Гитара и скрипка (продолжение)

Поезд прибывал на Павелецкий вокзал...
Лёлька еле-еле волокла на себе чемодан, набитый зелеными помидорами.
Рита спустилась со ступенек вагона и угодила прямо Шурику в руки. Он подхватил чемоданы, как перышко, другой рукой крепко взял Риту (наверное, чтобы не сбежала). Попрощался с Лёлькой, которую встречали мама и брат, и повёл Риту к своей машине.
Как только отъехали от вокзала, пошёл дождичек. Первый раз за два месяца.
Рита подумала: «Это он вместе со мной плачет. Только неизвестно отчего – от радости или печали».
Когда уже почти подъехали к дому, она едва успела открыть окно. Её стошнило на улицу, она не хотела запачкать салон машины.
Шурик всё видел в зеркало, поймал Ритин взгляд и всё понял без слов. Он остановил машину, открыл все двери, чтобы не было душно, и сел рядом на заднее сиденье. Волосы от испарины у девушки стали влажными. Он открыл бутылку с минералкой. Рита жадно пила воду...
– Давай поедем потихоньку. Я не буду гнать, а ты подремли. Девочка моя, а ты ходила к врачу, после той нашей встречи? Может быть...
– Может... К сожалению или к счастью, там всё так, как и должно было быть...
 
О своём состоянии она догадалась ещё в экспедиции, но не стала говорить даже Лёльке, не написала Шурику, потому что ей было приятно прислушиваться к себе самой и носить этот секрет в себе, до встречи с ним.
Она не была расстроена. С каждым днём она всё больше понимала, что тоже встретила того, о ком мечтала, грезила. Само небо послало ей этого человека.
Просто пришла Любовь.
Рита всё время думала о том, что от большой любви рождаются очень красивые и счастливые дети. Об этом много раз ей говорила бабушка, имея в виду Ритиных родителей.

Шурик осторожно, чтобы девушку опять не затошнило, тронулся с места. Он не мог вымолвить больше не слова, горло перехватило. Слёзы выступили на его глазах. И он с удивлением отметил, как его всё больше и больше  распирает от гордости.
Они подъехали к дому. Рита вышла из машины и попала в объятия, которые были слаще и дороже всех богатств на свете. Она забыла даже, что у неё была лишь одна мечта – попасть после пыльного поезда под душ.
Когда она вышла из ванной, чуть посвежевшая, Шурик ждал её на лоджии с чаем. (Какое чудо, когда живешь на пятом этаже - окна во двор, а деревья уже выросли до седьмого этажа).
– У меня к тебе очень серьёзный разговор, – сразу начал Шурик.
Он еле-еле держал себя в руках, поэтому говорил быстро и решительно.
– Завтра я улетаю на неделю, чтобы там привести квартиру в порядок. Ты за это время подготовь себе платье и всё, что нужно. В деньгах не стесняйся, моя мама оплатит все твои расходы. И оформляй «академку»...
Рита слушала и от усталости даже не могла возразить. Или уже не хотела. Этот человек вошёл в её жизнь сразу, неожиданно, но не нахрапом и наглостью, а любовью, заботой, опережая её мысли и желания.
И тут Рита заплакала, всхлипывая, как маленький ребёнок.
– Девочка моя, тебе нельзя волноваться. Утром я заеду попрощаться. Я люблю тебя.
Утром, попрощавшись, Шурик улетел в Бейрут.

Рита машинально делала всё то, что велел ей Шурик. Лёлька носилась по магазинам, волоча за собой подругу. Она была твёрдо уверена, что самим шить подвенечное платье нельзя. Примета нехорошая.
Был заказан ресторан, машины. Куплены платье и туфли.
Накануне из Бейрута прилетел Шурик.

