Ирина и Ирэна

Зонт не защищал ноги от капель дождя. Когда Ирина вбежала в подъезд дома, они были совершенно мокрыми. В дырочках почтового ящика белелась корреспонденция. Ирина открыла дверцу и влажными руками вынула длинный узкий конверт. Это было письмо. Крупным мужским почерком был указан ее адрес, а в графе «Кому» написано «Ирэне», именно через букву «э». «Странно», – подумала Ирина, ни один знакомый мужчина никогда ее так не называл.
В квартире она внимательно рассмотрела конверт. Цифры и буква номера ее дома были немного смазаны, а на месте адреса отправителя крупным размашистым почерком написано только одно слово «Эдуард». Какая-то тонкая невидимая игла уколола ее сердце. Этот почерк казался ей знакомым. Извечное женское любопытство подталкивало ее прочесть письмо, сомнения только усиливали желание. Наконец она решилась. Осторожными движениями длинных узких пальцев она вскрыла конверт и извлекла аккуратно сложенные листки бумаги. Ирина пробежала глазами по неровным строкам. Ее губы медленно шевелились, словно повторяя по слогам слова этого странного письма.

«Дорогая Ирэна!
Сейчас глубокая ночь. Я пишу это письмо, клочки бумаги заменяют мне тебя. Пусть оно станет моим запоздалым откровением, а этот маленький конвертик расскажет тебе то, о чем я не смог сказать во время наших встреч. Моя подруга Бессонница без приглашения зашла ко мне в гости. Но это к лучшему. В эту ночь она будет моей Музой. Мне будут нужны реки нежных, ласковых, печальных и восторженных слов. Я покрою ими эти маленькие листки бумаги, которые ты будешь держать через несколько дней своими холодными красивыми пальцами. Ирэна, помнишь нашу первую встречу?

В тот обычный зимний день я ремонтировал телевизор у одной умирающей старухи. Твоя мама ухаживала за ней. Ремонт затянулся, мне необходимо было уйти домой за деталью. Мама торопилась по каким-то делам и предложила вместо себя прислать свою дочь Ирэну. «Какое необычное имя», – подумал я и нехотя согласился. Когда через час я позвонил в дверь, на пороге стояла ты.
– Вы Ирэна? – спросил я.
– Да, – ответил мне твой томный ласковый голос.
– Эдуард, – смущенно представился я.
Ты протянула руку, она была холодная, возможно, только что с мороза, еще не согретая домашним теплом. Тогда я не знал о постоянном холоде твоих рук, о болезненных странностях твоего удивительного тела.
Тело. Сквозь враждебную для моего подсознания одежду я рассмотрел восхитительную форму твоей груди, в моей же затрепетали стрекозы. Кровь для акулы, красная тряпка для быка, запахи созревающих самок для самцов, формы женской груди для меня – природные сигналы к действию. Сознание в таких случаях лишь бессильно сопротивляется. Удивительно, но мне не пришлось прикладывать особых усилий. Ты села рядом, совсем-совсем близко. Пустячные разговоры, частые прикасания твоих рук к моим, откровенное всматривание в мое лицо, – ты делала все, чтобы мне нравиться. И мне это нравилось.
Я не спешил. Микросхему можно было впаять за десять минут. Прошло около двух часов, достаточно, чтобы кое-что узнать друг о друге. Я приятно удивился тому, что ты пишешь стихи. Мы обменялись телефонами и после долгого рукопожатия расстались. Весь вечер я провел в мечтаниях о предстоящей встрече.

Через день я позвонил тебе, и мы договорились о свидании. Я решил ускорить события и предложил комнату моего постоянного клиента Николая. Его старый телевизор я ремонтировал почти ежемесячно, за это время я успел неплохо узнать этого человека. Он жил в общежитии неподалеку. Здесь его все называли Николкой. Я договорился о том, что он оставит нас вдвоем по первому же сигналу. Мы встретились. К моему удивлению, ты не возражала навестить одного моего хорошего приятеля. Так я привел тебя в комнату Николки.
Конечно, ты хорошо помнишь его, несчастного инвалида с добрейшей душой Квазимодо. Его усталое от бесконечных унижений и трудностей лицо с удивительно выразительными синими глазами, его детскую улыбку. А еще помнишь, он пил.
Я поставил на стол водку и закуску. Мы выпили. Ты немного пригубила и поставила стопку на стол. Налили и выпили еще. Николка не уходил. Я подал ему условный знак, он просил налить последнюю на сегодня стопку. И так несколько раз. Твои глаза удивленно округлились. Такого поворота событий ты не ожидала. В тот день меня здорово развезло. Наконец удалось выпихнуть Николку из комнаты, я с трудом вспомнил, для чего мы здесь. Мои пьяные бредни и грубые намерения тебя раздражали. При моей очередной попытке снять с тебя узкое декольтированное платьице ты громко вскрикнула и убежала, бросив мне в лицо: «Идиот». Так печально прошло наше первое свидание.

Вместе с головной болью понемногу ослабевали и неприятные воспоминания о нашем неудавшемся свидании. Неожиданный звонок застал меня врасплох. Ты обвиняла меня в телефонном терроризме, глупом и бессмысленном молчании в телефонную трубку. Что это? Твоя попытка к сближению, или тебя действительно замучил какой-то придурковатый поклонник? А, впрочем, какая разница! Судьба дает мне еще один шанс.
– Ирэна! Я не знаю, кто донимает тебя звонками, виноват я совершенно в другом. Нам нужно встретиться, сейчас же, на остановке и обо всем переговорить.
– Хорошо, через час я буду, – еще не остывшим от возмущения голосом согласилась ты.

Николки в его комнате не было. Его соседка Тамара, немолодая женщина с сухой фигурой, грубым прокуренным голосом сообщила нам, что Николай на пару недель уехал в Россию к дальним родственникам. Тамара с любопытством и нескрываемым восхищением рассматривала тебя. Вдруг я заметил, что она мне слегка подмигивает. Я все понял.
– Тамара, можно к тебе зайти на минуту?
– Да, да, проходите, – сказала она и широко распахнула свою дверь.
Мы вошли, я оставил тебя в комнате, а сам вышел в коридор. Долго объяснять ей ничего не пришлось. Я дал ей деньги и попросил купить водки и чего-нибудь положить на зубы трех человек.
– А третий кто? – спросила хозяйка.
– Тамара, для приличия начнем втроем, но после второй стопочки ты нас оставишь. И еще, найди чистую простынку.
Она понимающе кивнула головой.
– Хорошая девка, моему бы сыну такую. Располагайся, Эдик, я скоро буду. В наше время такие походы назывались «сходить в наглянку». Для вас это в первый раз?
Я кивнул ей глазами.
 – Тебе с ней будет нелегко, но все получится, вот увидишь, поверь тете Тамаре, – хрипло и добродушно сказала она и ушла.
Конечно, она меня знала и раньше, ее старый коварный «Электрон» своими непредсказуемыми поломками частенько добавлял новые интриги в сюжеты рулонных телесериалов.

