Настоящая женщина

Иногда Ритка отчаянно завидовала своей лучшей подруге. Даже маленьким детям известно, что завидовать нехорошо, тем более лучшей подруге, но не завидовать Насте было очень трудно. Иногда даже невозможно. Ведь она была настоящей женщиной. Женщиной, которая сама себя сделала. Женщиной по призванию.
Она никогда не повышала голос, не носилась, как ураган, а ступала медленно, чуть покачивая бедрами, всегда (именно всегда!) была собрана в цельный модный образ из тщательно продуманных кусочков – одежды, макияжа, прически, сумочки, туфель, духов. При том она содержала семью, работая в трех местах техническим переводчиком и не упуская возможность еще и подхалтурить, блюла квартиру в неправдоподобном порядке и боготворила собственного мужа – подающего надежды актера. Как и полагается настоящей женщине, у Насти была одна, но большая любовь. До свадьбы муж целый год за ней красиво ухаживал – с цветами, милыми сюрпризами и хорошей долей безрассудства. Настина жизнь выглядела красивой и плавной, как и ее имя - Анастасия, Риткина же скакала по ухабам и никак не складывалась в единое целое. Как имя, которое можно выкрикивать по слогам, будто речевку в маршевом ритме – Мар-га-ри-та.
Ритка по профессии была художником по интерьерам, а по образу жизни просто художником. Свободным. Она, то нечесанная и ненакрашенная, напялив на себя, что попалось под руку, носилась с очередным потрясающим проектом, то в одну секунду остывала, влезала в потертый, весь в затяжках, любимый халат и неделю валялась на диване, вокруг которого постепенно разрастался натюрморт из раскрытых книжек, альбомов по искусству и апельсиновых корок. Потом неожиданно вскакивала с залеженного места, наводила чистоту и блеск на себе и в квартире и, излучая энергетический заряд, сравнимый с мощностью средней электростанции, двигалась на поиски новых людей, впечатлений и чувств.
Как и полагается натуре творческой, Ритка была влюбчива. Романов в ее жизни случалось великое множество, но ни один из них не удовлетворил Ритку своим масштабом. Хотелось огромной, всепоглощающей любви на все времена, хотелось восхищаться легендарным мужским умом и силой воли, поклоняться выдающемуся таланту и верить в особое предназначение, в общем, хотелось воздвигнуть на пьедестал и замирать от причастности, как это было у Насти. Но не получалось. Рано или поздно приходилось убеждаться, что у предмета влюбленности мозгов и силы воли хорошо если не на порядок меньше, чем у самой Ритки, а о таланте и особом предназначении и вовсе говорить неловко. Ритка страдала от одиночества и умирала от зависти, когда Настя, взглянув на часы, вздыхала: "Все, больше не могу, надо бежать, а то скоро мой Орлов придет". Бывало Ритка впадала в отчаяние и мирилась с мыслью, что в ее жизни уже больше ничего такого не случится. Случилось.

Но прежде случился грандиозный заказ. Грандиозный не только в смысле денег, но и в смысле возможностей для размаха фантазии. Двухэтажный офис в старинном московском особняке с витыми лестницами, представительским отсеком и собственным ресторанчиком в полуподвале. Ритка намечтала такое, что совершенно невозможно отнести к какому бы-то ни было стилю. Нечто совершенно новое – сочетание уютной деревянной резьбы и авангардных деталей. Правда, она уже давно поняла – мечты мечтами, а заказчик всегда прав. И далеко не всегда готов принять ее заморочки. Так что в конечном счете из ее прекрасных дизайнерских видений получались вполне обыкновенные скучные помещения, схожие как блины с одной сковородки. Обыкновенно к концу проекта Риткино настроение плавно, но верно падало вниз, пока не заканчивалось диванной меланхолией. Но на этот раз все оказалось не так.
Андрей, представитель заказчика, с первого взгляда разочаровавший Ритку своей молодостью и насмешливостью (еще с подростковых времен в ней глубоко засело пренебрежение к мальчишкам-ровесникам), понял и оценил ее эскиз моментально. С ним работалось, как пелось. И не только Ритке. Все ладилось даже у строителей, во что Ритка вообще никогда бы не поверила, если б не видела своими глазами. Самый запутанный клубок проблем Андрей разматывал с ловкостью циркача и без видимых усилий, лишь на несколько секунд в его насмешливых серых глазах мелькал оттенок серьезности. К концу этого проекта, когда уже было ясно, что результат воплотил самые смелые ожидания, Риткино настроение стремительно и верно достигало апогея. Пока не рухнуло в один прекрасный день.
В тот день, когда предпоследняя комиссия, засыпав ее комплиментами, подписала акт, Ритка поняла, что с последней комиссией кончится и ее жизнь. Потому что Андрея она уже больше не увидит. Нет, конечно, она может случайно где-нибудь его встретить и, уже не будучи связанной служебными делами, пофамильярничать: "Привет, как дела, сколько лет, сколько зим". Но это не имеет значения. Жизнь наверняка кончится, если каждый день она не будет видеть его коренастую фигуру, непослушный вихор на затылке и знать, что он где-то поблизости, а потому все будет как надо. Она так и сказала Насте по телефону: "Я не выживу". И, видимо, было в ее голосе что-то такое, из-за чего Настя, не ступавшая шагу вне расписания, примчалась в тот же вечер.