И... наступил день свадьбы.
Рита не спала с 5 часов утра. Бабуля уже напоила её валерьянкой. Родители должны были встретить будущего зятя, проводить молодых в ЗАГС и потом уже ехать в ресторан, чтобы с новыми родственниками встречать там молодых. Первую брачную ночь молодые должны были провести в самолёте.
Их ждал Бейрут.
У Риты болела лопатка, под которую ей сделали какие необходимые для той страны прививки, и ей всё время хотелось поправить платье на плече, как будто бы оно сползло...
День был солнечный и, несмотря на осень, очень тёплый. Неожиданно налетела гроза, пошёл крупный дождь. Бабуля сказала: «Эх, девочка моя, жизнь у тебя будет громкая - слышишь, как грохочет...»
Тут вовсю засигналили машины. Звонко, озорно и радостно.
Рита сразу заплакала, а Лёлька бросилась припудривать ей нос, чтобы он не был очень красным от слёз.
В дверях раздались знакомые голоса, послышался звон рассыпаемых монет, хлопнула бутылка с шампанским, и...
В проёме двери появился Шурик в смокинге и бабочке. Он немого подстригся, и его пепельные кудри превратились в шикарную битловскую причёску. В руках он держал такой букет!
Рита вуалетку с лица не поднимала. Да и хорошо сделала, потому что слёзы стояли в глазах, и нос всё-таки был слегка розовым.
Кортеж машин тронулся, шофер включил радио.
- Ты – моэ эдинственна, – сладострастно выводил Бисер Киров.
В ЗАГСе толстая тётка с широкой шёлковой лентой через плечо ещё раз уточнила, как правильно произносится полное отчество Риты. Двери распахнулись, и молодых пригласили вместе с гостями в зал.
Рита стояла, как в полусне, боясь прослушать, что у неё будут спрашивать по протоколу. Спросив все у Шурика, тётка с лентой обратилась к Рите:
– Уважаемая Маргарита Яновна, согласны ли вы....
– Да!
- ...стать женой...
– Да!
– Александра Васильевича?
– Да!
Рита, потерявшись во времени, даже не чувствовала, что Шурик потихоньку щиплет её за руку. Потом, как во сне, она поставила свою подпись в книге регистрации и протянула свою руку Шурику. То ощущение, которое она испытала от его прикосновения и надевания колечка, можно было сравнить только с тем, когда, расслабившись и устав сопротивляться себе самой, она отдалась полностью в его власть в тот волшебный вечер в весеннем лесу, под покрывалом тёплого ветерка...
Гости бросились их поздравлять. Зазвучал марш Мендельсона, перекрывая бас Вартана, поющего что-то кавказско-свадебно-величальное.
У самого выхода Шурик подхватил Риту на руки и вынес из ЗАГСа под аплодисменты своих гостей и других пар, ожидающих своей очереди на регистрацию.
 
Последние месяцы беременности Рита не хотела уезжать в Москву. Остаться без Шурика, его любви и заботы она уже не могла, и предпочитала стойко переносить жару и шум восточного города, чем сидеть в слякотной осенней Москве. Тем более что приближался их первый отпуск, малыш к тому времени должен был уже появиться на свет, и они решили, что вылетят в Москву, как только разрешит детский доктор.
Обстановка в городе была неспокойная. То там, то здесь раздавались выстрелы. Боевики поджигали машины, и к невыносимой жаре добавлялся удушливый запах горящей резины, кондиционер нельзя было выключать ни на минуту.
Шурик иногда намекал, что после отпуска может оставить их в Москве, в безопасности. Но Рита давно уже пришла к выводу, что Шурик – её Ангел-хранитель.
Бабушка засыпала письмами. Она сообщала, что навышивала гору распашонок и для мальчика, и для девочки. Маме пришлось даже запретить звонить, чтобы не тратить столько денег.

Сашка появилась на свет ранним утром. Только-только на башне мечети, недалеко от госпиталя, гортанно прокричал муэдзин.
Девочка была крупная, красивая, с очень длинными пепельными волнистыми волосами, копия отца, поэтому сразу же и получила его имя.
Шурика привели в восторг волосы дочери.
– Теперь я знаю, почему меня так изжога мучила, и мама писала об этом, – сказала Рита.
Приходя домой, Шурик не спускал девочку с рук. Рита видела, каким огнём загораются его глаза, когда он склоняется над малышкой. Они обе купались в такой ласке любви и заботе, что на эту тему было страшно даже  рассуждать, чтобы не сглазить.
Приближался отпуск. Рита потихоньку собиралась в дорогу, мурлыча себе под нос. Сашке было уже почти полгода, Глаза из голубых, молочных у неё превратились в зелёные мамины крыжовины.
Шурик стал ласково звать дочку «пополамка».
 