В этот раз я выбрал себе стопку поменьше, Тамаре на правах хозяйки достался небольшой граненый стаканчик. Все шло по плану. После второго стаканчика Тамара вдруг вспомнила, что ей срочно нужно навестить сына, живущего со своей девушкой неподалеку, но она скоро вернется. А мы можем посидеть в комнате и подождать ее возвращения. Она показала нам, как включать свет в общем туалете и просила не обижать ее любимую кошку Милку, которая спит сейчас где-то под кроватью.
Наконец то мы одни! Помнишь, я предложил выпить за наше необычное знакомство на брудершафт. Ты согласилась, это был наш первый поцелуй. Он был долгим, нежным и таким обещающим.
Твои губы и тело напоминали мороженное парфе, украшенное курагой и клубникой женских прелестей. Мои пальцы – десять маленьких гурманов, жадно потянулись к любимому лакомству. Но что это? Твои прохладные ладони крепко обвили запястья моих рук и властно отвели голодных дегустаторов в сторону. Я вопросительно посмотрел в твои глаза цвета крепкого чая.
Ровным равнодушным голосом ты долго объясняла мне о сегодняшней невозможности наших более близких отношений, ты говорила о приличиях, о том, что нам необходимо полнее узнать друг друга, а уже потом полностью довериться чувствам. На это нужно время.
Моя голова медленно повисла на грудь. Такого поворота я не ожидал. История повторялась.
Неожиданно ты притихла, а потом негромко сказала: «Понимаешь, живу я очень скромно, вот если бы ты мог мне помочь…» Моя голова приподнялась.
– Двадцать гривен будет достаточно для одноразовой помощи? – быстро сориентировался я.
– Тридцать.
Денег было жалко, но финал обещал быть красивым.
– Деньги сейчас или потом?
– Потом.
– На проститутку не тянет, – подумал я, – эти шустрые девчонки деньги берут перед работой, да и тридцатки для них явно маловато.
 
Ирэна, я буду помнить те минуты, когда ты укрывала чистой простыней прокуренную кровать Тамары. Ты сказала, что женщина должна это делать обнаженной, и изыскано разделась. А потом наклонила свою аккуратно подстриженную головку и, ласково поцеловав полуостров материализации моих заветных желаний, тихо произнесла знаменитые слова вельможи Людовика XIV: «Просыпайтесь, Ваше Величество, вас ждут великие дела!» Прилив твоих ласк увеличил его размер, изменил форму. Потом ты долго и нежно прикасалась к нему лицом и тихо-тихо что-то шептала.
Моя маленькая колдунья! Твои чары подействовали. Проснувшемуся монарху были приятны поцелуи. Похожие на ласточкины гнезда сжавшиеся от волнения яички понемногу расслабились, они были готовы поделиться с тобой эликсиром женских надежд и страхов. Прислонив голову на мою грудь, ты прошептала: «Я знаю, как трудно оторвать мужчину от его любимого занятия, но в первый раз я хочу почувствовать тебя как можно ближе». Твои ножки устремились вверх. Медленно моя августейшая особа вошла в твое тело. Лицо изменилось, губы вытянулись в трубочку, гримаса сладкой пытки дополнила тихий, проникающий в душу любовный стон. Все было натурально и искренне. Позднее ты призналась мне, что ужасно изголодалась по мужчине и в любом случае без секса сегодня меня не отпустила. Если бы я это знал раньше!
Мое настроение окончательно улучшилось, когда мы решили спрятать пепельницу Тамары, полную едких окурков, в полиэтиленовый пакетик. Давно я заметил, что кислый запах табачного пепла – пожарная пена для моего любовного огня. Какое счастье, что ты не курила!
Ты призналась, что захватила тетрадку своих стихов. Моя голова лежала на подушке, ты сидела рядом и голенькая читала стихи. Я подумал, что ты слишком красива для поэтессы, а женщины должны читать стихи мужчинам только в неглиже. А еще я задал себе вопрос – почему стихи поэтесс так волнующи, пылки и страстны только в их юные годы? После тридцати читать их уже невозможно. А еще я подумал, что проститутки стихи клиентам не читают. Тебе было тридцать.
Ты читала стихи о любви, о душевных переживаниях женщины, они были полны романтики и очень откровенны. Их лирические герои были так непохожи на меня. Одной рукой я легонько поглаживал твою спинку, такую ровненькую, нежную, волнующую. Я смотрел в твои глаза, темно-темно-зеленые, страстные, непокорные. Какая бабушка подарила тебе это волшебство?
Неожиданно ты смущенно объявила новое стихотворение. Оно называлось «Минет». Правда, я совершенно не был согласен с его финальным призывом немедленно подарить женщине удовольствие. Ты вопросительно посмотрела на меня, я же уклончиво заметил, что это твое лучшее стихотворение, и напомнил известную житейскую мудрость, что секс без минета – выброшенные деньги. Ты вздохнула, слегка усмехнулась и расположилась между моих ног.
– Ты как больше любишь, с узким или широким влагалищем? – спросили у меня твои медовые губы.
По таким вопросам со мной еще никто не советовался.
– Начинай со среднего, а потом определимся, – наобум ответил я.
Я закрыл глаза, приятные ощущения нарастающими волнами окатывали мое тело. Неожиданно кто-то слегка пощекотал мое плечо. Я приоткрыл один глаз. Крупная красивая кошка вопросительно смотрела на меня. «Кто вы? Почему здесь? Чем угостите?», – спрашивали ее желтые глаза.
«Милка! Милочка! Эмилия! Хорошая моя девочка!» Я протянул руку и взял со стола кусочек колбаски. Кошка не спеша, с каким-то внутренним благородством и равнодушием съела маленький презент и улеглась на моей груди. Я погладил это пушистое изящество, оно довольно мурлыкало, уткнувшись мордочкой в мой подбородок. Поверх поджатых ушек Эмилии я любовался твоим телом. Изогнутая спинка ритмично колыхалась в такт каждого движения головы. Половинки попки, как две полные луны, слившиеся в поцелуе, пикантно отражались в сером экране телевизора, приводя меня в абсолютный восторг. Как жаль, что мои руки не могли к ним дотянуться! Две груди, две спелые груши сказочного сорта, приятно ласкали мои бедра. Время от времени ты поглаживала мою влажную экзальтированную плоть финиками сосков, ласково и призывно смотря в мои глаза. Хвост Эмилии немного щекотал твое лицо, мне пришлось придерживать его своими пальцами. Ласки двух очаровательных граций были великолепны.

Признаюсь, во время наших последующих болезненных разрывов и мучительных выяснений отношений Тамарина комната становилась местом моих краткосрочных свиданий с женщинами. Эмилия была их невольной участницей и, конечно же, лучшие кусочки со стола всегда доставались ей. Когда женщины дарили мне минуты восторга, Милка, привычно лежа на моей груди, требовала от меня ласк и поглаживаний. И только Лика, голубоглазая блондинка с широким задом и тупым равнодушным лицом, похожая сама на сиамскую кошку, не выпускала Милку из своих рук. Даже тогда, когда ее губы были заняты, одной рукой она поглаживала Эмилию. Впрочем, Милка ее не любила, и Тамара тоже. Из всех моих женщин они обожали только тебя.

