Недопревращение

Крикель сидела в парикмахерском кресле. Пока от душных запахов ее клонило в дремоту, потрепанная жизнью болванка ее головы в обрамлении тощеньких волосенок преображалась. Сначала на ней появилось махровое полотенце, и это напомнило как она – Аня Крик – купала в пенке дочь, сидя рядом на бортике высокой чугунной ванны, закутанная в толстый халат, с чалмой из махрового тяжелого полотенца на голове. Аня, или попросту Нюська по фамилии Крик, тогда была простой девушкой, работала продавщицей в бакалейном отделе, имела сожителя и дочь четырех лет от роду с большим бантом на тоненьких светлых, как у самой Нюськи, волосешках.
В зеркале лицо Крикель снова преобразилось. Махровое полотенце парикмахерша сняла, и теперь мокрые червячки волос безжалостно обрисовали кости скул, впалые глаза с почерневшими глазницами, мешковатые веки и повисшую складками возле рта от долгого неупотребления улыбку с пропавшими в сумятице жизни зубами.
Крикель закашлялась и что-то матершинно забубнила, потом победоносно вскинула подбородок вверх и с хриплым «А и хули!» по-наполеоновски гордо уставилась в свое отражение, поглаживая на животе под балахоном тугой сверток.
Ну и что, что жизнь сыграла с ней злую шутку, не сдастся она этой вшивой жизни. Не возьмешь голыми руками!
– Меня не возьмешь! – громко отрыгнула Нюська пивом «Балтика» и с хмурой тупостью уставилась на свое отражение вновь.

Обычную жизнь с житьем от получки до получки, с занимаением денег у соседки, с перекурами в недолгий обеденный перерывчик, с жареной картошкой по вечерам и салатом «Ольвье» по праздникам прервал выстрел. Бандиты не поделили свои миллионы. А разборки устроили прямо возле детской песочницы. Нюська из окна кухни на девочку свою посматривала, на кровиночку свою.
– Застрелили, суки! – полились крупные слезы из запавших глаз.
С тех пор лишь во сне могла Нюська дочку видеть. А сон не шел. Временное забытье приносили сначала снотворные с валерьянкой. Позже пришел черед «лекарств» посильнее. Так и стала Нюська Крик бомжихой. Вечно закумаренной и отвратительно крикливой, за что и прилипла к ней кличка Крикель.

В тот день невыносимо тошнило и даже блевать было нечем. Крикель, шатаясь, ковырялась в слипшихся очистках и надрывно икала. От голода в голове кружились видения, что вот она, красивая Анюта Крик, идет по мостовой – и машины останавливаются. И выходит из одной мужчина в галстуке и костюме при нем, предлагает Анюте руку и сердце, на колено становится, и только она «да» проговаривает, как из машин гурьбой выбегают доченьки. И все ее. Все Нюськины. Светленькие. Глазастые. Худенькие. В пышных платьях и с бантами на туго стянутых «хвостиках». Обнимает она их всех и целует и в дом ведет. И живут они там счастливо и сытно.
И ведь не зря ей икалось. Видимо, вспомнил в тот день и о ней боженька. Руки нашарили пакет, глаза, выискивая что б поесть, не сразу сообразили, что бумажки в туго перетянутом свертке самые настоящие...
Доллары, что ль? – не верилось Нюське. Она и щупала их, и нюхала, и на зуб зачем-то пробовала. От неожиданности охнула и зажевала приступ икоты сладкой мороженой картофелиной.
Доллары Нюську протрезвили.
Пересчитывать не надо было, чтобы понять, что как минимум миллион зеленых у нее за пазухой.
Крикель вытащила одну хрустящую купюру, сжала ее в грязный кулак, вытащила из закромов найденный еще в позапрошлом году паспорт старого образца, принадлежавший пятидесятилетней Надежде из Воронежа, и пошла разменивать в кассу. Кассирша безучастно сунула нос в паспорт, глянула на женщину в черном платочке и выдала согласно курсу российскую валюту. Нюська оставила загагулину в квитанции, купила в переходе десять пирожков с какой-то кашей вместо обещанной печенки и жадно мяла их полубеззубым ртом.
Зубы я вставлю, – дала она себе первое обещание и подалась на китайский рынок покупать одежонку.
С рынка она вышла разве что почище. Одежда некрасиво висела и ничуть не красила Нюську. Зато теперь сходства с фотографией на найденном паспорте прибавилось, и Нюська поменяла уже две бумажки из своего тайника.
Стрижка в парикмахерской, номер в гостинице, бессонная, но живительная от предстоящих планов ночь сделала крикливую прежде Нюську потише, и в ней снова стали проступать черты некогда симпатичной и работящей девушки.
Стоматолог сожрал несколько иностранных бумажек, но работу свою все-таки сделал. Нюська купила большого размера лифчик вместо кошелька и теперь выгодно выделялась из толпы своими голодными по мужской ласке глазами и надеждой на сказочную жизнь, ореолом освещавшую ее светленькие редкие кудри. Она выкупила в милиции новый паспорт, так как со вставленными зубами весь ее вид преобразился. Оставалось отыскать принца в галстуке и костюме при нем, способного подарить ей новую дочку.

За хлопотным, но приятным обустройством нового гнездышка прошло полгода с того дня, как она закусила старую жизнь обмороженной картошкой. Наступая на пятки тихому заграничному Рождеству, пришел российский пьяный Новый Год. Нюська давно не употребляла. За заботами забылось как-то. А тут – по старой привычке захотелось чего-то по-настоящему согревающего душу. Пока в хорошо обставленной комнате молотил поздравления телевизор, Нюська, укутавшись в шубку из чернобурки, продиралась на каблучках по сугробикам к ларьку.
Там и встретились.
Он был побрит, помыт и пах лавандой. Его глаза горели огнем страстной ночи. Анюта растерялась. Минутное замешательство сблизило их, и они уже вместе вернулись к Нюськиному телевизору, чтобы послушать речь президента и его искренние пожелания. Принц был так же искренен, глаза горели, искрились бенгальские свечи, плясали хороводы елочные игрушки...
...Зааачем вы дееевушки красивых лююбите... – пьяно орал хор соседей-пенсионеров сверху.
...попробуй джага-джага, мне это надо, надо... – перебивал голосок голопупой певички с экрана.
– А потом он схватил меня за титьки!.. – на всю длинную улицу ревела бомжиха-Крикель, зажимая початую бутылку пива «Балтика». Ветер шевелил сбившимся в кучу мусором у забора, нечесаными патлами и перелистывал листы календаря.

поделиться

Злата Перечная

04.04.2008