Миражи любви

Когда Анастасия вошла в свое купе, навстречу поднялись, приветствуя ее, двое мужчин. Поезд был дальнего следования, и в ее, Анастасии, городе - хотя и с миллионным населением, но как ни крути, периферийном, у него была получасовая остановка.

Спутники были, по всей вероятности, ровесниками Анастасии, «в районе» тридцати пяти. Один - высокий подтянутый блондин, выбритый до синевы, с ледяным взглядом, почти бесцветных глаз и тонкими губами, на которых поселился скепсис. «Как он похож на Альгиса», - отметила Анастасия. И ей сразу стало холодно и противно, словно она прикоснулась к студенистой медузе.

Второй был полным антиподом. Коренастый, даже чуть толстоватый шатен с короткой стрижкой на волнистой шевелюре, с кучерявой аккуратно подстриженной бородкой и шальным взглядом черных буравчиков-глаз. Пока Анастасия, привыкая к полумраку ночного купе, стояла в распахнутой шубке на пороге, он неспешно, со знанием дела ее рассматривал, начав, между прочим, не с груди или бедер, а с лица. Он явно оценил нервный изгиб бровей, и густые ресницы, обрамляющие по-восточному чуть раскосые глаза, и изящно очерченный нос, и дорогую помаду на чувственных губах. Чем ниже скользил его взгляд по фигуре Анастасии, тем более откровенным становился. Высшим баллом были отмечены высокая шея, гибкие пластичные руки, все тело нерожавшей женщины с четвертым номером бюста, затянутыми в дорожный комбинезончик талией и узкими бедрами, неспешно переходившими в стройные ноги.

- Сударыня, моя нижняя полка - ваша, - весело расшаркался он. - Можете располагаться, я готов вам услужить, если пожелаете. А если не возражаете, мы пулечку распишем до конца, уже немного осталось.

- Пожалуйста-пожалуйста, - торопливо сказала Анастасия и улыбнулась ему, благодарная за то, что ей не придется прыгать по полкам.

Дверь купе вновь отворилась, и к ним заглянула пышная румяная тетка-хохлушка:

- Сынки, мои торбочки вам не мешают? - и увидев Анастасию, просияла. - Ох, какую гарную дивчину к вам подселили. А нам с дочкой да с ее хлопчиками совсем чуток ехать осталось, на следующей станции и сойдем. Ну, да я пойду, эти пострелята дочке покоя не дают, только и следи за ними.

Вагон тихонько дернулся.

- Вы не могли бы меня минут на пять оставить одну? - бросила в никуда Анастасия.

Она быстро застелила постель. Скинув с себя комбинезончик с футболкой, осталась в кружевном белье и нырнула под простыню: в купе было невероятно жарко.

Вернувшиеся в купе спутники вновь взялись за преферанс.

- Вы не будете против, Настенька, если я присяду на вашу полку? - бородатый шатен (его, как выяснилось, звали Геннадий) взял в руки колоду. - Партнеры по картам должны сидеть напротив друг друга, а не рядом.

- Ваш напарник не похож на шулера, - улыбнулась Анастасия.

- Ну что вы, Настенька, разве я Валдиса боюсь? Я за себя отвечать не могу! А все потому, что придерживаюсь святого преферансного правила: посмотри в карты соседа. В свои всегда успеешь.

Она опять улыбнулась и отодвинулась к стене, освобождая место весьма объемному Геннадию.

Тот сел по-хозяйски широко, основательно прижав ее своим мощным телом. Однако Анастасии это не было неприятно: она ощутила накачанные мышцы, от которых исходила волна будоражащего мужского тепла.

Анастасия прикрыла глаза. Заснуть ей, конечно, не удастся, пока мужики не распишут пульку, но расслабиться, переключиться с домашних неурядиц на волну завтрашних командировочных забот попробовать было можно. И вдруг она ощутила на бедре горячую руку. Пока Валдис заполнял горку и записывал висты, Геннадий вел собственную игру. Под Настасьиной простыней.

Его первое прикосновение было проверкой на реакцию. Анастасия смолчала - это стало положительным сигналом, и рука Геннадия пустилась в обстоятельное путешествие вверх, к груди. Расправиться с застежкой «Анжелики» было делом мгновения. Освободившись от теснившего их ажурного шелка, пирамидки грудей благодарно расправились и выпустили стрелы-соски. Геннадий тотчас поймал сначала один из них, и, потеребив, переметнулся к соседнему. Анастасия почувствовала, как по ее коже побежали мурашки. Соски еще больше набухли и затвердели.

- Сдавай карты, - напомнил Валдис.