Наконец, хриплый крик восторга вырвался из моей груди. Раскаленный бурлящий наркотик разлился по телу. С улыбкой на сомкнутых губах, в Тамарином халатике, ты быстро удалилась в туалет.
А потом легла поперек кровати, положив ноги на стену с ковром. Я умиленно поглаживал их руками.
– Они тебе нравятся?
– Да, очень.
– А более красивые ножки тебе попадались?
– Моя хитрая провокаторша, не искушай меня, – ответил я, стараясь не смотреть в твои глаза.
– Вижу, что попадались, – не унималась ты, – расскажи о них, чем их ножки лучше, я не обижусь, мне очень интересно.
 Конечно же, рассказывать тебе об этом было нельзя, но алкоголь всем развязывает языки, развязал он и мне.
– Ваши имена очень похожи. Мы были еще почти детьми, – медленно начал я, – ей было шестнадцать, она училась в школе, а я на первом курсе института. Мы познакомились на свадьбе ее брата, моего приятеля Лешки Губошлепа. Ирина была еще девчонкой, мечтающей о любви. Какие красивые у нее были ноги! Я был влюблен в ее коленки, они были похожи на личико улыбающегося ребенка. Такие же милые ямочки, маленькие бугорки на месте носика и ротика. Мы редко встречались, но постоянно помнили друг о друге. Она жила в пригороде, иногда после уроков, когда ее и мои родители были на работе, она ближайшей электричкой приезжала в город. Я встречал ее на вокзале, и мы на такси приезжали ко мне домой. У нас был час времени для поцелуев и объятий. Всего один час. Ее ноги сводили меня с ума. Я целовал ее губы, ее милые мордашки на коленках. Наши ладони дрожали от сладких предчувствий любви. У нас так и не было ЭТОГО, но нам было хорошо. Потом опять на такси я отвозил ее на вокзал, и в шесть вечера она была уже дома. Одна такая поездка в те времена стоила один рубль. О вояжах дочери ее родители ничего не знали. Но…
В дверь кто-то осторожно постучался.»

Дверной звонок прервал чтение. Ирина быстро положила письмо в ящик стола и открыла дверь.
– Добрый вечер, Иришка! – ее муж настойчиво тянул свои губы к ее лицу. С вымученной улыбкой Ирина подставила щеку для поцелуя. Виктор нагнулся, чтобы снять обувь, и ладонью медленно погладил ее ногу. Ямочки на ее коленках недовольно поджались. Ирина сделала медленный шаг в сторону и ушла в свою комнату. Виктор вздохнул и направился в кухню с огромным пакетом продуктов, купленных только что в супермаркете. Он привычно переложил их в холодильник, а бутылку коллекционного вина поставил на стол.
– Дорогая! Сегодня мы будем пить! Ты помнишь, какой сегодня день? – почти прокричал он, чтобы ей было слышно.
– Какой? – тихо спросила вошедшая на кухню Ирина.
– Сегодня двадцатая годовщина нашего знакомства.
– Неужели? – удивилась Ирина – как быстро летит время. А, знаешь, пожалуй, именно сегодня я открою тебе маленький секрет – мой брат Лешка пригласил тебя в тот день на вечеринку по просьбе моей мамы. Ей так хотелось видеть тебя зятем.
– А тебе хотелось быть моей женой?
– Не знаю, в тот вечер я об этом не думала, – тихо ответила она.
– Иришка, у меня сегодня был удачный день. Родственнички одного больного раскошелились, заплатили приличные деньги. Они такие влиятельные люди, и предлагают мне свою дружбу. Нужно познакомиться с ними поближе.
Виктор посмотрел ей в лицо, две маленькие свечки в глазах Ирины тускло горели равнодушным огнем.
Ужин проходил вяло, тишина была их незримой собеседницей. Вопреки ожиданиям Виктора, вино и деликатесы не придали праздничности их маленькому юбилею. Почти все вино он выпил сам, легкий приступ хмеля не скрыл от него какое-то странное внутреннее возбуждение жены.
– Тебя что-то волнует? – спросил Виктор.
– Нет, нет, – нервно ответила Ирина, – просто я сегодня устала и плохо себя чувствую. Ты не будешь возражать, если мы перенесем наше ночное свидание на завтра? Виктор обреченно согласился.

Поздним вечером в своей спаленке Ирина быстрым нервным жестом достала письмо.
– Неужели это он? Нет, нет, этого не может быть! Этого не может быть! – повторяла она себе.
– А вдруг он? Ведь в лотереи кто-то выигрывает. Да и что теперь, все равно ничего не изменить.
«Он или не он?» – крутилось в ее голове. Последние его слова в письме обо мне. Он описывает наши встречи и мои ноги. Вдруг она вспомнила. Открытка! Почерк. Ирина подошла к книжному шкафу и достала старую потрепанную книгу «Домоводство», толстую и такую бесполезную сегодня. Она перелистала страницы со старомодными картинками и извлекла из них уже начинающую желтеть открытку.
– Вот она! – обрадовалась Ирина.
Глаза напряглись, всматриваясь в знакомые неровные буквы:

Дорогая Иришка!
Поздравляю с днем рождения.
Старый гном, который живет у меня под столом, открыл мне одну тайну. Мы всегда будем вместе. За корочку хлеба я выпросил у старика для тебя любви и достатка. Целую свою жемчужинку. Гномы выполняют свои обещания. Эдик.

Почерки не совпадали. Впрочем, она подумала, что годы меняют не только внешность людей. Что-то родное и знакомое было в этих неровных буквах. Интуиция женщин редко их подводит.
– Сейчас я дочитаю письмо, – шептали ее губы, – Эдик, если это ты, то дай мне знать, ты знаешь как. Пожалуйста, я все пойму.
В который раз Ирина взяла в руки письмо и продолжила чтение.

«Стучалась Тамара. Так не вовремя! Она зашла в комнату и посмотрела на полупустую бутылку. Пока ты одевалась за ее спиной, я налил ей стопку, и мы выпили с Тамарой за ее здоровье. Она любезно предложила нам не забывать старую больную женщину и чаще ее навещать. Мы вышли в темный коридор, я обнял тебя за плечи, на мой прощальный поцелуй ты ответила нежным прикасанием кончиков пальцев к моему лицу. А потом ты напомнила мне о деньгах.
– Проститутка, – подумал я.

Эдик, это ты? – знакомый мужской голос в телефонной трубке оторвал меня от кофе.
– Николай?
– Да. У меня опять неполадки с телевизором. Когда ты будешь?
– Жди через час, – сказал я.
Николка встретил меня радушно. Ремонт занял немного времени. Его старая «Березка-Ц208» долго не сопротивлялась. Сегодня он получил пенсию, и все его «друзья» сидели в его грязной прокуренной комнате, ожидая моего скорейшего ухода. Им не терпелось пропить его жалкие деньги. Они прекрасно понимали, что для Николки дорога только первая бутылка. Мне захотелось ему помочь. Когда он спросил о сумме ремонта, я заломил цену раз в десять больше обычного. Я знал Николку, он вздохнул и любящим глазом молча отдал мне деньги.
В коридоре он тихо прошептал мне: «Тамара рассказала мне о вашем приходе. Ей так понравилась Ирэна. Эдик, ты можешь приходить с ней и ко мне в любое время».
Я посмотрел в его открытые печальные глаза и сказал: «Николай, спасибо, но я ей больше не звонил».
– Почему? – удивился он.
– Не знаю, мне показалось, что она не моя женщина. Я не в состоянии ее понять.
– Послушай. Позвони ей и приходи к нам, она ожидает твоего звонка. Вот увидишь.
Он ушел, громко стуча ортопедическими ботинками о грязный деревянный пол. Ему не терпелось напиться.
Что-то пророческое было в его словах. Все, о чем он говорил или предупреждал, рано или поздно сбывалось. Сбылось и в этот раз.