Шереметьево встретило их мокрым снегом, обычной московской зимней погодой. До Нового года оставалось три дня, а по Москве можно было кататься на лодке. Новоиспечённый дедушка повёз их сразу по просьбе Риты на дачу.
Бабуля там уже наготовила столько всего, что можно месяц было сидеть в осаде.
Ёлка у веранды была, как обычно, наряжена и сверкала огоньками, что сразу привлекло Сашкино внимание. Она смотрела на мигающие огоньки, снежинки падали ей на нос, она сразу выставила язык, приведя всю родню в состояние неописуемого восторга и гордости от такой сообразительности в столь раннем возрасте.
На следующий день примчалась Лёля со своим Леонидом (эх, Домбай!). Лёлька поглаживала себя по округлившемуся уже животику и улыбалась своим ощущениям. Они болтали, болтали, потом вдруг замолкли. В повисшей тишине висел лишь один вопрос. И не было сил его задать.
– Может, останешься? – спросила Лёлька. – А то тут такие страсти про Бейрут у нас в газетах пишут.
– Нет, я уеду. Без Шурика не могу и дня. Он меня избаловал своим потаканием. Мне, кажется, что он мои мысли читает, или я его мыслями думаю. Он у меня как руки, ноги, голова... Даже ни разу не поссорились. И он без Сашки не сможет. А квартал, где мы живём, тихим считается. Напротив нас Госпиталь Красного Креста и ООНовские казармы, целый полк...

В конце января они улетели обратно в Бейрут.
Рита во время отпуска перешла на заочный, чтобы не отставать от учёбы. И, как только укладывала дочку спать, садилась за книги. Шурик ругал жену за то, что та совсем не отдыхает.
Приближался первый день рождения Сашки...
В середине весны обстановка в городе начала накаляться. Всем членам семей советских подданных было запрещено  выходить на улицу.
Но стрельба и взрывы приближались всё ближе и ближе, пока не слились в сплошную канонаду. Из Москвы пришёл приказ об эвакуации. Рита складывала чемоданы. К окнам подходить было нельзя, от Шурика Рита узнала, что на улице лежат трупы убитых из враждующих группировок, которые никто не убирает, потому что даже санитарные машины обстреливают.
У госпиталя выставили БМП.

