Клавдюша

Тридцативосьмилетней продавщице сельпо Клавдюше явно не нравилась Люська. Она считала, что у ее чернокудрого Славика должна быть совсем другая жена. Не белобрысая пигалица, как эта: и слишком уж она тощая, и глазенки у нее какие-то выцветшие. Правда, окружающие считали, что на внешность Люся была если и не Клаудиа Шиффер, но тоже ничего - гибкая, как лозинка, светловолосая, голубоглазая, первая на селе певунья. Но вот нужна была Клавдюше сноха из крепкого хозяйства, с хорошим приданым - и баста. А 17-летнюю сироту Люську воспитывала бабушка, и жили они на ее пенсию да тем, что земля пошлет. Правда, девчонка была трудолюбивая и уважительная, этого Клавдюша отрицать не могла. Да только на "здрасьте" ни машину не купишь, ни коттедж не построишь. А Клавдюше хотелось, чтобы ее будущие внуки катались как сыр в масле. Оттого и сама она кое-что понемногу принакапливала на своем торговом поприще.

Сына Клавдюша блюла, как если бы он был девушкой, и не раз выговаривала Люське, что ежели та принесет в подоле, пусть к ее крыльцу и близко не подходит. Байстрюка она не признает никогда.

Да только не углядела Клавдюша, не уберегла своего чернокудрого красавца-сынка. Перед самой отправкой в армию ушли они с Люсей далеко в луга, где стрекотали сверчки и дурманно пахли травы. Люся тогда, разумеется, не о сердитой Клавдюше думала, а о том, чтобы эту встречу, последнюю перед долгим расставанием, Славик запомнил так, чтобы не хотелось ему смотреть ни на одну девчонку.

Ночь прошла без последствий для Люси, но Клавдюша явно что-то заподозрила. Может, оттого, что особым светом полнились глаза Люси?

В родную Князевку Славик вернулся в цинковом гробу. Клавдюша и Люська рухнули на запаянный ящик с двух сторон. Клавдюша голосила, а Люська молча уливалась слезами...

На сороковины Клавдюша, тяжело опустившись на стул рядом с несостоявшейся снохой, словно в забытьи, произнесла: "Лучше б ты понесла от Славика. Я бы тебя к себе взяла, и растили бы мы ребеночка вместе. Мне внучок, тебе сынок, маленький Славик. А сейчас - ни тебе радости, ни мне. Никому". И опять залилась слезами.

Люся закончила школу, поступила в профтехучилище на социального работника, все вечера проводила с соседками - одинокими и покинутыми родней. Ее-то собственная бабуля умерла, как только Люся закончила школу. "Вот, выучила я тебя, как дочке своей перед ее смертью и обещала. А теперь уж прости, внученька, не могу больше здесь задерживаться". Через неделю на погосте появился новый холмик.



***

Это была уже третья весна без Славика. Над родником, откуда била ледяная и хрустально прозрачная вода, расцвела черемуха. И сразу же налетели северные ветры. Они студили Люсины руки, когда она черпала воду. Но Люсе все было нипочем: колонка - у самой калитки, так ведь нет, идет за полкилометра к источнику. Да еще и с ведрами на коромысле. Она однажды видела репродукцию картины, где была изображена деревенская красавица: расписной платок, коромысло с полными бадейками, взгляд с поволокой. Вот и Люся себе виделась такой же деревенской красавицей. А тут еще в бабушкином сундуке отыскался кашемировый платок с оранжевыми гроздьями рябины. Так она взяла да под стать ему сначала гуашью разрисовала, а потом лаком покрыла старенькие коромысла. Получилось - загляденье!

Она шла по Князевке, осторожно ступая резиновыми сапожками туда, где поменьше грязи, и ей нравился и этот бодрящий холодок, и эти ведра, вода в которых стояла ровнехонько, не колыхаясь.

- Что же ты, красавица, такую тяжесть таскаешь? - раздалось вдруг за ее спиной. Голос был явно незнакомый. Она оглянулась - перед ней стоял чужак. По возрасту - и не парень, и не мужик, явно городской, в объемном свитере, такой же, как она, голубоглазый и светловолосый.

- А вы чей? - не удержалась Люся.

- Веры Петровны, бывшей директорши школы, племянник.

Он хотел отобрать ведра, но Люся не отдала. Так они и дошли до дома одной из ее подопечных. Там Люся пробыла часа три, пока приготовила обед и накормила и саму хозяйку, и ее курей-гусей. А вышла на улицу - и снова увидела того самого директорского племянника...

В общем, то ли молодость взяла свое, то ли боль понемногу ушла из сердца, уступив место банальному "мертвого не вернешь", но Люся вроде бы влюбилась. И однажды вечером Валерий остался в ее светелке до утра.

Вскоре он уехал - а через несколько недель Люся поняла, что беременна.

В селе ее ничто не удерживало, и она, без особых прощаний, уехала в областной центр. Пристроилась санитарочкой в психушке: беременность была маленькая, а потребность в младшем медперсонале огромная, и главврач молча подписал ее заявление о приеме на работу.

Ей нашлась и небольшая комнатка в одном из хозблоков. Люся оклеила ее дешевенькими обоями, завхоз выдал поллитровку белой краски, и она освежила оконную раму и дверь. Кто-то из врачей принес ей кусок оставшегося от домашнего ремонта линолеума, и комнатка посветлела и заулыбалась.

