Оглянись, незнакомый прохожий

В капроновых колготках и демисезонных сапогах на «рыбьем меху» было холодно. «Еще хорошо, что дубленка длинная, а то бы совсем труба», – Александра, поеживаясь, зашла в полупустой троллейбус. Деньги были в кошельке, кошелек в сумке, а сумка осталась там, откуда она только что убежала. Оштрафовать ее не оштрафуют, а если что – пусть забирают в милицию, ей плевать. Это все равно лучше, чем на другой конец города по морозу пешком топать.
Пусть подавятся! И Вадька, и особенно мамаша его нудная. Совсем зажрались, совесть потеряли! Думают, наверное, что она без них пропадет. А вот и не пропадет! Еще будут просить, чтоб вернулась…

Вадим, муж, звал ее по-собачьи – Сандрой, в честь популярной курносой певицы. Сандра так Сандра, ей-то что, лишь бы любил да баловал. На первых порах так и было, а потом отношение начало портиться. Свекровь Раиса Алексеевна стала вмешиваться, замечания делать и советы давать. И все так интеллигентненько, прилично… Они вообще культурные, вся семья: папаша – директор школы, мамаша – заслуженный учитель-методист, а Вадька – тренер по плаванию. Между собой всегда вежливые до тошноты, и словами такими вертлявыми разговаривают: «будь добр», «достаточно», «с какой целью», «вероятно», тьфу!
Нет, все было бы хорошо, если бы у них с Вадькой было отдельное жилье. Вадька – он красивый и добрый. Хороший Вадька, очень хороший. Только при своей мамаше постный становится и как будто натянутый. А мамаша-то, мамаша! Как брякнет что-то такое, ну хоть стой, хоть падай: «Деточка, твоя обувь блокирует проход в коридоре!» Или вот: «Не могла бы ты сегодня сделать влажную уборку?» Нет, чтоб нормально сказать: «убери сапоги» или «вымой пол»… Обязательно повыпендриваться надо! Кобра фальшивая. И голосок такой певучий: «В доме заканчивается картофель. Зайди, пожалуйста, в овощной». От этого свекровиного «картофель» аж зубами скрипеть хотелось. Сандра ломала голову: мамаша Вадьки на самом деле такая, или только глаза замыливает? Проходу не было с ее «добрыми утрами», «спокойными ночами», «приятными аппетитами». И по дому свекруха разгуливала не в засаленном халате, как ее, Сандры, мать, а в индийском платье и шлепанцах на танкетке.  
Еще Раиса вечно ее поправляла: не «ляжь», а «ляг»; не «ложи», а «клади»; не «оплочено», а «оплачено». Сандра из-за этого в последнее время перестала разговаривать, только на вопросы отвечала, и то кратко. А Вадька, гад, даже и не пробовал за нее заступиться. Мамаша наезжает, а ему хоть бы хны.
А особенно противно было, когда свекор со свекровью гостей принимали: вилка слева, нож справа, десертная ложка, десертная тарелка… Были б, действительно, аристократами в десятом поколении, тогда еще куда ни шло, простительно. А то у самих рожи деревенские, а туда же! Графьев великих из себя корчить…Сегодня Сандра не выдержала. Рубанула правду-матку свекрухе в лицо, прямо при гостях. Перед тем, как эти гости пришли, Раиса из нее всю душу вымотала: «Сашенька, на зеркале в ванной комнате потеки. Видимо, кто-то забыл протереть. Будь добра, возьми бумажную салфетку и поправь…», «Деточка, прогладь, пожалуйста, скатерть», «Думаю, не было бы ошибкой еще раз пропылесосить ковер…». А сама в это время нос пудрила и бусы выбирала…
Ну, и наконец, заявились гости. Крутые какие-то знакомые, не то из районо, не то из гороно, Сандра в этом плохо разбиралась. За столом понеслись понты: как вам «Сталкер» Тарковского? Не правда ли, гениально? А чем, по вашему мнению, закончится дело Гдляна и Иванова? Слышали, снова было покушение на Каддафи? Перед десертом разрумянившаяся Раиса Алексеевна вытащила фотографию, где она с министром образования. Это когда ей Заслуженного учителя республики вручали. Потом снимок в областной газете напечатали, и статью о Раисе поместили. Столько лет прошло, а свекруха, видать, никак успокоиться не может. Гости, конечно, зацокали языками, принялись нахваливать Раису, мол, какой талантливый педагог и так далее. А Сандра возьми да и скажи: – Талантливых педагогов много, только не у всех мужья – директора школ!
Свекор, похоже, не врубился и весело ответил:
– А директоров школ тоже полно, но не у всех жены – талантливые педагоги! Предлагаю тост за нашу Раечку, мирового учителя и мирового человека!
Гости подхватили фужеры и стали дружно чокаться. Сандра наклонилась к Вадьке и сказала вроде бы на ухо, но чтобы слышно было:
– И чего он так перед ними так прогибается? Пора, что ли, Народного учителя жене давать?
Повисла пауза. Вадька взял Сандру под локоток и вывел в коридор.
– Ты чего? Напилась, так веди себя прилично. Иди поспи. Завтра поговорим…
– Что, правда глаза колет? Пусти меня, руку поломаешь! – взвизгнула Сандра.
Схватила с вешалки дубленку и выскочила на лестничную площадку. Думала, Вадька за ней побежит, а не побежал. Раз до остановки не догнал, значит, уже все.