Шурик влетел в квартиру неожиданно: «Быстро хватай, что успела собрать. Сашку я возьму. Напротив, у ворот госпиталя автобус Красного Креста и БМП для сопровождения, через час самолёт на Москву».
Рита схватила только сумку с документами и небольшой баул с питанием и одеждой для девочки.
Внизу, у ворот уже собралась толпа женщин и детей.
Голубые каски по четыре человека перебежками провожали их до автобуса. Паники не было. Все в угрюмом молчании ждали своей очереди. Мужчины держали одной рукой дорожные сумки, собранные наспех, а другой прикрывали жён и детей.
Сильный ветер гнал по улице обрывки бумаг, принося с собой запах гари, падали и острых частиц то ли песка, то ли кирпича и бетонной крошки после взрывов.
Этот ветер, несмотря на стоявшую жару, был очень холодным, заставляя кутаться в куртки, прятать глаза и нос от песка и запахов.
Ветер усугублял тревогу и страх.
Получилось так, что Шурик с дочкой на руках должен был идти в паре ещё с двумя детьми уже школьного возраста.
Солдаты вернулись от автобуса, чтобы провожать очередную партию. Рита даже не успела поцеловать мужа и малышку, как они уже двинулись через улицу.
Вдруг в тишине раздались выстрелы, один из солдат упал. Другой, прикрывая собой детей, бросился быстрее к автобусу.
И тут, после ужасного свиста, вдруг раздался взрыв. Облако едкого дыма заволокло улицу. Риту взрывной волной больно прижало к железной калитке. Головой она ударилась о кирпичный угол столба, на который был навешен забор. Она вскрикнула, из носа пошла кровь.
Когда дым рассеялся, на том месте, где только что был Шурик с девочкой, зияла глубокая воронка со слегка дымившимися краями.
Рита закричала. Этот крик шёл откуда-то из самого сердца. Это даже был не крик, а вой дикого зверя. Она осела прямо на мостовую.
Солдаты прекратили переводить людей к автобусу. Оба БМП перегородили улицу так, чтобы уже никто не мог въехать туда. Выстрелы стали удаляться. Риту кто-то напоил водой.
От автобуса через улицу к ней перебежали врач и полковник голубых касок, который командовал охраной отъезжающих. Рита вцепилась в него: «Я хочу туда, может быть, они успели забежать за автобус».
– No, mam, – ответил военный.
– Подведите меня к этой яме, или я пойду сама, – Рита пыталась выдернуть руки у держащих её солдата и врача.
Стало быстро темнеть, как это всегда бывает на юге. И полковник сказал, коверкая слова, уже по-русски: «Ладно, два раза в одну воронку не попадают, ползите за мной, мадам».
Рита, обдирая ноги и локти об осколки кирпича на мостовой, поползла за полковником.
Перевалившись через край воронки, она скатилась по дымящейся ещё земле на дно. Её казалось, что она сходит с ума, она перебирала горстями землю, не понимая, что делает.
– Mam!
Рита обернулась и закричала ещё страшнее: чуть ниже края воронки лежала половинка очков Шурика с прикипевшей к ним вьющейся пепельной прядью с ещё не засохшей кровью. Чуть дальше лежал присыпанный землёй окровавленный кусочек распашонки с цветком, вышитым бабулей. Рита подползла и сгребла это все вместе с землёй, запихнула себе за пазуху.
Кто-то подхватил её, мелькнуло молодое мужское лицо. Больше она ничего не помнила.
 
Очнулась она уже в самолёте.
Вместе с сознанием вернулось чувство ужаса, но Рита не могла понять, где она, и почему. Если это не сон, то почему нет рядом мужа.
А если это сон…
Чуть приоткрыв тяжёлые веки, она увидела, что рядом с ней сидит монахиня из ордена матери Терезы в белой накидке с голубыми полосами.
– Меня зовут сестра Данута, я из Ордена Матери Терезы. Мадам говорит по-английски?
Рита кивнула. Монахиня поднесла к её потрескавшимся губам поильник. Рита сделала глоток и хотела присесть, но жуткая боль пронзила её лоб, и Рита вскрикнула. Сестра остановила её движением руки.
– У вас лёгкая контузия. Надо лежать, мадам!
Сознание понемногу возвращалось. Разламывалась голова, саднило руки и ноги. Она стала ощупывать себя и поняла, что её переодели в чистую одежду.
...И тут пришло воспоминание.
Вот она ползёт. Вот воронка, вот она с землёй собирает то, что осталось от мужа и дочери.
И это был не сон.
– Где, где моя одежда, где это... – у неё не мог повернуться язык, чтобы выговорить это ужасное слово – "останки".
– Мадам не должна так волноваться, у вас лёгкая контузия. Ваши вещи все целы. Вы их получите вместе с документами на таможне. Не волнуйтесь, вы находитесь на санитарном самолёте UN, нас сопровождают американские истребители. В Брюсселе вас переведут в санитарный самолёт СССР, и вы полетите домой.
Вскоре появилась медсестра и сделала Рите какой-то укол. И она стала проваливаться в забытьё.
...Ей снилось, что, взявшись за руки, они летят втроём высоко над Землёй, только Сашка почему-то уже постарше, лет пяти, на ней нежно-розовое платье с оторочкой на спине, напоминающей Ангельские крылышки. Пепельные кудряшки нежно щекочут Ритино лицо. Потом они опустились на какую-то красивую вершину, всю в белых лилиях.
– Здесь мы должны попрощаться с тобой, мы увидимся очень нескоро. Дальше ты пойдёшь одна, без нас. Мы не можем поцеловать тебя, потому что нас уже нет. Не бойся, ты будешь счастлива, тебя уже ждут и встретят. Прощай, Зелёная Луна, – сказал Шурик и, взяв за руку Сашку, легонько оттолкнулся от вершины и стал быстро подниматься вверх, а девочка всё оглядывалась, улыбаясь матери.
Рита безмолвно плакала, глядя им вслед до тех пор, пока они не исчезли совсем в тёмно-голубом переливающемся облаке, голубые искры которого обжигали, как брикеты сухого дымящегося льда в палатке у мороженщицы...
 
