Дикий мед

"Джип" прочихался и заглох, остановившись посреди просеки. В наступившей тишине стали отчетливо слышны голоса леса - воинственная дробь дятла, отдаленный плач кукушки и дуплистый стук, издаваемый какой-то неведомой птицей.

- Приехали, - вздохнул Григорий.

- В чем дело? - холодно осведомилась его жена. Ее подведенные голубыми тенями серые глаза и правильный рот, идеально очерченный губной помадой, не выражали ничего, кроме усталости и безразличия. Длинные волосы пепельного оттенка, струясь по плечам, скрывали пол-лица.

- Ты говорил, "абсолютно надежная машина"... Григорий усмехнулся, отчего складки у его подбородка обозначились отчетливее. Желчная мина старила его. "Надо будет ему об этом сказать", - подумала она.

- Горючее на нуле. Бензин кончился, - сказал он. Это можно было рассматривать как упрек. Он не раз предупреждал Ларису, чтобы она не читала по ночам. Что генератор жрет много топлива. Что днем у нее предостаточно времени. Нет: днем она спала, а ночью, как летучая мышь, расправляла крылья...

- И что ты теперь собираешься делать? - невозмутимо продолжала допрашивать его Лариса.

Ему захотелось взять реванш, отыграться за свою излишнюю покладистость и примерное поведение. Ведь это она предложила бросить все и уехать в самую глушь, чтобы вдали от городской суеты отдохнуть от людей, от всего, ей вдруг приспичило жить в палатке на берегу тихой лесной реки.

Но он сдержался. На все его упреки она ответила бы многозначительным молчанием. К тому же - ему трудно было объяснить отчего - в ней произошла какая-то перемена: Лариса еще более отдалилась от него, стала недоступной, почти чужой. Григорию нелегко было убедить себя, что эта красивая, ухоженная блондинка - его законная жена и он имеет на нее какие-то права... Самодостаточная женщина, убивающая своей неотразимостью. Ее красота подавляла и по сути своей была деспотична.

- Ладно, не обижайся.

Он похлопал жену по коленке.

Быть грубым и примитивным вынуждал его страх, глубоко запрятанный, неистребимый страх потерять ее. Противореча ей, он рисковал восстановить ее против себя, во всем соглашаясь - впасть в совершенную зависимость, достойную презрения. Выхода не было.

- Что ты собираешься делать? - повторила она свой вопрос.

В черном облегающем костюме амазонки с платиновой цепочкой на шее она выглядела очень эффектно. Ее женственные формы, в меру утяжеленная грудь и широкие бедра в сочетании с кошачьей гибкостью талии могли свести с ума и старика, и юношу.

- Схожу на разведку, - ответил он, изучая планшет с топографической картой.

Привычка сверять свой маршрут с картой осталась у него еще со студенческих лет, когда он учился на геологоразведочном факультете. Песня "Держись, геолог, крепись, геолог" была его любимой песней.

- В двух шагах отсюда должен быть домик лесника. Ты побудь здесь, я скоро вернусь.

Она смотрела в его удаляющуюся спину невидящими, обращенными внутрь глазами. Ее мутноглазый, страдающий "зеркальной болезнью" любовник. Мужем она его не называла - у них не было детей. А брак без детей - это просто любовная связь, оформленная документально. "Что такое Григорий?" - спрашивала она себя. Преуспевающий бизнесмен, торгующий мебелью для офисов и спален. В их доме царил культ брачного ложа. На кровати, которую он установил в спальной комнате, можно было не только предаваться сну, плодиться и размножаться, но и жить. Кровать была символом материального достатка и семейного благополучия. К этой кровати он, можно сказать, шел всю свою сознательную жизнь.

У него нет друзей и врагов. У него есть партнеры. И конкуренты. Впрочем, когда-то был друг. Но Григорий не любил о нем рассказывать.

Любила ли она его когда-нибудь? Может быть, очень может быть. Скорее да, чем нет. Но это было давно. Теперь он стал другим. Это по его вине их любовь превратилась в мертвую бесплодную иллюзию. Если любовь не доставляет мужчине наслаждения - к черту любовь, он обойдется без нее. Она уже забыла, что такое нежная музыка слов. Он сто лет не называл ее любимой.