– Почему ты так долго не звонил? – тихо возмущался твой голос в телефонной трубке, – я тебе не понравилась? Давай встретимся, ты мне очень нужен.
На остановке кто-то нежно прикоснулся к моему плечу. Я обернулся.
– Как ты меня сегодня находишь? – спросили твои губы.
– Ко мне на свидание пришла космическая женщина, Аэлита, – ответил я, рассматривая твой красивый фиолетовый костюм.
– И все? Больше ты ничего не замечаешь?
– Вроде н-ни-чего, – неуверенно ответил я.
– А прическа?
Я с особым вниманием посмотрел на твои волосы, они были покрашены в каштаново-рыжий цвет и немного по-другому подстрижены.
– Тебе очень к лицу твоя новая стрижка и цвет волос, – мой виноватый комплимент явно запоздал.

Тамара встретила нас радостно. Я попросил пригласить Николку. Он открыл дверь и с широкой улыбкой сразу же похвалил новый цвет твоих волос и прическу. Николка смотрел на тебя восторженными влюбленными глазами. Так, наверное, смотрят дикари на свои женоподобные каменные божества. В его обычном взгляде было столько униженной тоски и печали, но сегодня они светились каким-то внутренним счастьем.
Мы остались у Тамары, хотя Николка долго уговаривал меня обосноваться именно у него. Его неубранную грязную кровать с железной сеткой невозможно было прикрыть никакой простыней. Как закадычные друзья, мы выпили за Ирэну, ее красоту и здоровье. В тот день обнаженное пьяное Счастье незримо присутствовало между нами, оно пило и ело, целовало наши губы, делало все для того, чтобы мы были веселы. И мы были веселы. Я подкладывал Николке закуску, Тамара шепнула мне, что он постоянно голоден. После второй я вернул ему половину его денег, взятых обманом накануне, а вторую половину незаметно отдал Тамаре. Пусть она подкормит его в голодные дни. Уверен, что они пропили их на следующий же день.
Николай! Я бесконечно виноват перед тобой. Конечно же, Ирэна – это твоя женщина. Но, по какому-то необъяснимому року, в трех наших судьбах высшие силы поставили запятую именно между нами. Поэтому я наслаждаюсь Ирэной, этим Клондайком удовольствий, мое Величество покрыто помадой ее поцелуев, мне она хрипит в самые сокровенные минуты: «Делай со мной что хочешь, я твоя сучка, я шлюха, пошлого хочу, пошлого!»
Николай, ты мой князь Мышкин, добрый, умный, великодушный. Ты моя хмельная совесть. Одного не пойму, как можно оставаться добрым человеком, брошенным матерью в роддоме, не знавшим ее поцелуев, воспитанным в интернате для детей-инвалидов, не видевшем ласки и домашнего тепла, убогого и жалкого физически, забытого всеми, бесконечно унижаемого и обманываемого? У нищего отнимали все, даже его суму. Впрочем, а человек ли ты?

Ирэна, помнишь нашу первую встречу у тебя дома? Это была первая годовщина нашего знакомства. Я просил тебя открыть дверь обнаженной. Она открылась, словно занавес в театре. Премьера удалась. Ты была одета лишь в туфельки золотистого цвета и крупное янтарное ожерелье, так пикантно дополняющее твою чудную высокую грудь. Я ощущал себя Цезарем на пороге дворца Клеопатры. Опустившись на одно колено, ты протянула мне маленький поднос со стопочкой водки и разрезанным на дольки апельсином. Счастье и страстное желание разлились по моему телу вместе с водкой, обожгли меня изнутри. Путь к дивану был недолгим. А потом, моя Клеопатра, ты танцевала для меня восточные танцы под аккомпанемент незнакомой арабской музыки. Я любовался твоим телом, зная, что это больше не повторится. В этот день ты была сладчайшей рабыней своего султана, халифа на час.
Бедный халиф приготовил тебе необычный подарок. Конечно, такую женщину положено осыпать золотом и жемчугами, а золотую пектораль по всем правилам гарема ты должна была одними губами снять с моего уставшего «Я». Драгоценностей у меня не было. А было желание подарить тебе немного счастья. Долгими вечерами я мастерил одну вещицу. На обвитый золотистой лентой проволочный каркас в виде ассиметричного сердца я прикрепил около сотни SMD-светодиодов по контуру ленты. Два тонких незаметных провода соединяли конструкцию с миниатюрным электронным прерывателем, работающим от небольшой литиевой батарейки. Я прикрепил это к самой красивой розе моего заранее купленного букета. Цветочница, помогавшая мне с упаковкой, с любопытством посмотрела в мое лицо и сказала: «Сегодня Ваша дама будет счастлива. Любимая женщина?» Я кивнул головой.
Немного отдохнув от бешенства первых минут, мы прошли на кухню, на столе горой возвышались купленная мною выпивка с гостинцами и упакованный букет. Я развернул упаковку и незаметно щелкнул выключателем. Среди роз в красном мерцающем контуре сердца пылали два ярких белых слова «ONLY YOU». На стол, кружась, упала моя записка.

Дорогая Ирэна! Электронный клон моего сердца теперь в твоих руках. Делай с ним, что хочешь, но помни, он тоже умеет страдать, болеть и любить. Целую твои колени. Эдуард.
 
Две теплых слезы упали на мою руку. Я посмотрел в твое заплаканное лицо. Наши губы соприкоснулись. Неожиданно ты опустилась на колени. Мой необязательный друг и постоянный спутник утонул в объятиях твоих дрожащих губ. Это было мое самое большое сексуальное удовольствие. Казалось, что капли моего любовного нектара упали на твое сердце. Возможно, они остались там навсегда. Мое мальчишество удалось.
 