Рука Геннадия нехотя вынырнула из-под простыни. Но она возвращалась туда при каждой новой возможности, постепенно осваивая все новые и новые места. То слегка щекотала подмышкой, то, едва касаясь подушечками пальцев, описывала круги вокруг ложбинки пупка, то ласкала маленькие родинки, рассыпанные по талии Анастасии. Каждое новое прикосновение отзывалось гулким эхом в каждой ее клеточке. Иногда рука дотрагивалась до полоски кружев, скрывавших самую желанную для всех мужчин пленницу. Со сладким ужасом Анастасия ожидала, когда же Геннадий преодолеет и это последнее препятствие. Эти ласки были для нее полнейшей неожиданностью. Она и представить себе не могла, что подобное когда-то с ней произойдет, да еще практически на глазах другого человека. Впрочем, случись на месте Валдиса другой мужчина, она вряд ли допустила бы эти вольности. Но сейчас она испытывала мстительное наслаждение от ситуации, в которую попала. Ей казалось, что, допуская эротические ласки на глазах этого холеного прибалта, столь похожего на ее Альгиса, она мстит мужу за нелюбовь, окружающую ее уже больше десяти лет, а его расчудесной матери - за холодное презрение, «даримое» ей, Анастасии, с первого мгновения их знакомства. Полуполька-полулитовка, она никогда не одобряла выбора своего сына. «У меня горничная была более воспитанной и образованной, чем твоя жена», - говорила она Альгису, «забыв» закрыть за собой дверь, чтобы Анастасия все было как можно лучше слышно.

Анастасию она обвиняла абсолютно во всем - в том, что Альгис живет не в родной Литве, а в российской провинции, что никто не возвращает им родового имения и титула, что зимой бывают тридцатиградусные морозы, а летом - кусают комары. Анастасия была виновата по ее мнению и в том, что у них с Альгисом нет ребенка, хотя по всем анализам у обоих все было нормально. «Его сперматозоиды не желают оплодотворять твою клетку, - сказала как-то свекровь. - Она их не возбуждает. И я их понимаю».

Анастасия научилась не реагировать на эти «изыски». И вообще стала похожа на пустой холодильник. Едва свекровь открывала рот, Анастасия «закрывалась» и молча уходила в другую комнату.

Альгис ее тоже давно не возбуждал. Но не возбуждали и другие. И она уже решила, что холодность - ее удел. Но сейчас...

Сейчас Анастасия с мстительным наслаждением отдавалась этим наглеющим пальцам, которые становились для нее все более и более желанными.

Поезд замедлил ход, в купе заглянула закутанная в шаль хохлушка:

- Милок, ты бы вытащил мои торбочки.

Валдис с каменным лицом поднял свою полку, выволок на свет два здоровенных узла и, с трудом протиснувшись с ними через дверь, пошел за теткой, тянувшей за руки двух внуков.

Геннадий щелкнул замком двери и откинул простыню.

- Красавица, - пробормотал он и впился губами в грудь Анастасии. Анастасия застонала и, забыв обо всех приличиях, прошептала:

- Поцелуй ее.

Геннадий быстро соскользнул к ее ногам, сдернул трусики и провел языком по клитору. Анастасия тяжело дышала, отдавшись рукам Геннадия и прислушиваясь к своим ощущениям. Она плыла в невесомости, и ей хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше.

Ручка двери задергалась. Геннадий, нежно поцеловав Анастасию в губы, укрыл ее простыней и открыл дверь.

Валдис с ходу оценил ситуацию, но, естественно, промолчал. Они быстро закончили игру, Валдис молча подвел итог, молча расплатился, застелил свою постель и, взяв из кармана пиджака сигареты с зажигалкой, направился к двери.

- Слушай, друг, - вдруг произнес Геннадий, - ты покури подольше. Хотя бы с полчасика. Лады?

Он вновь защелкнул замок двери, быстро разделся и нырнул на полку Анастасии. Молча подхватив под колени руками, приподнял ее ноги и ворвался в лоно, уже давно влажное и жаждущее. Их стоны перемешались, как и их дыхания, их тела врывались друг в друга, доставляя то боль, то наслаждение, поднимая их на пике экстаза все выше и выше...

Валдис был впущен в купе через сорок минут, когда наступило успокоение и тихое блаженство. Он не произнес ни слова, но было ясно, что он оскорблен до самой глубины своего холодного прибалтийского благоразумия. Даже от его спины веяло таким презрением, что в другое время Анастасия почувствовала бы себя как в собственном ледяном доме. А сейчас все было по-другому. Она упивалась этим презрением - она воспринимала его как высшую оценку своей женственности, раскрепощенности, искренности чувств. Оно отскакивало от нее, как теннисный шарик от стены. Валдис это понимал и злился оттого, что его презрение оказалось абсолютно бессмысленным и бессильным, ибо не достигало своей цели.

...Анастасия выходила из поезда, когда зимнее солнце уже прорвалось в «окно» меж снеговых туч. Она перекинула через плечо широкий ремень дорожной сумки и оглянулась на окно своего купе. Геннадий подмигнул ей с печальным вздохом. Валдис сидел за столиком с каменным видом. Но в его глазах, которые он мгновенно отвел, заметив ее взгляд, Анастасия уловила неосуществленное тайное желание. Она вдруг озорно улыбнулась и, сделав ему «нос», с высоко поднятой головой пошла по платформе в сторону вокзала. поделиться

Татьяна Харитонова

12.06.1999