Лариса почувствовала, как в ее душе закипает обида. Если бы в этот момент, думала она, из лесу вышел солдат или отряд бородатых партизан, она отдалась бы им молча, без единого звука, только для того, чтобы сделать Григорию больно, заставить его наконец изменить свое отношение к ней или хотя бы задуматься...

Ей стало смешно. Что за мысли? Дурацкие мысли. Его сердце не дрогнет. Ему все равно. Он станет в очередь и будет насиловать ее вместе со всеми.

Она на мгновение представила себе сцену ревности: муж застает ее с вымышленным любовником в момент супружеской измены. Способен ли он убить своего соперника? Свою жену? Их обоих? Способен ли он совершить грех?

Ее внимание привлек треск веток. Кто-то шел по лесу. Лариса повернула голову и увидела бредущего вдоль просеки рослого старика с посохом в руке и котомкой за плечами. Его седая грива мерно покачивалась при ходьбе.

Вдруг старик остановился и пристально посмотрел на нее. Недобрый блеск его глаз, словно сталь, медленно вытекающая из ножен, смутил ее. Чем-то жутким повеяло от этого старика. Он был похож на колдуна.

Его магические шаги стихли в чаще, куда он свернул с просеки. А Лариса еще долго не могла прийти в себя, вспоминая его взгляд - настолько светлый, что не верилось, будто принадлежит он нормальному человеку. Это был взгляд безумца или святого. Хотя, наверное, это одно и то же: на Руси безумство свято, а святость безумна...

Вскоре вернулся Григорий.

- Ты его встретил? - спросила Лариса.

- Кого? - удивился Григорий.

- Колдуна. Он шел тебе навстречу.

- Не выдумывай. Здесь никого нет.

- В таком случае у меня галлюцинации. Ты нашел домик лесника?

- Да. Это совсем рядом. Кстати, в нем можно переночевать, а утром я попробую раздобыть немного бензина. Хотя бы литров двадцать.

- Будешь бурить скважины?

- Придется сходить в деревню. Если там не все еще повымирали, без бензина не останемся. Пойдем.

- Вещи оставим здесь?

Лариса кивнула на рюкзак с палаткой, кухонную утварь и теплую одежду.

- Возьмем с собой только спальные мешки. Остальное оставим в машине. Не волнуйся, ничего не пропадет, я закрою...

Домик лесника представлял собой добротную бревенчатую избу в два окна. Своими резными ставнями и коньковой крышей она напоминала экспонат музея деревянного зодчества. В глубине двора ютилось несколько крытых соломой сарайчиков.

- Избушка на курьих ножках! - всплеснула руками Лариса.

Внутри было светло, солнечно, по-домашнему уютно, все стояло на своих местах, прочно, с крестьянской основательностью - печь, стол, просторная лавка, покрытая медвежьей шкурой, три стула с фигурными спинками. И, как в сказке, огромный кованый сундук, на подоконнике покоился глиняный кувшин с молоком и ломоть ржаного хлеба. Старинные напольные часы с маятником в виде перевернутой секиры отсчитывали время.

В кухонном шкафчике Лариса обнаружила с десяток восковых свечей.

- Восемнадцатый век, потемкинская деревня, - поразилась она.

Между тем смеркалось. Лес темнел и подступал все ближе, словно напуганная толпа, не решающаяся заглянуть в окна.

Громко скрипнула дверь. На пороге возник старик. Лариса взглянула сначала на него, потом - с беспокойством - на мужа. Григорий оцепенел. Это было на него не похоже.

- Здравствуйте, люди добрые, - приветливо сказал старик.

Голос у него был тихий, грустный, вовсе не старческий. Казалось, он лишь загримирован под старика, а на самом деле молод и силен.

- Не серчайте, если что не так. Живу я просто. Еда на столе, вода в колодце, а пожелаете в баньку сходить - тут она, на берегу озера.

- Кто вы? - спросил Григорий.

- Лесничий. В лесу я родился, в лесу я крестился.

- Мы думали, в домике никто не живет, извините, - сказала Лариса. - Мы можем переночевать в машине.

- Вы - мои гости. Садитесь за стол, сейчас ужинать будем. Хлеб на столе - так и стол престол, а хлеба ни куска - так и стол доска, - торопливо заговорил лесничий, как бы опасаясь, что они встанут и уйдут, и начал доставать из шкафа деревянные кружки, ложки и тарелки.

