вы? - спросил взъерошенный студент у преподавателя.
- Что я думаю? - вздрогнул он, очнувшись от задумчивости. - Наверное, то же, что и все. То есть большинство. Бог не фокусник, как говорил Августин Блаженный. И он не спешит явить себя миру. К нему нельзя относиться однозначно. Во мне есть нечто, что верит в Бога…
Она смотрела на него, судорожно сжимая пальцы на сумочке, в которой лежала пачка сигарет и, обмирая от страха, молила того самого бога, который не фокусник, помочь ей.
Сидевший с правой от нее стороны парень из параллельного потока - они часто виделась в университете во время перерывов, но не были знакомы - усердно подливал в ее стаканчик вино и всячески старался развлечь ее разговорами. Предлагая кусочек хлеба с дешевым рыбным паштетом «Волна» или вареную картошку с укропом, он доверительно прикасался к ее колену и спрашивал:
- Не хотите?
Нет, спасибо, она не хочет. Он задавал какие-то банальные вопросы. Она отвечала невпопад. Другие девчонки поглядывали на него с интересом. Довольно симпатичен и даже в некотором роде знаменит. Автор миниатюр для лучшего университетского СТЭМа. Многие считали его остроумнейшим человеком. А что касалось слабой половины, то по нему западала половина курса.
Но она не замечала его присутствия. Все ее внимание было поглощено сидящим напротив преподавателем. Он рассеянно слушал о чем говорили другие и изредка вставляя свои замечания и снова уходил в себя. На нее он старался не смотреть. Или ей так показалось? Во всяком случае, он ничем не выделял ее среди присутствующих.
Вдруг кто-то громко и трагично воскликнул:
- Сигарету! Полцарства за сигарету!
- Да, кстати, как насчет капли никотина? Осталось у кого-нибудь литров семь-восемь? - поддержали на другом конце стола.
Дрожащими руками она расстегнула сумочку, вытащила из нее сигареты и как можно спокойнее произнесла:
- У меня есть.
Получилось это у нее это как-то забавно, по-цыплячьи. Она неожиданно охрипла.
К распечатанной пачке потянулись руки. Подруга посмотрела на нее с изумлением.
- С каких это пор ты носишь с собой курево?
Она с ужасом следила за тем, с какой невероятной быстротой исчезали сигареты. В считанные секунды от полного «боекомплекта» осталась всего одна.
- А вы? – спросила она, обращаясь к преподавателю и предлагая ему взять последнюю.
- А я со вчерашнего дня бросил курить, - сказал он смущенно. – Пора расставаться с вредными привычками.
Она пораженно застыла с протянутой рукой, не зная, что сказать.
- Дай лучше мне, - перехватила инициативу подруга. – Давно не курила…
Это было не просто поражение. Это было крушение всех ее надежд. Чтобы хоть как-то скрыть свое смятение, она неловко выбралась из-за стола, уронив при этом тарелку с остатками паштета, из которой уже сделали пепельницу, и сказала с натянутой улыбкой:
- Что-то душно. Я плохо переношу дым.
Она шла наугад, скорей всего не видя и не понимая, куда и зачем идет. Голова у нее шла кругом, в груди что-то нестерпимо жгло. Ей хотелось расплакаться, но слезы высохли от всепожирающего огня, полыхавшего внутри. И вдруг ни с того ни с сего ее разобрал какой-то нервный, почт идиотский смех. Она словно бы увидела себя со стороны. Сразу пришли на память его слова, сказанные в одной из лекций: «Когда женщина соблазняет, она использует законы драматургии. Она знает, в какие капканы попадет мужчина». Но в капкан попал не мужчина. В капкан попала она сама. Ее чары оказались бессильны и волей нелепого случая разбились о непредвиденные обстоятельства.