В этот день я превзошел себя. Мы мало ели и много любили. А еще говорили, открыто и много. Ты рассказала о днях своей бурной юности. О многочисленных небескорыстных встречах с арабскими студентами, о ненасытности твоей женской души, а еще сквозь слезы призналась, что очень больна, уже много лет ты страдаешь артритом в тяжелой форме, каждый шаг тебе дается с болью, и перед запланированной встречей со мной за несколько дней усиленно принимаешь кучу лекарств, изнуряешь себя йоготерапией. Я опешил. Ладонь моей руки медленно поползла от твоей коленки к груди, повторяя все округлости твоего тела. Пальцы, застрявшие на белоснежных холмах, сжали соски, а губы прижались к губам. Это был мой ответ. Ты все поняла.
Лежа на животе, я слушал спиной твой ласковый экзотический массаж. Особая техника ногтевых щипков и быстрое рубление ладонями спины и ягодниц приводили тело в восторг, навевали шальные мысли. Темнело, вспышки пульсирующего сердца добавляли интимности нашей встрече. «ТОЛЬКО ТЫ» – напоминал мерцающий контур. Неожиданно два неярких желтых огонька привлекли мой взгляд. Огромный белый кот злобно рассматривал наши обнаженные тела.
– Филя! – ласково обратилась к нему ты.
Кот зашипел и, бросив обиженный взгляд на хозяйку, прыжками удалился из комнаты.
Зазвонил телефон. Пока ты беседовала с подружкой в смежной комнате, я вынул из сумки приготовленный заранее большой запечатанный конверт и положил его на стол возле букета. Ты вошла и удивленно воскликнула. Наискосок на конверте большими буквами было написано «У Л Ь Т И М А Т У М»
Распечатав конверт, ты расплылась в улыбке. Помнишь его текст?

Дорогая Ирэна! Если Вы в течение десяти минут не приготовите своему обожаемому мужчине кофе, то он разлюбит Вас.
 ЭДУАРД.

Подарив мне поцелуй, ты спешно удалилась. Неожиданно послышались громкие возгласы и ругань. Я вошел на кухню и обомлел. На том месте, где я дарил тебе цветы, лежала блестящая кучка Филиных фекалий. Ты возилась с совком и тряпкой, ругая кота, так не вовремя нам отомстившего, и призналась, что Филя всегда так подло мстит, загаживая самые оживленные места квартиры. Думаю, что Сальвадор Дали на моем месте немедленно взялся бы за кисть, перенося на холст атрибуты сюрреализма: обнаженное женское тело в весьма динамичных позах, металлический совок, тряпка и кошачьи фекалии. Кот так и не принял меня, несмотря на мои неоднократные попытки задобрить его ласками и колбаской с сыром. Каждый раз, находясь у тебя, я перемещался по квартире, как по минному полю. За все приходилось платить, находясь на чужой территории. Видимо, два кошачьих индивидуума (по гороскопу я Лев) не могут делить одну самку на одной кровати.
Пока ты готовила кофе, я положил тридцать гривен под вазу с букетом роз. Со стоящей рядом иконки на меня смотрели всевидящие глаза Богородицы.
Стук золотистых туфелек застал меня сидящим в кресле. Ты вошла, держа в руках знакомый маленький поднос с красивой чашкой кофе. Взбитая пена сверху была присыпана тертыми грецкими орехами. Я отпил глоток, любимый напиток медленно приводил меня в чувство.
– Хочешь сказку? – спросила ты.
– Ты давно уже опутала ею мою душу.
– У сегодняшней сказки красивое начало, пусть будет и счастливый конец, – сказала ты и, упредив желание, присела между моих ног.
Четыре глаза пристально всматривались в монотонные движения твоей головы. Два довольных соловеющих моих и два мстительных недовольных Филиных.
– Тебе было хорошо? – спросила ты.
– Я чувствую себя пажом после поцелуя королевы.
Кофе казался напитком богов. Выпитую чашку я осторожно поставил на стол.
– Она твоя, – сказали твои уставшие губы, – я дарю ее тебе. Будешь пить из нее кофе и вспоминать обо мне. Я купила ее для тебя месяц назад.
Твой умный утонченный подарок покорил мою душу.
Мы немного устали. Полученных в один день удовольствий было предостаточно. В коридорчике, стоя топлесс и примеряя перед зеркалом мою кепку, ты спросила, доволен ли я сегодняшним днем.
– Ирэнка, сегодня ты заменила мне мириады гурий восточного рая! Еще год назад я не мог и мечтать о таком блаженстве.
В который раз твои губы медленно потянулись к моему лицу. Хмельная голова рисовала картину прекрасного художника, старого мастера с давно забытым мною именем. После нескольких лет сладкого плена Адонис уходит из пещеры Венеры, чтобы превратиться в цветок.

Я решил немного прийти в себя на свежем вечернем воздухе и присел на длинную скамейку остановки, неизменном месте наших встреч. Кто-то легко толкнул меня в бок. Я оглянулся. Николка?! Вот так встреча!
Мы радостно пожали друг другу руки, я рассказал о нашей сегодняшней встрече. Его глаза засияли счастьем, как будто это он был сегодня на моем месте.
– А почему не у нас? – спросил он.
Я осторожно объяснил ему, – родители Ирэны уехали на денек к родственникам, пропустить такой случай было просто преступлением, а еще сегодня годовщина нашей первой встречи.
– Николай, – сказал я, – ты не обижайся, грязновато у тебя в комнате, сам понимаешь, в твою постель Ирэна не ляжет ни со мной и ни с кем другим. Объясни мне лучше, почему она берет с меня деньги?
В свете автомобильных фар из-под широких брежневских бровей на меня смотрели спокойные синие глаза, так не соответствующие его юродствующему образу.
– Трудно сказать, – медленно отвечал Николка, – может, привычка, но в любом случае она не воспринимает деньги как плату за любовь. Кроме внимания, ты должен дарить женщинам что-нибудь еще, в крайнем случае, деньги. Просто за то, что они женщины. Неужели ты этого не понимаешь?
В памяти оживала восточная мудрость: «Если хочешь, чтобы женщина подарила тебе сердце, подари ей что-нибудь взамен».
– Знаешь, Эдик, твои отношения с Ирэной нуждаются в постоянной поддержке. Скоро я уйду. Вам будет нелегко, порой очень сложно. Вы очень похожи, нуждаетесь друг в друге и тянетесь друг к другу. Это сблизит вас на годы.
– Куда это ты уйдешь? – поинтересовался я.
Он не ответил, а потом отвел взгляд в сторону и спросил: «Одолжи пять гривен, я верну их тебе с пенсии». Я протянул руку в правый карман куртки за кошельком. Застывшие пальцы удивленно нащупали какие-то смятые бумажки. Это были деньги, которые я положил под вазой с цветами. Тридцать гривен. Ирэна не взяла их. Я протянул их Николке.
– Возьми эти деньги, Николай. Они твои. Выпей сегодня за нас. Возвращать их не нужно.
Я смотрел вслед уходящему Николке и думал – возможно, этот человек, подобно Канту и Гоголю, за свою жизнь не познал ни одной женщины. А советы его всегда точны. Куда это он собрался уходить?