Ужин был незатейлив - вареная картошка с зеленым луком и капустный салат.

- Вы ешьте, а я пока печку в сторожке затоплю, воду согрею умыться, - сказал лесничий и вышел во двор.

Лариса переглянулась с мужем и осторожно принялась за еду. Григорий так ни к чему и не притронулся.

- Что-то не нравится мне этот старик. Что-то у него на уме, - пробормотал он.

- Колдун. Превратит нас в крыс, - беспечно отозвалась Лариса. Это приключение несколько развлекло ее.

- Где-то я его видел, - продолжал Григорий. - Определенно видел.

Через полчаса лесничий вернулся с бадьей, наполненной горячей водой.

- Вот ковш, вот чистое полотенце, - сказал он. Затем достал из сундука простыни и одеяла и остановился посреди комнаты в минутном раздумье.

- Вам вместе постелить или отдельно? Григорий вздрогнул.

- Что? А, конечно вместе. Спасибо, не беспокойтесь, мы сами.

Лесничий пожелал им спокойной ночи и ушел. Григорий встал, закрыл дверь на щеколду.

- Не слишком учтиво, - заметила Лариса, расправляя простыни.

- Зато спокойно.

Часы пробили десять. Стемнело. Они лежали рядом, независимо друг от друга, и думали каждый о своем. Слова лесничего не выходили у Ларисы из головы. "Вам вместе или отдельно?" Неужели их совместная жизнь настолько разладилась, что даже со стороны они выглядят чужими? Неужели это так заметно? Нет, ты ошибаешься, всезнающий старик, ты не смеешь так думать. Подумай лучше о себе. Почему ты один? Где твои дети, внуки?

Ей казалось, что колдун слышит, как она с ним беседует, и не возражает только потому, что ему нечего сказать.

- Ты спишь? - спросила она мужа.

Он не ответил. Но Лариса знала: он не спит. Думает, как и она.

Ее рука скользнула к нему под одеяло. "Ты не прав, старик. У нас все в порядке", - мысленно успокаивала себя она, лаская отвердевающую плоть мужа. Постепенно, исподволь в ней проснулось желание - неукротимое и яростное, несравнимое с тем, что было прежде. Незримое присутствие колдуна обострило ее чувства. Она вздрагивала от прикосновений мужа, как девственница в первую брачную ночь, напрягалась всем телом, выгибалась дугой и извивалась в постели, как ящерица. Ее сладострастный стон сливался с шумом сосен и завыванием ветра.

Григорий сопел, интимная игра давалась ему с трудом. Он уже отвык от нововведений, его фантазия атрофировалась. Усердно хватая Ларису за различные части тела, он принуждал ее принять традиционную позу. Она уворачивалась, ускользала, растворялась во мраке, становясь еще более желанной. Ее оголенные луноподобные полушария бесстыдно качались над смятыми простынями. Наконец, он овладел ею...

Утром Григорий взял канистру и ушел в деревню за бензином. Лесничий подробно объяснил ему дорогу.

- К вечеру непременно вернетесь, - сказал он.

Лариса нежно поцеловала мужа и проводила его до озера. Она чувствовала на себе взгляд лесничего и шла прямо, сохраняя осанку победительницы. На полпути не выдержала, оглянулась и встретилась с насмешливыми глазами старика.

Настроение у нее без всякой видимой причины испортилось. Он не верит, досадовала она, не хочет принять случившееся за чистую монету. Что ж, мы еще посмотрим, кто из нас лжец...



Григорий, осчастливленный и слегка озадаченный любвеобильностью жены, долго не мог успокоиться и шел по лесу, насвистывая, как постаревший хулиган. Возбуждение его улеглось только тогда, когда он достиг третьей, последней развилки. "Лесничий сказал, от развилки направо до опушки леса", - вспомнил он. Мысли его вернулись к старику. Что-то настораживало в нем Григория. Его гостеприимство? Псевдонародная речь? Лесничий не был похож на человека "из народа". Скорее, он больше напоминал опростившегося интеллигента. И одного парня, которого Григорий давно и безуспешно пытался забыть. Этот поворот головы, это нервное и нетерпеливое движение плеча... "Нет, не может быть, - произнес он вслух. - Все бородачи так или иначе похожи. Кто на Карла Маркса, кто на Миклухо-Маклая..."