Рита проснулась, открыла глаза и увидела маму, осунувшуюся, с серым лицом. Из-за маминого плеча выглядывала бабуля. Она совсем сморщилась и согнулась, отец поддерживал её под руку. С другой стороны стояли родители и сестра Шурика. Подошедший доктор велел всем попрощаться, и разрешил остаться кому-то одному.
– Бабуля, – прошептала Рита.
Бабушка присела на краешек кровати. Рита молчала. Она гладила бабулину сморщенную руку и хотела плакать, но слёз не было. Потом, собрав свои последние силы, она рассказала свой только что увиденный сон.
– Ты долго будешь жить на этом свете, прежде чем увидишься с ними, – сказала бабуля. – Только ты не имеешь права рыдать и терзать себя воспоминаниями. Ведь, всё, что было у вас, не пропало, оно осталось в твоём сердце, поверь мне, девочка. Чем большего успеха и счастья ты добьёшься, тем покойнее будет их душам. Им неизвестна ревность. Даже если ты опять выйдешь замуж, и у тебя ещё будут дети. Мне скоро уже 80 лет, я многое видела, но ни о чём никогда не жалела. А чтобы не жалеть, не надо делать людям зла. И это единственная правда...
Но лицо Риты не дрогнуло.
– У меня никогда не будет больше детей...

Вечером вошёл доктор вместе с мужчиной в белом халате поверх военной формы.
– К вам представитель организации вашего покойного мужа, - сказал доктор. – Только прошу, недолго.
Незнакомый посетитель кивнул.
– Маргарита Яновна, ваша страховка, как члена семьи сотрудника международной организации, позволяет вам пройти курс реабилитационного лечения в любой из этих клиник, – сказал военный. – Я оставлю вам списочек, как выберете, скажете лечащему доктору. Все льготы остаются за вами. Желаю скорейшего выздоровления.
Он встал и откланялся.
 
Через три месяца Рита вернулась домой.
Она не поехала в квартиру родителей. Квартира Шурика стала теперь её домом. Она была наполнена его запахами, энергетикой и любовью к ней, которую он вложил в переоборудование квартиры, сделав Рите предложение.
Лишь только о дочке здесь ничего не напоминало. Сашка так и не побывала у себя дома, потому что во время отпуска они гостили только у родителей, попеременно.
Это устраивало Риту, потому что она окончательно утвердилась во мнении, что никогда больше не заведёт детей. Она знала, что время затягивает раны, притупляет боль и возвращает надежду. Но ей не на что было надеяться.
Да, боль постепенно утихнет. Но их не вернёшь.
В первую же ночь ей приснился странный и тяжёлый сон. Будто бы она ещё маленькая и ходит в сад. Их детский сад располагался в том же большом доме, где жила основная часть детей их группы. Детей выводили гулять в скверик у этого же дома.
У Сони, девочки из их группы, сестра-восьмикласница родила ребёночка.
Прыгая под окнами, дети ждали, когда Сонькина соседка покажет им её новорожденного малыша. Девушка поднесла малыша к открытому окну. Дети были в восторге. Вдруг сильный ветер распахнул окно, рама ударила по руке, держащей ребёнка, и девушка выронила ребёнка прямо на улицу…
Рита закричала во сне и заплакала.
А под утро пришёл из небытия Шурик…
Он присел на краешек кровати и стал гладить её по голове. Жалел, как совсем маленькую девочку. Утирал её слёзы, стекающие потихоньку на подушку, и дул нежно, чтобы глаза скорее просохли. Рита взяла его за руку, положила щёку на его руку и вздрогнула.
Рука была ледяная...
Рита вскрикнула и открыла глаза. Было почти уже совсем светло. Подушка под её щекой промокла от слёз и была очень холодной. Она никак не могла привыкнуть к тому, что ей приходилось просыпаться одной. Шурик никогда не допускал этого. Только последние несколько ночей в Бейруте, когда они вовсе не ложились спать.
Она привыкла просыпаться в его объятиях.
Рита вскочила с постели в холодном поту, со страшнейшим сердцебиением…
Утром она спустилась в гараж под домом, сняла замок с дверей бокса. Автоматически включился свет.
В гараже стояла машина Шурика. Пыльная и как будто бы заплаканная без своего ушедшего навеки хозяина. Он сам поставил её сюда накануне их отъезда.
Первым желанием было открыть водительскую дверь, уткнуться в спинку сиденья, чтобы вдыхать и выдыхать запах мужа... Нет, этого делать нельзя никогда и ни при ком.
Она провела рукой по лобовому стеклу, как по лбу Шурика...