Прошел месяц. Шторм в моей голове давно утих, а Филина шерсть на нижнем белье очищена. Сидя на кухне я пил чай из подаренной чашки и смотрел в окно на зажигательную самбу февральской метели. Звонок телефона прервал состояние моего блаженства.
– Алло! Эдик? Это Тамара, из общежития. Умер Николай, неделю назад, внезапно, от инфаркта. Я и соседи позвонили его троюродной сестре в Россию, но она отказалась его хоронить. Тело несколько дней лежало в комнате. Хоронить было не за что. Спасибо Константину Петровичу, нашему депутату, ты его знаешь – через райсовет он добился похорон Николая. Его похоронили в месте, на котором хоронят бездомных и бродяг. Мы решили тебе сообщить, Николай так часто вспоминал тебя и Ирэну…
Трубка радиотелефона надрывалась короткими гудками, я рассеяно смотрел в окно. Темнело, миллионы снежинок, повинуясь мощному порыву вьюги, соединились в высокий вертящийся столб. Скоро он обрел причудливую форму шатающегося человека, медленно идущего к моему окну. Согбенная фигура великана показалась мне знакомой. Наши взгляды встретились. Его белоснежные глаза с синеватым оттенком были спокойны и грустны, а снежно-мерцающий силуэт напоминал ангела, чистого, как снег. Движение вихря замедлилось, в одну секунду фигура рассыпалась. Николка! Ты пришел попрощаться со мной, зная, что я не в силах прийти к тебе сейчас!
Две траурные вороны угрюмо сидели на бетонных столбах. Так внезапно и печально оборвалась дорогая мне жизнь.
Беззвучно зашелестели страницы памяти, клавишами застучали в голове слова Пушкинского юродивого Николки: «Нельзя молиться царю Ироду». К чему это? Прости меня, Николка. Лежишь ты сейчас в земле с номером на табличке вместо имени, придет час, и в эту бездну шагну я. Заступись за меня, грешного.
– Кто тебе звонил? – поинтересовалась вошедшая на кухню жена.
– Да, так, клиентка одна, приглашает посмотреть телевизор.
– Если ты меня еще любишь, то дай десятку из своих подкожных, хочу пройтись в магазин и купить сладенького нам к чаю.
Я протянул ладонь между ее ног, ножки кокетливо сомкнулись, пальцы медленно разжевывали женскую мякоть.
– Зяблик, а ты меня еще любишь? – спросил я у жены.
– Люблю, люблю, старикашку такого, не знаю только за что, – ее губы потянулись к предательскому декольте на моей макушке.
Жена ополоснула допитую чашку под струей воды. Неожиданно чашка выскользнула из ее мокрых рук и с грохотом упала на пол. Фаянсовые осколки острыми белыми пятнами укрыли кухонный ковер.
– Эдик, так получилось, прости. Я знаю, ты любил эту чашку. Я куплю тебе другую, лучшую.
– Ничего, ничего, Тася, всякое бывает, – я приподнял ее халатик и поцеловал выглядывающую из-под трусиков попку, – если бы я был богатым людоедом, то питался исключительно женскими ножками и попками. Представляешь, красивенькие ровненькие женские ножки в мундире – в черных колготках! Ух-х!
– Когда ты уже поумнеешь?
– Боюсь, что не скоро, поэтому и считаю, что ты лучшая из женщин.
Я был совершенно искренен.
Наступивший вечер перевернул еще одну страницу моей бестолковой жизни.

Лицо Тамары засияло улыбкой. Мы вошли в ее комнату.
– Знаешь, Эдуард, за неделю до смерти Николка купил у соседей почти новую двуспальную кровать. По секрету сказал, что для вас. Занял денег, пригласил Светку из 211-й комнаты убрать у него, а потом купить новое постельное белье и кое-что из посуды.
Я наполнил стопки до краев. За помин души Николки впервые ты выпила до дна.
– Меня никто так не любил, как он, – со слезами на глазах тихо сказала ты.
– Земля ему пухом, – я, снова разлил всем по поясок, – мы живем в мире каннибалов, а Николка – он вегетарианец, и жить среди нас не может. Вот он и ушел, хотя очень нас любил. Он делал нас радостнее и счастливее. Но он помнит о нас и продолжает нас любить.
Тамара умиленно кивнула головой.
– Ты же не любишь пьяных женщин, – с укором сказала ты.
– Терпеть не могу, обожаю только тех, которых напоил сам. Пьяные женщины такие ласковые, нежные, покорные, мне приходится лишь выполнять их желания, очень редко не совпадающие с моими.
– Хитренький какой, – ответила ты и выпила до дна.
Тамара ушла в пустующую комнату Николки.
Руки соединили наши тела. Лежа на кровати, мы нежно поглаживали друг друга ладонями. В поэзии прикосновений рождались твои стихи. А потом, накинув приготовленный Тамарой халат, ты попросила меня сделать большой массаж ног. Разминая фалангами пальцев твои узкие розовые пятки, я изредка поглаживал и Милку. Видимо, она немного ревновала меня к тебе и терлась у моих рук. Поведение всего живого так похоже!
– Как приятно! Где и когда ты научился так хорошо массажировать? Женщины ведь этому не учат.
– Знаешь, в детстве я около года провел в санатории под Одессой, – ответил я. – Там мне сделали две операции. Шрамы на ногах – это память тех дней. Золотое время моей жизни! Первая любовь, первые робкие поцелуи, первая ветка подаренной мне сирени и большие черные девчоночьи глаза.

Однажды на работу в санаторий приняли слепого массажиста. Его лицо было обезображено шрамами. Глаза закрывали очки с огромными увеличительными стеклами вместо линз. Медсестры шептались между собой о его трагической судьбе. Будучи геологом, он по ошибке попал в зону взрыва скальных пород. Коллеги забыли предупредить его о взрыве. С тех пор он мог различить только день и ночь, да размытые контуры предметов. Не знаю почему, но он привязался ко мне. Может потому, что мальчишки постоянно посмеивались над ним, а я молчал. Он был робок и застенчив. По вечерам после отбоя он просил меня зайти в массажный кабинет, я читал ему толстую книгу по медицинскому массажу с черно-белыми иллюстрациями. Затем он повторял только что прочитанные массажные приемы, массируя мою спину и ноги. В палату я возвращался с неизменной бутылкой фруктовой воды, к радости пацанов.
Без меня долгие ночные разговоры не начинались. Так я освоил основные приемы массажа. Они здорово пригодились мне в жизни.
Я ремонтировал телевизоры, и судьба по очереди свела меня с двумя проститутками. Постепенно мы стали друзьями. Я научил их технике массажа, одна из них даже призналась, что настоящее удовольствие получает только от моих рук, а остальное напоминает ей работу. Врала, конечно. Со временем они записались на престижные курсы массажа, часто тренировались на моей спине и ногах. Одна даже открыла массажный салон «АННА» – полулегальный бордель. Анна – это ее рабочее имя – на этом не успокоилась и окончила курсы какого-то модного восточного массажа, выполняемого преимущественно локтями. Стоя на четвереньках, она сильно надавливала локтями только ей ведомые точки на моей спине и ягодницах. Боль пронизывала всю спину. Даже попутное поглаживание тела ее громадной грудью не маскировало боль. Она уверяла, что мой созревающий остеохондроз задушила в зародыше. В свой рискованный бизнес она привлекла свою двоюродную сестру Викторию. После ее локтевого массажа бедная Вита просила меня погладить ее легонько руками, чтобы снять боль, иначе очередного клиента она обслужить уже не сможет.