В материну дверь Сандра позвонила условным сигналом: три коротких звонка и два длинных. Это у них так было принято, чтоб никто чужой без предупреждения не ввалился. Мать Сандры, Галина Карповна, работала на мясокомбинате и подворовывала, как могла. Часть ворованного продавала, кое-что обменивала на краденые продукты с молокозавода, а остальное пускала на котлеты и гуляш. Соседи и сослуживцы говорили о ней: Депутатка. Прозвище приклеилось к Галине Карповне с легкой руки председателя профкома, после того, как она нахрапом отвоевала для себя поездку в ГДР. Поездка предназначалась для передовиков мясопромышленного производства, к которым Галина Карповна уверенно себя причисляла. Когда же оказалось, что из их цеха никто не поедет, Галина Карповна с решительностью революционного матроса двинулась к председателю. Краснолицая и горластая, криком своим нагнала страху на весь комбинат: «Всех на чистую воду выведу! Развели тут, понимаешь, кумовство! В газету напишу! А если не поможет, самому Брежневу письмо отправлю, не побоюсь! Я десять лет на конвейере стою! Впахиваю, как лошадь! Коллектив меня выдвинул! Мне полагается!» Председатель не вынес голосовой атаки и сдался почти без боя: «Тебе бы, Карповна, депутатом быть. Ладно, езжай, раз так печет!»
Из той поездки Депутатка привезла сервиз «Мадонна», кучерявый каштановый парик и нейлоновый халат. Мадонну подарила Сандре на свадьбу, парик носила зимой вместо шапки, пока не облез, а нейлоновый халат вот уже несколько лет кряду служил ей бессменной домашней одеждой.
Мать чистила лук и сморкала носом:
– Говорила тебе с самого начала! Нечего с этим выскочкой было связываться! Ишь, зануды хреновы! Своего-то балбеса выучили, а тебе даже не предложили в институт поступить! Это при ихних связях! Смотри-ка, до чего умные! Сироту решили в домработницы себе записать! Чтоб маникюр свахе не попортился! Подожди, я вот им позвоню! Я покажу, как мое дите эксплуатировать!
– Да ладно, не ори. Надоело мне у них. Отдохнуть хочу. Возьму завтра отгул и целый день просплю. Если Вадька придет, то пусть сколько угодно просит, а я все равно не вернусь. Раз я ему нужна, то пускай сам сюда переселится!
Галина Карповна на секунду прервала свое занятие. Потом, не откладывая ножа, вплотную подошла к Сандре:
– Чего-чего? На кой хрен он мне здесь нужен, твой Вадька? Без него дышать нечем! Свою жилплощадь заимей, а моей не распоряжайся! Зятьев мне тут не хватало! Пашу как лошадь, за троих! Вкалываю! А она мне еще Вадьку решила на голову посадить! Чтоб после работы в своем же доме присесть негде было!
Материну тираду прервали три коротких и два длинных звонка в дверь. Галина Карповна пошла открывать, а Сандра перескочила в комнату, уселась на диван. Сложила руки на груди, выдвинула подбородок и тупо уставилась в штору. Пошел он на фиг, этот Вадька! Ишь, прибежал. Черта с два она согласится с ним пойти! Кстати, пусть прощения попросит за то, что локоть больно сжимал. Может, даже и синяк остался…