Прошло несколько лет.
Боль утраты притупилась. Много перемен произошло в жизни. Только личная жизнь так и катилась монотонно, без всяких изменений.
Да она и не искала их. Иногда ей казалось, что вместе с болью утраты притупились и все остальные чувства. И это казалось ей самым ужасным.
Мама после всех потрясений заболела и постепенно стала угасать, несмотря на все заботы отца. После перенесённой операции ушла в себя. Она всё больше сидела на лоджии, даже не читала. Просто сидела, безучастно глядя куда-то в пространство. Может быть, она видела там зятя и внучку.
Потом мама попросила увезти её на дачу. Она убегала от телефона и надоевших соболезнующих посетителей.
...Мама умерла в Июле. В пятницу, в половине второго. Был прекрасный солнечный день. Умерла тихо, среди окружавших её родных людей. Просто вздохнула глубоко, и не выдохнула больше. Только слезинки выкатились из чуть приоткрытых глаз...
И было очень странно, что не померкло Солнце, что птицы так же шумят в саду, а ветер нежно покачивает уже пахнущие осенью флоксы.
Рита подумала о том, что каждый человек, рано или поздно, с неотвратимой неизбежностью вступает в полосу потерь.
Бедная бабуля так и не узнала, что невестка умерла. Она так впала в детство, что объяснить ей что-либо было просто невозможно. Через два года, приехав к отцу домой, Рита обнаружила бабулю, сидящую на полу в ванной.
Приехавший на скорой доктор даже не стал вызывать милицию, как положено в таких случаях. Посмотрев на дату рождения в бабулином паспорте, доктор перекрестился и сказал: «Упокой, Господи, её душу».
В паспорте стояла дата рождения – 16 августа 1896 года.
...Отец пережил маму на шесть лет. Он просто ушёл за ней, потому что жизнь без неё не представляла для него никакого смысла. Только иногда, на даче, подняв на звук самолёта голову к небу, он, казалось, всматривается, пытаясь увидеть свою Галю там, шевелил губами, будто обещая скорую встречу.
Умер он также тихо, в Вербное воскресенье, после ужина.  Поставил чашку с горячим чаем, чтобы чуть остыла, откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и больше уже никогда не открывал их.
Лёлька с Леонидом и своими двойняшками были в Сан-Пауло...
Так Рита осталась совсем одна.

Как-то раз, возвращаясь с работы домой, она шла, глядя под ноги, не было желания поднимать глаза. Был конец сентября, вечер уже опускался на город. Она стояла на Полянке в ожидании троллейбуса.
Сумерки уже почти накрыли город, фонари ещё не горели. Улица была совершенно пуста, только появившиеся уже в большом количестве иномарки с тонированными стёклами со зловещим свистом пролетали мимо.
Ветер гнал целые ворохи жёлтых листьев.
У Риты после папиных похорон было ощущение, что её отрезали от корней, она даже не ходит, а тихо скользит над землёй. И вот сейчас она – такой же оторвавшийся листок. Вот-вот ветер приподнимет её и понесёт неизвестно куда. И никто не спохватится, потому что никто не ждёт и не переживает, где она одна бродит в такой поздний час.
Она так была погружена в эти мысли, что не заметила, как подошёл троллейбус, как она села в него. Опомнилась только когда захлопнула за собой дверь своей квартиры.
...Рита сползла спиной прямо по входной двери, села на пол и заплакала.
- Шурик, Шурик! Спасибо, что ты довёл меня до дома.
Шурик не отозвался...