– Еще бы! – заявила Настя, окинув Ритку снисходительным взглядом. – Еще бы он обратил на тебя внимание. Ты в зеркало на себя посмотри!
Ритка посмотрела. В зеркале она увидела то же самое, что всегда, – вполне симпатичную на ее взгляд особу в джинсах и водолазке-"лапше". Постричься, конечно, давно пора, но последние полгода было не до того.
Настя Риткино мнение не разделила.
– Когда ты, наконец, поймешь, что женщина всегда должна быть на высоте. Я в таком затрапезном виде своему Орлову на глаза не решилась бы показаться. Неудивительно, что он не обращает на тебя внимание. Ты срочно должна привести себя в порядок, – сказала Настя, и Ритке стало стыдно. Действительно Ритка даже не помнит, как лучшая подруга выглядит без макияжа, американской химии и глянцевых ногтей. Настя полночи корпит над переводами, но перед сном в обязательном порядке делает очищающие маски и вбивает в кожу ночной крем, встает в семь утра, протирает лицо предварительно заготовленными кубиками ромашкового льда и по всем правилам делает макияж, чтобы к девяти, когда проснется ее ненаглядный Орлов, подать завтрак при полном параде, а в десять быть на работе. И так каждый день! Но окончательно добивает Ритку то, что перед уходом на работу Настя наводит на кухне стерильную чистоту и оставляет для Орлова обед в специальных судочках для СВЧ. Орлов терпеть не может полуфабрикатов и беспорядка на кухне. И вот это уже настоящий подвиг. Подвиг совершенно особенный, потому что ежедневный.
В Ритке нет и малой толики Настиного женского героизма, но ведь известно, что, когда у человека просто нет другого выхода, в нем обнаруживаются скрытые резервы. И если для того чтобы Андрей, наконец, ее заметил и остался рядом, понадобится спать три часа в сутки, жеманно растягивать слова, вышагивать, будто аршин проглотила, сидеть на голодной диете, не оставлять в раковине грязную посуду и по нескольку часов кряду валяться, как идиотка, под масками, массажами, ультрафиолетом, эпиляциями, липосакциями, электрокоагуляциями и прочей дребеденью, то она на это готова. Никуда не денешься, когда речь идет о жизни и смерти.
– Ты права. Мне и в самом деле нужно измениться.
– Слушай, – моментально загорелась Настя, и ее мастерски подведенные глаза засветились энтузиазмом, – я позавчера такой костюмчик видела! Сама глаз положила, только сейчас денег нет, Орлова надо на одно мероприятие экипировать, ему главная роль светит.
– Поехали! – согласилась готовая на все Ритка и всю дорогу до магазина честно слушала, какие к таким костюмчикам носят сумки и какого особенного цвета платье видела вчера Настя на журнальной обложке.

На следующий день из Риткиного подъезда вышла не Ритка, а молодая леди. Модная длинная юбка, крохотная сумочка, туфли на высоченном каблуке, яркая помада. Ритка легко вошла в образ, и он пришелся ей по душе. По крайней мере такую женщину действительно трудно не заметить. И все замечали. Охранник в офисе расплылся в улыбке – и галантно распахнул перед ней дверь, итальянские партнеры фирмы-заказчика, которых привели на смотрины нового офиса, качали головами и прищелкивали языками не столько по адресу оригинального дизайна, сколько по адресу самого дизайнера. Андрей постоянно оказывался где-то поблизости, даже как будто хотел что-то сказать, только все не находил подходящего момента, и Ритка чувствовала себя на седьмом небе. Она изо всех сил старалась ходить помедленнее и говорить тихо, с чуть заметной загадочной улыбкой, как и подобает особе в длинной юбке.
Насладиться положением настоящей женщины мешало только то, что гвоздь проекта – огромное, во всю стену панно из плетеной соломы, барельефов и деревянной резьбы – все еще не было завершено. Ритка бредила этим панно почти год, закипала в придирках, заказывая составляющие, и уже тайно гордилась своим шедевром, а теперь, когда шел монтаж, видела – не то. Не то! Она подходила то к одному, то к другому рабочему и вежливо, с ласковой интонацией просила подвинуть ту или иную деталь, чтобы понять, где же это "не то". Но рабочие почему-то постоянно подвигали не настолько, насколько нужно, и проделывали все это с таким откровенно наплевательским видом (подумаешь, чуть правее, чуть левее, когда такая стройка позади), что Ритка сорвалась. Она бросила в короб, где стояли банки с клеем, свою крохотную дамскую сумочку, скинула каблуки, подобрала подол и полезла на стремянку. Когда, увлеченная работой, со стертой помадой и растрепанной прической, она спрыгнула со стремянки, схватила клей, и грозно заорала: "Держите, как я оставила, иначе эта банка окажется у кого-нибудь на голове!", в дверях появился Андрей. Он оперся на косяк и усмехнулся. А в его серых глазах не было и тени серьезного выражения. "Что-то не получается? Может быть, помочь?" – поинтересовался он, рассматривая Ритку в упор и не переставая усмехаться.
– Все получится! Если не будут лезть все, кому не лень, – в сердцах крикнула Ритка и со всей силы захлопнула перед ним дверь, так, что он едва успел отпрянуть.