Григорий не случайно не любил вспоминать про своего друга. В последней экспедиции, длившейся почти полгода, они сильно повздорили. Причиной размолвки был золотой песок, который геологи намывали в ручье неподалеку от своей стоянки. Григорий, заболев золотой лихорадкой, все свободное время проводил в поисках крупиц драгоценного металла. Золотоносный ручей был щедр. Но реализация песка влекла за собой неизбежный риск. Его друг был против. Между ними произошел неизбежный разговор.

- Завтра я улетаю на большую землю. Через неделю вернусь.

- Даешь мне тайм-аут? - с иронией спросил Григорий.

- Ты не знаешь, во что ввязываешься. Я знаю. Поэтому тебе неделя на размышление. Если не сдашь песок, я сам заставлю тебя это сделать. Так надо. Ты еще будешь благодарен мне за это.

- Пойми, это наш единственный шанс заработать приличные деньги, обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь, - пытался спорить Григорий.

- Я все сказал.

- Дурак ты...

Его взяли в аэропорту при досмотре багажа. В рюкзаке была обнаружена банка растворимого кофе, наполовину наполненная золотым песком. Как она туда попала, он объяснить не мог. Срок отбывал в Сибири...

С тех пор прошло почти четверть века. След друга затерялся. Где он, что он - никто не знал. Григорий за это время сколотил солидный капиталец, открыл свою фирму, женился. Диссертацию по минералам так и не написал.

Он не верил в случайные совпадения. Все в мире подчинено определенной закономерности. И если люди встречаются, значит, это кому-нибудь нужно. Григорию эта встреча ничего хорошего не предвещала.



Проводив мужа, Лариса пошла на озеро, затерявшееся в лесу, как изумруд в густой траве. Покой - это и есть счастье, думала она, жмурясь от солнечных бликов, плясавших на поверхности зеленоватой воды.

На берегу озера был сооружен помост. Чуть поодаль, суля по коленчатому дымоходу, стояла крохотная банька, в которой и двоим, наверное, было бы тесно. Вокруг - ни души. Хорошо и тихо.

Старика нигде не было. Да ей и не хотелось его видеть, а тем более разговаривать с ним. Лариса нарвала цветов, украсила ими свои пышные волосы и села на скамеечку возле небольшой пасеки. "Странно, - размышляла она, - ульев много, а пчел что-то не видно. Одни стрекозы".

До нее донесся лошадиный храп. По просеке, сопровождаемый лесничим, шел конь-тяжеловоз. За ним, зацепившись бампером за оглобли, плавно катился "джип".

Лариса залилась грудным мурлыкающим смехом - такой забавной показалась ей эта картина.

- Что вы делаете? - смеясь, спросила она.

- Браконьеров у нас развелось. Не ровен час, стащат что-нибудь...

Лесничий говорил отрешенно, словно обращаясь к самому себе. "Почему он не смотрит мне в глаза? Ему неловко? Стыдно за тот спектакль, который я разыграла сегодня утром?" - спрашивала она себя, наблюдая за тем, как он распрягает коня. "А может, я ему нравлюсь? - пьянея от собственной самонадеянности, предположила она. - Мужчина он еще очень даже ничего. Сед, как лунь, но красив... Интересно, каким он был в молодости?"

- А где ваши пчелы? - поинтересовалась она вкрадчивым голосом.

- Пчелы? Какие пчелы?

- Обыкновенные, полосатые. Которые разносят пыльцу и собирают мед.

- Откуда вы знаете, что они собирают пыльцу?

- Не собирают, а разносят. Прочитала у Брема.

- А Брем у кого прочитал?

Ее начинала раздражать его манера задавать встречные вопросы. Казалось, он намеренно пытается вывести ее из равновесия.

- Не хотите - не рассказывайте, - обиделась она.

- Пчелы погибли, - сказал лесничий. - Обычно я прячу их на зиму в землянку. Нынешней зимой решил по совету одного натуралиста зарыть в снег. Снег по весне подтаял. Образовалась наледь. Пчелам пришел конец...