– Эдик, скажи честно, грудь Анны лучшее моей? – капризно спросила ты.
– Ирэнка, по размерам твоя в два раза меньше, а по степени моего возбуждения – в четыре раза больше. Можешь быть спокойной. Пропорция формы и размера у тебя просто золотая. Кстати, почему ты в халатике? Ты же знаешь, делать массаж даже легко одетой женщине – извращение.
– Знаю. Просто не хочу, чтобы твои глаза привыкли к моей наготе. Они всегда должны быть немного голодными.
А потом, выдержав паузу, ты спросила печальным голосом.
– Эдик, что со мной будет дальше? Годы идут, а я одна. Мне уже тридцать, противные мысли терзают душу. Хорошо, что у меня есть ты. С тобой можно посоветоваться на любые темы, мне хорошо, когда ты рядом, но, я знаю, тебе я не нужна. Я всего лишь любовница и живу только в ожидании чуда. А тут еще моя болезнь, я думаю, что это Божья кара за мои грехи.
Я давно ожидал этих вопросов.
– Ирэна, пока ты не снимешь халатик, я не отвечу. Сегодня я хочу постоянно видеть твое тело, – я попробовал немного смягчить и оттянуть ответ.
Мои пальцы нервно пробежались по непослушным пуговицам Тамариного халата и швырнули трофей на стул. Сидящая на стуле Милка в испуге прыгнула на пол, зацепив хвостом стоящую у дверей швабру. Лишившись опоры, она с грохотом упала на пол. Эффектно, но неуклюже я возвратил глазам их пищу.
– Ирэна, успокойся, все у тебя будет хорошо. Я знаю это, то же говорил мне и Николка. Твой главный мужчина еще будет, он немного опаздывает, но он уже в пути. Так уж получилось, я иду впереди. В этом мире ты ничего не умеешь делать руками, кроме, пожалуй, кофе. Но у тебя есть самое главное – ты ЖЕНЩИНА, ты с этим родилась. Когда он появится, я уступлю ему дорогу. Ты будешь счастлива, а пока ты нужна мне. Мы оба нужны друг другу. Ты необыкновенная, ты лунная. Жаль, что мое мужское Эго умеет говорить только со мной – каких сладких пошлостей оно бы сейчас тебе нашептало! Кстати, оно хочет кушать и требует покормить его из ложечки. Что у нас сегодня на второе?
Мой нескладный монолог прервала твоя фигура, изящно поворачивающаяся ко мне аккуратненьким задом.
Наевшись до отвала, Эго умиротворенно заснуло в недрах моего тела. Успокоенная Милка пушистым ежовым комочком улеглась у моих ног.
– У меня такое чувство, что более всего на свете ты любишь ЭТО, – сказал я.
Ты улыбнулась и, склонив голову мне на плечо, ответила: «Обожаю эту волшебную приятность, в такие минуты я забываю о боли. Разве можно сравнить ощущения от прикосновений твоих пальцев с этой горькой водкой? – ты указала на полупустую бутылку. – По-моему, после бодрствования и сна, это третье, наилучшее состояние всего живого, жаль, что такое короткое. Этим минутам мы посвящаем жизнь».
– Чижик, ты у меня настоящая поэтесса! Прямо Ахматова какая-то! Почему же тогда убежала от меня в первую нашу встречу здесь?
– Эдик, ты же знаешь, женщину необходимо зажечь. А у тебя в тот день не было спичек.
После этих слов я обнял свой обнаженный философский камешек и нежно-нежно, как ты любишь, поцеловал правую, меньшую по размеру грудь, «младшенькую», как уже давно назвал ее я.
– Эдик! Помнишь, ты рассказывал об Ирине, той девушке с двумя ножками-сказками, – спросила ты, поочередно отвинчивая и нюхая колпачки запыленных флаконов Тамариных духов, – интересно, чем закончились ваши встречи?
– Мы расстались. Ее мама все узнала. Кто-то из ее соседей увидел нас в такси. Мама уговаривала ее выйти замуж за другого. Ирина поддалась уговорам и позвонила мне с вокзала. Она плакала в трубку. Я молчал, потому что знал, в любви двоих все решает любовь женщины, а она не выдержала испытаний. В этот день наша любовь умерла. Если она смертна, конечно.
– Больше вы не встречались?
– Один только раз. Случайно, в центре, возле «Ведмедика». Я ожидал свою девушку. Ирина подошла ко мне сама. Так неожиданно. Торопилась. Мы зашли в предбанник института культуры. В конце длинной лестницы эхом отдавались обрывки вокальных упражнений учащихся. Мы целовались, не обращая внимания на проходящих. Это было прощание еще недавно любящих людей. Позднее я случайно узнал, что в этом здании в годы оккупации располагалось городское гестапо. Сколько крови и страха видели эти ступени. Скольких молодых людей оплакивали матери у этого подъезда перед отправкой в Германию. Ступени были свидетелями и нашего расставания.
– Я замужем, – сказала она.
Я ничего не слышал. Мои губы целовали ее открытый рот. Рука, положенная на живот, ощущала его дрожание и спазмы. Отпущенная на свободу ладонь сжала черную ткань колготок. Упругая плоть приятно ласкала пальцы. Сладкое, забытое чувство волной окатило мое напряженное тело. Ирина негромко застонала.
– Все, все, мне пора.
– Мы больше не увидимся? – обреченно спросил я.
Она молча смотрела в мои глаза.
Через час, сидя на скамейке заброшенного дворика возле исторического музея с девушкой, я обнимал и целовал ее, думая, что обнимаю Ирину.

– Как печально, – сказала ты. Интересно, как она выглядела?
Я не ответил. За дверью послышались шаркающие шаги Тамары. Выходя из комнаты, ты спросила, ничего ли я не забыл? Я положил тридцать гривен в твою сумочку.
Перед расставанием мы присели на нашу скамейку.
– Я часто думаю, почему мы так поздно познакомились? Ведь если бы мы встретились раньше, то возможно ты лежал бы сейчас на диване или возился со своими схемами за столом, а я готовила бы тебе ужин на кухне, – смотря в мои глаза, мечтательно шептала ты.
– Ирэнка, дорогая, находясь возле тебя, меня часто преследует ощущение дежавю. Я чувствую, что во всех прожитых нами жизнях мы всегда были рядом. Когда я был раджей, ты была моей любимейшей танцовщицей, несравненной Ири, прекраснейшей из наложниц. Я смотрел на твое танцующее тело в браслетах, и мое сердце замирало. Правой рукой я гладил кошку, лежащую на моих коленях, а указательный палец с огромным рубином неизменно показывал на тебя. Я чувствовал, как Лулу покусывала губы за моей спиной. Ее и кошку подарил мне северный раджа.
В колониальной Гватемале ты выкупила меня на невольничьем рынке, а потом ночью приходила ко мне, омывая и целуя раны от плети на моей спине. Твой супруг так учил меня не смотреть в твои глаза.
Когда я был львом, первая самка прайда тащила для меня зебру в зубах, оберегая от чужих голодных глаз, она любила, когда я съедал еще теплую печень, а потом клал лапу на ее полнеющий живот. Ты тащила убитую антилопу с не меньшим азартом, но ты любила, когда я оставлял печень тебе. Вы никогда не охотились вместе.
Одно скажу – в тысячах превращений мы всегда были любовниками, и никогда мужем и женой.
– А Николка?
– Он постоянно был рядом. Однажды в виде голубя он принес записку от королевы, наложницы моих опиумных снов. Неделя, проведенная с тобой в охотничьей избушке, была лучшей во всех моих жизнях.
– Ну, ты и сочинитель! Впрочем, женщины таких и любят.
– А ты из этих женщин?
– Да.