Вечером Ритка не смогла пойти домой. Пошла, куда глаза глядели. А глядели они в сторону Настиного дома. Она бездумно брела в ожидании момента, когда можно будет себя отпустить, разреветься подружке в плечо и рассказать обо всем, что наболело: что не стоит дальше жить, что нечего ждать от жизни, раз такая лентяйка, распустеха и дура, и что никогда-никогда уже ей не стать настоящей женщиной, а значит не привлечь его внимания, а раз так, то не стоит дальше жить... Дверь открыла Настя в ярко-синем спортивном трико с желтой полосой, ее пышные волосы придерживала желтая повязка точно в тон полосе. Настя занималась гимнастикой. А Ритку в который раз кольнула зависть. Находит же она время и силы не только гимнастикой заниматься, но еще и повязочки в тон трико подбирать.
– Подожди. Я уже почти закончила, – сказала Настя, стряхивая кистями рук, и показала Ритке на кухонную дверь. Через пятнадцать минут Настя, свежая после душа, энергичная после гимнастики и уже накрашенная, достала из белоснежного холодильника тарелочку с бутербродами и плеснула в рюмки коньяку.
– Ну, рассказывай.
Слезы закапали из Риткиных глаз в ту же секунду, будто повернули кран.
– Мне не стоит дальше жить, да и что можно ждать от жизни, раз такая... – начала Ритка, но договорить не успела. В дверь позвонили.
– Это Орлов, – подскочила Настя и огляделась по сторонам в поисках хоть малейшего беспорядка, – пришел вещи забрать, он сегодня уезжает на фестиваль.
Орлова Ритка недолюбливала, а потому плакать временно прекратила. Он заглянул на кухню, скользнул взглядом по Риткиной торчащей из выреза юбки ноге, бросил "Привет" и скрылся в комнате. Ритка слышала, как Настя что-то тихо говорила мужу, а Орлов отвечал громко, раздраженно, переходя на фальцет и ничуть не стесняясь Риткиного присутствия: "Я сто раз говорил, чтобы ты не давала мне этот галстук к голубой рубашке, он подходит только к белой. Хоть раз из этих ста могло бы дойти до твоей дурной башки! Как была всю жизнь идиотка, так идиоткой и осталась. Сидите, две дуры, лясы точите, а вещи толком не собраны. Я, кажется, просил, чтобы она тут не появлялась!". В комнате что-то упало, послышался Настин шепот, и Ритка, оторопев от возмущения, поняла, что должна уйти.
В прихожей Настя подошла к ней и, пряча глаза, затараторила:
– Не обижайся, ладно? Я тебе завтра позвоню. Ты же понимаешь, женщина должна....
"Женщина никому ничего не должна. Она должна быть самой собой!" – хотела возмутиться Ритка, закричать, затопать ногами, обозвать Орлова надутым индюком и хлопнуть дверью, но вдруг вспомнила, что в школе Настя была неуклюжей, толстой, и обидчивой, что ее дразнили "Кадушкой", а мальчишки никогда не писали ей глупых любовных записок. Вспомнила и дрогнувшим от жалости голосом, сказала совсем другое:
– Я сама тебе завтра позвоню. Просто не знаю, что бы я без тебя делала, ты самая умная, самая красивая, самая-самая. Я тебя обожаю.

На следующий день Ритка пришла на работу, как обычно, – в джинсах и водолазке. Даже краситься не стала – не было настроения. Еще раз облазила все закоулки офиса, прикинула на живой глаз каждую деталь и сдала работу последней комиссии. Все восхищались панно и прочили Ритке грандиозную карьеру, Андрей где-то мелькал, но она старалась в его сторону не смотреть. Пусть прибережет свои усмешечки для кого-нибудь другого. А она и так обойдется. Придет домой, влезет в любимый халат, поставит рядом три кило апельсинов и будет пялиться на репродукции импрессионистов. Ничего. Как-нибудь выживет. Ритка ускользнула с предстоящего банкета, вышла на бульвар, купила мороженое и по дороге уговаривала саму себя: "Ну и пусть. Если я ему неинтересна, то ему же хуже. Ну и пусть".
Он догнал ее уже почти у метро. Раскрасневшийся, запыхавшийся. Схватил за руку, развернул к себе и выпалил: "Ты с ума сошла! Неужели ты можешь вот так уйти, я ведь даже не знаю твоего домашнего телефона?!" И в его, как всегда, насмешливых серых глазах на секунду мелькнуло серьезное выражение.