- Ясно. А что водится у вас в лесу? Какая живность обитает в озере? - чувствуя себя любознательной городской дурой, продолжала расспрашивать она.

- Лоси, зайцы, медведи, водоплавающие птицы и яйца, - хмуро ответил он.

- Водоплавающие яйца? Это что-то новое, - нервно усмехнулась она и прикусила губу. Он над ней просто издевался. А она, как ни в чем не бывало, продолжала строить из себя вежливую гостью. "Но нет, я от тебя так просто не отстану, - решила она. - Я из тебя все соки выжму..."

- Вы что-то говорили насчет баньки? - невинно напомнила она.

- Был разговор, - согласился лесничий.

- Это можно устроить?

- Отчего же нельзя?

- И еще я хотела бы вот о чем вас попросить. Не могли бы вы найти, достать, я не знаю, сотворить, маленькую баночку меда? Для меня?

Он потупил взор. Лариса нисколько не сомневалась, что подоплека ее просьбы ему совершенно ясна.

- Вообще-то бортничество - промысел забытый, - сказал лесничий, всматриваясь в даль. - Но я попробую добыть для вас немного дикого меду. Если вы, конечно, согласитесь подождать.

- О, я готова ждать сколько угодно! - театрально воскликнула Лариса.

Он завел коня в стойло, покопался в сарайчике и вышел во двор с толстой веревкой через плечо.

- А чтобы вам не было скучно, натаскайте воды в баньку. Ведро там же найдете - сказал старик, и в глазах его промелькнуло что-то озорное.

"Один : один", - подвела общий итог Лариса. Ее уязвлял пренебрежительный тон старика. Кто он такой и что себе позволяет? И почему смотрит на нее, как на существо, из которого путем какой-то чудовищной хирургической операции удалили душу? У нее есть душа, она не просто изнеженная баба, в чем он, вероятно, не сомневается, годная лишь не то, чтобы вертеть задом перед зеркалом.

Проклятый старик не выходил у нее из головы. "Я заставлю его уважать себя, - повторяла Лариса, таская воду. - Я покажу ему, что такое настоящая женщина. Более того, я заставлю его страдать. Он влюбится в меня, как мальчишка. Берегись, лесной царь, ты затеял опасную игру!"

Когда котел был полон, она села на помост, чтобы перевести дух. "Что со мной? - постепенно успокаиваясь, недоумевала Лариса. - Какое мне дело до этого отшельника? Живет и пусть себе живет..."

Ей и без того было известно, что ни один мужчина, помани она его пальцем, перед ней не устоит. Войти в его жизнь, чтобы остаться в ней навсегда саднящей занозой в сердце? Чтобы долгими зимними вечерами, вспоминая о ней, он выл от тоски и безысходности? Зачем это ей?

Она уже была готова великодушно отступить. Но тут у нее за спиной раздались шаги. Это был старик. Он поставил на помост деревянное блюдечко с сотами, наполненными диким медом. Ничего не сказав, отнес в баню вязанку дров. Ему нельзя было отказать в достоинстве. На мгновение ей показалось, что все ее ухищрения напрасны - этот орешек ей не по зубам. Ведь сила человека - в умении вывести из хаоса жизни свой закон и в соответствии с этим законом жить. Ничто не могло сломить, согнуть, поколебать этого неукротимого старца. К нему нельзя было не проникнуться уважением. Разве можно не уважать гранитную скалу или могучий дуб?

У нее застучало в висках. Живешь, как во сне, и вдруг однажды приходит некто, для которого твое всесильное и женское обаяние, твоя потрясающая фигура, твое положение в обществе - ничто, и заставляет тебя вновь почувствовать себя девчонкой в крепких, жилистых, подбрасывающих к потолку мужских руках...

Старик вышел из бани раздетым по пояс, с топором в руке. Она невольно залюбовалась его торсом. Широкая грудь с рельефной мускулатурой дышала несокрушимым здоровьем. Не будь он сед, она ни за что бы не поверила, что перед ней - мужчина в летах.

И словно дьявол нашептывал ей на ухо: "Проверь его. Не может быть, чтобы он устоял перед соблазном. Есть ли такая мощь, которую не смогла бы переломить слабая женская рука, одно ее легчайшее прикосновение?"