Она стояла в каком-то грязном коридоре с окном, наполовину закрашенной белой краской, и невидящими глазами смотрела прямо перед собой. Вряд ли она сознавала, где находится и что собирается делать дальше. Инстинкт подсказывал: плыть среди обломков недостроенных чертогов любви, не сопротивляясь прихотливому течению жизни. Авось когда-нибудь вынесет и чем-нибудь все это завершится. В конце концов, что изменилось? Она ничего не потеряла. И может любить его по-прежнему, сгорая от тайной нежной. Быть не вместе, но рядом.
Эта мысль немного утешила ее.
- Извините, - вдруг раздалось у нее за спиной. И вслед за этим – смущенный кашель.
Это был он. Кандидат искусствоведения, доцент, тридцатишестилетний одинокий мужчина, ее кумир.
- Я тоже… - он запнулся, сделал неопределенный рукой, - не терплю дыма со вчерашнего дня…
Он сморщился. Такое впечатление производила его тонкая улыбка вблизи, лицом к лицу. Она впервые видела его так близко. Однако от этого неожиданного открытия - его возраста, о котором она имела самое отвлеченное представление - он не стал казаться ей иным. Напротив, она уловила новое, ранее не доступное пониманию соответствие между всеми внутренними и внешними проявлениями его сущности - умом и внешностью, характером и поступками.
- Я хотел сказать вам… Помните вопрос про снежинку? Так вот, я хотел сказать вам: я не знаю ответа. Я не знаю, почешу снежинка так совершенна по форме. И у меня нет рецепта написания книг. Если бы он был, я бы давно им воспользовался.
- А ваши лекции, - страшно волнуясь, проговорила она. - Это же ненаписанные книги. Они так талантливы, умны… Они просто блестящи.
- Мне приятны ваши отзывы.
Во всех его движениях, порывистых и неуверенных, сквозила неловкость.
- Но я не могу сказать главное…
Он помуссировал подбородок.
- О чем?
- Я давно заметил вас. Вы всегда так внимательно меня слушаете. У вас такие… красивые глаза. Свои лекции я читаю… вы знаете для кого?
- Нет.
- Для вас. Я говорю о чем угодно. Кроме того, о чем мне хочется сказать. Не знаю, стоит ли. Я не уверен. Честное слово, если бы я не был преподавателем…
- А что бы изменилось?
Она почти не дышала, предчувствуя что-то важное и боясь это важное ненароком спугнуть.
- Это глупо, глупо. Я не знаю, с чего начать. Как это случилось, никогда бы не подумал, в моем возрасте… как мальчишка… - торопливо и сумбурно заговорил он. - Я много над этим… Я боролся, не знал, как совладать. Но ваши глаза, чудесные глаза на каждой лекции… И все начинается сначала. Я специально не смотрел. И все равно видел. Никуда не деться… я понял… никуда. Простите меня, если я сейчас скажу, ради бога… Это, наверное, смешно… Вы такая молоды, а я… Одним словом, я вас люблю…
- Что? - словно очнувшись от гипноза, спросила она.
- А? - не понял он. Потом, будто что-то вспомнив, повторил:
- Да, я вас люблю.
Это было неожиданно, так очевидно и до невероятности просто, что она совершенно растерялась и не знала, что ему ответить, как себя вести – сказать ему о своей любви или молча, без слов броситься к нему в объятия.
Но самое поразительное было даже не это. Больше всего ее потрясло не признание в любви, а его косноязычие.
«Любовь косноязычна?» - спрашивала себя она, не смея поверить в сказанное и желая верить в это больше всего на свете.
Он с надеждой смотрел на нее. В глазах его застыло какое-то мученическое затравленное выражение. Ее равнодушие, а тем более презрение, вне всякого сомнения, сразило бы его, явилось бы жестоким ударом.
- Скажите хоть что-нибудь, - взмолился он, теряя остатки самообладания.
- Ослик, - сказала она с улыбкой.
- Что? – опешил он.
- Ты мой ослик, - повторила она и поразилась, насколько велико сходство, которого она раньше не замечала. С него вдруг осыпались, словно осенние листья, все его ученые степени, шелуха эрудиции, годы труда и свершений.
- Только старый, - ласково добавила она.

поделиться

Юрий Сысков

08.04.2005