Быстро бежит время. Тихо шуршит кассета магнитофона моей жизни. Память и воображение заменяют перемотки назад и вперед. В окошечке счетчика расхода ленты щелкают дни и месяцы.
Мы ссорились и мирились, все чаще сладкие звуки твоих любовных стонов заменялись долгой паузой. Неизменно было одно – при каждом новом примирении вторую стопку мы молча выпивали за Николку, за упокой его светлой души.
Постепенно в наших отношениях сумасшедших объятий становилось все меньше, а разговоров и бесед все больше. Тело наших тайных свиданий уже давно переболело детской болезнью гиперсексуальности, и только после долгих разлук мы возвращались к истокам наших чувств.
А потом… Потом мы расстались, я думал, что навсегда. Больнее всего было вырвать шпильки твоих золотистых туфелек из моего проколотого сердца. Эта боль приобрела хроническую форму и тоскливыми вечерами отдавалась приступами мечтаний и бесплотных видений. Такими вечерами я полностью погружался в семью.

Креветки к пиву были хороши! Виброзвонок мобильника настойчиво стучал в грудь Эдуарда.
– Ополосни пальцы пивом, – посоветовал его приятель Сергей и полил из бокала на усеянные креветочными лапками и усами руки.
– Как ты? Безумно скучаю, – бездушными буквами дисплея шептали чьи-то женские губы.
– Жена? – спросил Сергей.
– Ирэна, – ответил Эдуард.
– О-о! Та самая? Ответишь сейчас или отвезти тебя к ней сию минуту?
– Спасибо, Сережа, я поступлю иначе, – задумчиво произнес Эдуард.
Заказав еще по одному бокальчику пива и выпив за банальное соответствие их мужских возможностей образу часового на посту, друзья неуверенными шагами покинули пивную.

Уже утро. Сонные школьники уныло плетутся на занятия. Это письмо – благодарность тебе за минуты счастья, оно подобно зерну, брошенному в сугроб. Умирают наши чувства. Дух Николки нам уже не помогает. В этих листках часть нашей жизни, в них память о тех минутах, когда наши души летали. Сохрани их.
Мне пора. Ирэна! Я хочу, чтобы ты пришла в эту субботу на нашу скамейку. Время ты знаешь. Приходи. Целую младшенькую.
 Эдуард.»

Ирина неуверенно нажала на кнопку дверного звонка. Дверь открыла молодая женщина. Ее темно-зеленые глаза вопросительно рассматривали Ирину.
– Вы Ирэна?
– Да, это я, что вам нужно?
– Мне по ошибке попало письмо, которое написано, возможно, для вас, – немного волнуясь, объяснила Ирина, держа в руках объемистый конверт. В адресе номер дома несколько смазан и не отчетлив. Вам знакомо имя «Эдуард»?
– Вы прочитали его? – спросила Ирэна.
– Да, извините, так получилось. Мне показалось, что это письмо вам так необходимо. Я довольно долго искала вас.
– В таком случае, проходите в квартиру, – сказала Ирэна и закрыла за незнакомкой дверь.

– Вот и приехали, – повернувшись в кресле, водитель такси с интересом рассматривал двух красивых молодых женщин, сидевших на заднем сидении машины.
– Спасибо, подождите еще минуточку, сказала одна из них.
Поочередно они достали из сумочек тонкие воздушные покрывала-шарфы и укрыли ими свои головы. Аккуратно поправив их друг на друге, они вышли из машины и направились к ограде храма.
У паперти они раздали милостыню нищим и несмело вошли в храм. В свечной лавке одна из них протянула записку церковной служительнице.
– Можно у вас заказать панихиду?
– Да, конечно. Свечи брать будете?
– Да.
Служительница развернула записку. Под красиво нарисованным крестиком она прочитала слова: «О упокоении Николая».
После отпуста у церковной калитки их снова окружила небольшая толпа нищих. Они раздали мелочь в их руки и кружки.
– Не нужно мне больше, – неожиданно сказал один из них, высокий долговязый мужчина, – вы уже давали мне деньги утром, до службы.
– Подайте лучше Николке, – долговязый указал на человека, сиротливо стоящего у церковной калитки, – ему сегодня дают мало.
– Николке? – женщины переглянулись.
– Да-да, ему.
 Пристально всматриваясь в сутулую фигуру, женщины подошли ближе к калитке.
– Вы Николка? – спросила одна из них, осторожным голосом.
– Да, я.
Из-под широких лохматых бровей на них смотрели пронзительно-синие глаза, так не вяжущиеся к хмельной рассеянной улыбке.
– Возьмите, пожалуйста, – она протянула Николке пятьдесят гривен.
– Спаси Бог, – ответил нищий, ничуть не удивившись.
– И от меня тоже, – сказала вторая, протягивая двадцатку.
– Спаси и сохрани и вас Боже, – ответил Николка.
– Вы так добры! Боженька пошлет вам ребеночка, – сказал Николка, глядя в серые глаза одной из них.
 – А вам жениха хорошего и супруга примерного, – он по-детски улыбнулся второй, зеленоглазой.
Он не мог видеть, как ямочки на коленках одной из них расцвели в улыбке, а высокая грудь второй задрожала от учащенного дыхания.
Женщины удивленно посмотрели друг другу в глаза. Одна из них прикоснулась ладонью к руке Николки.
– Молитесь за нас, Николай, – сказала она. Пусть и вас хранит Господь.
– Хорошо. Как ваши имена? – спросил Николка.
– Ирэна и Ирина, – ответила зеленоглазая.
– У вас все будет хорошо, – Николка отвел свой странный внимательный взгляд от Ирэны и неспеша перекрестился на крест колокольни.

Чуткое ухо Николки уловило обрывки разговора женщин, стоящих за оградой возле дороги в ожидании такси.
– Откуда он все знает? Ты думаешь, в этом есть какой-то знак?
– Просто уверена. У него Николкины глаза. У нас и впрямь все будет хорошо, как он и сказал.
– Знаешь, когда ты открыла дверь, я сразу посмотрела на твои ноги. Почему-то думала, что увижу золотистые туфельки. Бедный Эдик!
Зеленоглазая улыбнулась.
– А ты обратила внимание на высокого? Если бы я была Президентшей, он у меня работал бы премьер-министром, ни копейки бы не украл. Откуда такая честность? Ирэна, а Эдик был прав, гном не ошибся.
– А все же, когда ты поняла, что это он?
– Когда прочитала о поцелуе в институте культуры.
– Завтра ты его увидишь, встречаемся у меня в пять. Юбочку одень короче, представляю, как он удивится, увидав тебя и твои ноги.

– Конечно, удивится и все поймет. Старая любовь принесет счастье обоим. А Ирэна, ей пора, – негромко прошептал нищий.
Его синие глаза смотрели на садящихся в такси женщин. Они видели, как водитель, высокий молодой шатен, помогал Ирэне занять место на переднем сидении машины, бережно придерживая ее руку. Ирэна благодарно ему улыбалась.

поделиться

Александр Гречишный

29.08.2008