Она смотрела, как он колет дрова, и улыбалась своим мыслям. Женщину трудно ввести в заблуждение. Она знает, чего хочет. И знает, чего от нее хотят. И как этого добиться.

Он был всецело поглощен своей работой. Лариса могла только догадываться, что у него на уме, и обмирать под взглядом его дремучих глаз, грозно поблескивающих из-под косматых бровей. Он вполне мог оказаться маньяком или сумасшедшим, мог броситься на нее с топором или надругаться над ней, привязав веревкой к дереву. Ей нравилось думать, что он способен на это. Но, сознавая такую возможность, она почему-то не испытывала страха.

Он и она. И никого больше. Где-то есть муж, одинокий пешеход, бредущий с канистрой к черте горизонта, есть дикие звери, принюхивающиеся к тонкому аромату ее духов; лесничий, почти Берендей, кудесник и маг, и волшебная женщина в облаке тончайших ароматов...

Старик сложил дрова и отнес их в баню.

- Парная готова, - сказал, выходя, он. - Веник и полотенце в предбаннике.

- Спасибо.

Не отводя магнетического взгляда от его мудрых насмешливых глаз, Лариса прошла мимо старика и прикрыла за собой дверь. Тарелочку с медом она взяла с собой: мед, применяемый как косметическое средство, придает коже эластичность и шелковистость, омолаживает лицо и тело...

Лариса сбросила с себя верхнюю одежду. Затем, помедлив, сняла нижнее белье. Ей очень хотелось взглянуть на себя в зеркало - достаточно ли она хороша, не появилась ли где-нибудь лишняя складка, какой-нибудь неучтенный грамм жира. Она ощупала свою талию, втянула живот и критически осмотрела себя со всех сторон. Фигура ее была безупречна. "Если я покажусь ему в таком виде, у него сразу случится инфаркт", - усмехнулась Лариса.

Целый час она томилась и блаженствовала в парилке, время от времени обливаясь водой и отдыхая от жара в прохладном предбаннике. Когда кожные поры очистились, она вытерлась насухо полотенцем и начала массажировать плечи и грудь, втирая в кожу вязкую, липко-зернистую медовую субстанцию. Живот и ягодицы она массажировала двумя руками, совершая синхронные круговые движения. Особенно приятно было втирать мед во внутреннюю поверхность бедер, где кожа по-прежнему была такой же нежной, как у девушки, едва достигшей половозрелого возраста. Ее черный вьющийся цветок жаждал дождя, приносящего освобождение и жгучую радость, волнами растекающуюся по кровеносным сосудам. Она провела пальцем между ног, очертив у-образный рисунок, и закрыла глаза. "Этот дикий мед сделал меня совсем дикой", - прошептали ее губы.

Внезапно глаза ее широко раскрылись: она настороженно посмотрела на дверь. Дверь была не заперта - она забыла набросить крючок!

Лариса встала и приняла меры предосторожности. "Зачем я это сделала?" - спросила она себя. Ее вдруг разобрало жуткое любопытство: а что если старик стоит сейчас у порога и борется с искушением войти. Раздираемый чертями, словно старый сатир, он пускает изо рта розовую пену и, ломая свой бас до фальцета, издает рваные стоны. Что если он уже сдался, пал ниц, капитулировал перед ее жесточайшей, не знающей пощады, смертельно опасной прелестью?

Терзаемая противоречивыми чувствами, она в сильном волнении приоткрыла дверь и выглянула наружу. Старик, погруженный в свои думы, плел невод. Объятый светлым ореолом тишины и какой-то странной, непостижимой древнерусской тайны, насчитывающей тысячелетия, он проворно, будто золотой рыбкой, работал челноком.

Лариса вернулась к своему занятию. Руки ее почему-то дрожали. "Боже, я, кажется, начинаю бредить", - встревожилась она. Идея обольщения уже не отпускала ее. Она должна была доказать себе свою женскую состоятельность. Какой-то сторонний наблюдатель, находящийся в ней самой и осуждающе взиравший на ее авантюрные намерения, не переставал поражаться той легкости и необратимой поспешности, с какой она была готова ринуться в объятия первому встречному. Переход от высокомерия к самоуничижению, от сознания своей безграничной власти к неуверенности в себе свершился помимо ее воли и с такой головокружительной быстротой, что она уже не отдавала себе отчета в происходящем.