Не дожидаясь звонка будильника, Рита встала, чтобы привести себя в порядок. Взглянув на себя в зеркало, осталась довольна и вышла из дома.
Приглашаемый на должность предложил ей встретится в неформальной обстановке.
Газету, которую она взяла с собой, чтобы не скучно было ехать в метро, пришлось убрать в сумку, потому что читать Рита не могла. На место встречи она пришла, разумеется, раньше.
Но он опередил ее.
Она узнала его со спины по названным им приметам. В руках он держал нежно-розовые гвоздики. Рита обогнала его и остановилась на назначенном месте.
Она не успела отдышаться, как мужчина подошел к ней. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в его лице, очень далёкое и почему-то притягательное.
Они решили посидеть в кафе. Со студенческих лет это кафе было заветным местом встреч свиданий. Их, с Шуриком, свиданий...
С тех пор кафе неузнаваемо изменилось. Вместо мозаичного панно стены были отделаны деревом, столы и стулья были тоже в другом стиле. Рите стало грустно.
Они сели не друг против друга, а рядом, через уголок.
– Я прочитал ваши предложения и условия. Меня они устраивают. Если вас не смутит одно обстоятельство моей биографии, то, надеюсь, от нашего сотрудничества будет толк.
– Что вы имеете в виду? – у Риты холодок пробежал внутри.
– Вам ничего ни о чём не говорит – Бейрут, апрель 1974 года, посадка в автобус?
– Что? – Рита закрыла лицо руками, – Вы были там?
– Это я вынес вас из воронки...
– Почему же вы не разыскали меня потом?
– Я тоже был контужен... После госпиталя помотался по свету, как военкор. Потом закончил ещё и юрфак. А потом – боялся душу вам бередить. У меня и у самого-то до сих пор это всё в глазах стоит.
– А ваша семья тогда не пострадала?
– У меня её и тогда не было. И сейчас нет, – очень страшно после увиденного иметь кого-то очень любимого. Может быть, это эгоистично, но по-другому я не смог.
– Господи, а я-то думаю - я этого человека знаю, и не могу понять, почему. Да ещё ваша борода меня смутила.
– Сбрею! – сказал он задорно, и Рита наконец-то улыбнулась.
Первый раз за все эти годы она почувствовала, как уходит напряжение из души и тела, которое измотало её за все эти годы. И даже солнце стало другого цвета, его лучи, падающие через окно, стали наполнять Риту теплом, словно забытый, давно не поливаемый цветок - живительной влагой.
Незаметно они перешли на "ты". У Риты даже разгладились начавшие появляться чуть-чуть заметные морщинки. Выпив кофе, они решили прогуляться по весенним улицам.
Володя, так звали Ритиного старого-нового знакомого, открыл перед ней дверь на улицу. Рита вышла и сразу попала в поток ласкового тёплого весеннего ветерка. Он принёс на своих крыльях не только тепло, но и надежду на перемены.
– Он вернулся!.. – сказала Рита и заплакала.
– Кто? – не понял Володя.
– Ветер... Тёплый ветер вернулся…
Володя вспомнил, что недавно прочитал где-то, что женщина – самая изысканная и нежная скрипка, но не всякому дано на ней сыграть…
 
...Улыбаясь, Володя вошёл в палату. Рита кормила грудью малыша...
– Ну, как наш Шурик?
Рита молча улыбалась.
Володя присел на краешек кровати, ласково дотронулся до Ритиной щеки и сказал: «Я буду звать тебя – Рыжая МЭГ…»