С миру по нитке собрали и немудреную мебель: кто-то не пожалел вполне приличный стол-тумбу, кто-то - пару "венских" стульев и полумягкий "уголок", платяной двухстворчатый шкаф и вышедший из моды сервантик.

В общем, к тому времени, как родился Славик, комната стала милой и уютной. А то, что на дорогу до работы и обратно Люся не тратила и пяти минут и ни копейки денег, ее здорово поддерживало.

Славик родился крупненьким и веселым. А голос был такой, что на его первый крик в родовой дружно ответили все 18 постояльцев палаты новорожденных.

Люся хотя и была изрядно измучена, с улыбкой смотрела, как его обтирали и взвешивали, и не без радости отметила, что он явно не в отца-блондина. Славик был чернявым и смугленьким.

Клавдюша поехала в город продать кабанчика и присмотреть товара для расширения ассортимента своего сельпо.

Стоять на базаре ей было не по душе, но деваться было некуда: сдавать мясо перекупщикам за полцены не хотелось. Тем более что конкурентов у нее, как ни странно, в тот день было немного и уже к 11 часам дня у нее оставалось лишь два шматка не лучшего качества.

- Почем продаете? - рядом с ней остановилась молодая женщина с малышом на руках. Клавдюша не могла отвести глаз от лица ребеночка. Ему было, наверное, годика полтора, смуглое личико обрамляли кучерявые черные волосы, а на левом виске была маленькая коричневая родинка.

Клавдюша машинально назвала цену.

- Дорого, - женщина покачала головой и собралась уходить. Клавдюша подняла на нее глаза:

- Люська, это ты, что ли?

Они обе были рады встрече. И кинув нераспроданные остатки в Люсину сумку ("Это тебе от меня подарок, чай, не обеднею"), они отправились в психушку.

Клавдюша с одобрением осмотрела комнату Люси. Отметила чистоту и порядок. Остатки парного кабанчика частично определили в морозилку, частично в пельмени. Пока Клавдюша кашеварила, Люся сбегала за "фанфуриком" в аптечный киоск. Она накрывала на стол, а Клавдюша не спускала с рук Славика:

- Родненький, кровиночка! Моего Славика уже пять лет как нет, а ты - копия моего сыночка родненького. И волосики у тебя, как у него, и родинка на том же месте. У него только вот еще родимое пятнышко, как восьмерочка, на спинке было.

Клавдюша задрала футболочку с медвежатами - и заголосила во весь голос:

- Мамоньки, да что же это? Как это?

Под левой лопаткой малыша розовело родимое пятно. Это была четкая восьмерка.

Женщины ревели в два голоса, и, глядя на них, захлюпал носом и Славик. Так и сидели они втроем, обнявшись и обливаясь слезами.

Каждый плакал о своем. Клавдюша о погибшем сыне, которому выпала такая ранняя смерть, Люся - о своей оборвавшейся любви, Славик - просто так, за компанию.



***

Через три дня Люся пришла с заявлением к главврачу.

- Феликс Кузьмич, домой я возвращаюсь, в деревню. Бабушка Славика нас забирает.

Он тяжело вздохнул и развел руками:

- Ну, если бабушка... Только откуда она вдруг взялась? Что раньше-то думала?

И Люся, которой уже полтора года не давало покоя сходство сына с любимым, не выдержала:

- Феликс Кузьмич, ну почему так получилось? Ведь у Славика совсем другой отец, а он похож на парня, которого я любила...

Главврач потер переносицу, отложил в сторону историю болезни, которую только что изучал.

- Присаживайся. Разговор не короткий. Физиология - наука тонкая и далеко не полностью изученная. И есть в ней такое явление, как телегония. Вот ты, наверное, слышала, что если породистая собака дамского пола хотя бы раз согрешит с соседским дворнягой, она уже никогда не даст чистопородных щенков. Даже если от "случайного романа" щенков у нее не было.

Так вот, физиологи сейчас точно знают: этот эффект распространяется и на людей. И даже в гораздо большей степени, чем на животных. Я недавно в Москве встречался с однокурсниками по случаю сорокалетия окончания института - я ведь учился в столице.

Так вот, наслушался я там немало интересного. В частности, возвращаясь к твоему случаю, об этой самой телегонии. После всевозможных молодежных фестивалей и олимпиад-спартакиад в Москве и Ленинграде, которые были основными площадками их проведения, у нас рождалось множество негритят. Ну ладно, если это происходило через девять месяцев после этих самых сборищ. Это естественно. Но ведь рождались они и через несколько лет, у женщин, которые были замужем за нашим родным светлокожим россиянином. Да, признавались они, случился грех, но ведь сколько с той поры времени прошло, да и было это всего один-единственный разочек. Более того, отмечены случаи, когда негритенок появлялся у дочери такой матери, притом что молодая женщина ни с одним соотечественником Поля Робсона даже за руку не держалась.

Твой случай - из этой же серии. Со Славиком тебе "помогла" именно телегония. И, как вижу, это всем вам только во благо.



***

Электричка мерно постукивала колесами. Славик дремал, притулившись к теплому и мягкому животу Клавдюши. Она гладила его по чернявой голове, и никого на свете не было в тот момент счастливее ее. поделиться

Татьяна Харитонова

20.09.2002