Лариса выглянула из бани и, удивляясь тому, как спокойно и певуче звучит ее голос, обратилась к старику.

- Вы не могли бы мне помочь?

Он поднял свои ясные-ясные очи, заглянул ей в самую душу, медленно, точно вырастая из-под земли, встал, отложил челнок и направился к ней. Он шел к ней по мягким былинным облакам, по радуге, по буйным осенним ветрам, шел долго-долго, и было ей страшно-страшно, что он, наконец, придет и поймет, по какому пустяковому, глупому поводу она оторвала его от важных многотрудных дел. Лариса легла на лавку обнаженной грудью, прижалась чревом к теплому дереву и прикрыла наготу ниже спины полотенцем, тщательно отмерив просвет, позволяющий домыслить сокровенное.

Она слышала, как он вошел, но даже не повернула головы - это было выше ее сил.

- Возьмите, пожалуйста, мед, - сказала она глухим изменившимся голосом, - и равномерно размажьте его по спине.

Чувствуя нерешительность старика, Лариса отбросила последние сомнения и уже увереннее произнесла:

- Не бойтесь, в этом нет ничего сложного. Мед, да будет вам известно, лучше всякого питательного крема смягчает кожу...

Прошла целая вечность, прежде чем он сдвинулся с места и прикоснулся к ней грубой шершавой ладонью. Лариса вздрогнула и сжалась. Тонкая грань, разделявшая их, перестала существовать, нельзя сказать, что руки старика были легки. Но сила, скрытая в них, переливалась в каждую клеточку ее естества и действовала завораживающе. В любой момент он мог сжать ее до боли, до спазм, встряхнуть, как куклу и, потрясая ею, довести до бесчувственного состояния. В его руках аккумулировалась слепая мощь всех стихий мира - ураганов, наводнений и пожаров, и она, как первая женщина, сотворенная из ребра первого мужчины, всем телом ощущала его смелую божественную лепку. Ее возбуждение достигло предела. "Прими же меня такой, какая я есть, испытай на мне свою колдовскую власть, - мысленно взывала к нему она. - Возьми меня, черт бы тебя побрал, растопчи, унизь, сделай со мной все, что захочешь, разложи замужнюю женщину на досках предбанника. Ты здесь хозяин".

Ларисе показалось, что она произнесла это вслух. Она мгновенно очнулась от неги, охватившей ее, и чутко прислушалась. Старик продолжал размеренно водить руками по ее спине. "Неужели он ничего не испытывает, даже легкого укола счастья?" - подумала она. С изобретательностью, граничащей с коварством, она решила испытать его. Ее расслабленная рука скользнула по брезентовым штанам старика и задела за что-то твердое. "Кого ты хотел обмануть? Мужчина не может сыграть то, чего нет. Его готовность любить не поддается имитации".

Следующее испытание, уготованное старику, было еще откровеннее, еще недвусмысленнее. Незаметным движением, в блаженном неведении, Лариса сбросила на пол полотенце и осталась лежать совершенно нагая. Она притворилась, что спит. "Когда он приступит к более активным действиям, - лениво соображала она, - я вскрикну, точно от испуга, и отскочу в сторону, прикрывая грудь и моего маленького пушистого зверька. "Вы сошли с ума!" - закричу я. Он страшно смутится и выйдет вон..."

Ее насторожила наступившая вдруг обвальная тишина. Здесь он? Или нет его? Лариса приоткрыла глаза и увидела мерцающую пустоту. Старика нигде не было, он бежал, бежал, не выдержав искушения, он не смог с ним бороться. Но вряд ли это спасет его теперь. Поздно. Он уже поражен червоточинкой ее губительной красоты, ее образ уже вершит свою месть. Пусть он спасся бегством, унося с собой зажженный факел своего вожделения, - его сердце в огне и он еще вернется...

Опьяненная победой, Лариса вышла из бани и, как русалка, покинувшая озеро в лунную ночь, взошла на берег. На ней не было даже фигового листа. Она являла себя солнцу, шумящим соснам, ласкающему обнаженное тело ветру во всей своей незащищенной, не подкрепленной аксессуарами, первозданной красоте. Подчиняясь какому-то непонятному ей самой порыву, она набросила на себя невод с крупными ячейками, не скрывавшими, а только подчеркивавшими отсутствие одежды, и направилась к домику лесника, надеясь застать старика в его логове и окончательно пригвоздить его к пыточному столбу. Она вошла в дом и увидела его сгорбленную фигуру. Он сидел в углу комнаты, как затравленный зверь, не смея пошевелиться.

- Уйди, прошу тебя, - сказал старик устало.

- Я тебе не нравлюсь? - печально спросил она. - Я, сладкая женщина, тебе не желанна?

- Да, ты божественно красива. Но красота - это еще не пропуск в рай... Ты порочна...

- Чего же ты хочешь?

- Я хочу, чтобы ты ушла.

- Почему?

Он долго молчал. Потом, словно стряхнув с себя груз сомнений, чуть слышно проговорил:

- Я не хочу никому мстить. Ты пришла слишком поздно. Я уже свободен и не помню причиненного мне зла. Иди к Григорию...

Она решила, что ослышалась. Потом, застыв в немоте, попыталась что-то спросить, но так и не спросила. Кто-то поднимался по ступенькам крыльца. Шаги, нестерпимым грохотом отдававшиеся в ушах, приближались.

Это были шаги мужа...

Войдя в комнату, Григорий мгновенно оценил ситуацию и криво усмехнулся. Лицо его побелело. Взгляд скользнул по одеянию жены, рукам старика и остановился на старом двуствольном ружье, висевшем на стене.

- Что тут происходит? - сдерживая гнев, подозрительно спросил он. Потом, сжав кулаки, во всю мощь своих легких закричал:

- Я вас спрашиваю!!!

Старик очнулся от забытья.

- Поговорим спокойно или будем, как самцы оленей, стучать рогами?

- Я требую объяснений!

- Она не знала, что я вернусь до захода солнца, - сказал старик. - Поверьте, я сам не рад, что так получилось.

Лариса пристально следила за мужем, как бы отслеживая ход его мыслей. "Ну что же ты стоишь, бедненький, скажи что-нибудь, топни ножкой, только не молчи, - умоляла она его беззвучно. - Ведь ты застал нас с поличным, какие могут быть объяснения? Твоя жена, абсолютно голая, совращает старика, который почему-то всего боится и упорно прячет голову в кусты..."

Ей и в кошмарном сне не могло бы привидеться такое, но порог страха был уже преодолен: она не думала о том, чем разрешатся набухающие, словно узловатые вены, страсти, что будет с ней и сумеет ли ее муж сохранить лицо. Она покорно ждала развязки. Впрочем, где-то в глубине ее души варилось, клокотало зловещее зелье, подсознательно отравлявшее ее, быть может, всю жизнь. Она боялась этого зелья и желала испить его до дна, до той роковой отметки, где начинается кровавый след. Ее нещадно подавляемая демоническая мечта сводилась к элементарному желанию увидеть у своих ног мужчин, дерущихся за право обладать ею. И пусть каждый из них поставит на кон любви самое дорогое, что у него есть - свою жизнь.

Но муж сказал:

- Иди в машину.

И, не попрощавшись, вышел.

Лариса, нелепой трусцой голой женщины достигнув бани, молниеносно облачилась в одежду и, словно выполняя норматив, заняла свое место на переднем сиденье автомобиля. В салоне "джипа" ее разобрал идиотский смех. "Лучше бы они стучали рогами", - подумала она со злостью и разрыдалась.

Григорий, сухой и непривычно подтянутый, залил в бак бензин и, суетливо хлопнув дверцей, завел двигатель.

- Старый развратник, - сквозь зубы проговорил он. - Седина в бороду, бес в ребро...

На протяжении всего пути Лариса вглядывалась в заросли и придорожные кусты, не в силах унять охватившее ее беспокойство. Но тот, кого она ждала и о ком непрерывно думала, так и не показался из-за поворота на вздыбленном коне и не выстрелил из старой двустволки.

Она благополучно покинула заколдованный лес. И только запах дикого меда на золотистой коже напоминал ей о том, что все случившееся с ней не сон. поделиться

Юрий Сысков

17.10.2003