В коридоре происходила какая-то возня. Сандра слышала шепот и похрюкивания. Через минуту в комнату вкатился круглый мужик в кепке.
– Ты, значит, Александра?
– А что? Проверка паспортного режима?
– Галинка про тебя рассказывала. Красивая ты девка, в мать.
– Надо же… А про тебя она что-то ничего не рассказывала
– О! Галкино отродье, вот теперь точно вижу. Вы за словом в карман не лазите.  
– Господи, и тут отдохнуть не дадут, – фыркнула Сандра.
Мать прикрыла грязный халат синтетической шалью и буром пошла на дочь:
– Ты мне язык не распускай! Я тебя сюда отдыхать не звала! Явилась командовать, прынцесса! Со своим мужиком поцапалась, а на моем, значит, злость сгоняешь?
– Ах, что вы говорите! Ты, оказывается, замуж успела выйти!
– Замуж – не замуж, не твое дело! Это мой… товарищ! На ужин пришел! По приглашению! А на свою личную жизнь имею право!
– Ладно, бабоньки, не ссорьтесь. Могу уйти, если не вовремя. Я не гордый, – засуетился «товарищ».
– Я те уйду! Из-за какой-то пипидульки деликатничать вздумал! Щас стол на кухне накрою! А Сашка уже ела, она из гостей! Так что пусть губы свои надутые жует!
Мать с мужиком отправились на кухню, Сандра осталась сидеть. Настроение было препаршивейшее. У матери роман, а значит, Сандра ей нужна, как в лесу дверь. Оставаться здесь невыносимо, возвращаться тем более невозможно…Скорей бы уже Вадька пришел! Она, так и быть, поломается для порядка, а потом выставит условие: они будут жить вместе, но только в отдельной квартире. И чтоб свекры помогали оплачивать: раз есть у них деньги по вернисажам да по филармониям ходить, значит, найдутся и на квартиру съемную для сына. А мать Сандры продукты будет молодой семье давать. Все по справедливости.
В кухне хрюкал материн ухажер. Он, наверное, во время еды рассказывал что-то смешное, потому что Галина Карповна то и дело заливалась громким смехом. Пахло чесноком и жареным мясом. Сандра поняла, что хочет есть. Как будто услышав ее мысли, мать гаркнула на весь дом:
– Сашка! Иди к нам, зараза малолетняя! Нечего там диван протирать!
«Ща, разгон возьму» – хотела было ответить Сандра, но побоялась. Рука у матери тяжелая. Не посмотрит, что посторонний в доме, может и оплеуху отвесить. Ходи потом с фингалом… Не меняя выражения лица, Сандра зашла кухню. Мать с хахалем сидели хорошо: свинина с луком, картошечка жареная, консервированные баклажанчики, холодец и ополовиненная бутылка «Столичной».
– А мыло есть?
– Че, мыло будешь жрать? – удивилась захмелевшая Депутатка.
– Руки помыть хочу! – огрызнулась Сандра.
– Ты глянь, научилась у культурных-то своих, а? В туалете мыло, где ему и положено! Долго не возись, водка выдыхается! Разливай, Михалыч, на троих!
Михалыч… В прошлом году, кажется, был Петрович. А еще раньше – Борисыч. А ладно, ей, Сандре, без разницы, пусть хоть Дормидонтыч.

Над ванной была протянута веревка, на которой сушились огромные материны «трузейро». «Из таких трусов можно занавески пошить, – подумала Сандра, – причем для актового зала». Раиса Алексеевна, например, свое нижнее белье никогда напоказ не выставляла… А вот и мыло, вернее обмылок. Им не пользовались, судя по всему, давно. Обмылок высох и потрескался, а еще к нему намертво прилипли два закрученных волоска, явно интимного происхождения. Сандра отложила его с брезгливым видом, выдавила на ладонь каплю болгарского шампуня и включила воду. Загрохотала газовая колонка. «Ужас! Будто ракета взлетает!» – поморщилась Сандра. У свекров все-таки было комфортнее. Мать, она что? Деньги, в основном, в хрусталь вкладывает да в золотые коронки, а на средствах гигиены экономит.
– Ты мне морду тут не кучерявь. Это Михалыч, он у нас раньше заведующим клубом был… Вот.
– Ну, давайте! Что, девчоночки? За знакомство, значит, за встречу!
Чокнулись, выпили. Водка растеклась горячей волной по пищеводу, дурное настроение стало отпускать. Сандра наколола на вилку кусок мяса, подержала возле носа.
– Че принюхиваешься? Все свежее, вчера еще бегало, – обиделась мать.
– Может, ты там в приймах забыла, как мясо пахнет? А, дочка? – вступил в разговор Михалыч.
– Вам бы, батя, следователем работать, а не клубом заведовать.
– А что это ты мне вдруг «выкать» решила? Мы так не договаривались. Я – человек простой, церемоний не люблю.
– А у моей Сашки все через задницу! В комнате тебе «ты» говорила, а как познакомились да водки выпили, на «вы» перешла! Гы-гы-гы-гы!
– Чем занимаешься, дочка? Где работаешь?
– Где надо, там и работаю. Диспетчером на «Скорой». А ты что, книжку про меня написать решил?
– Хых, молодца! Горчица, а не девка! – хрюкнул Михалыч.
После следующей рюмки стало совсем хорошо. «Подумаешь, кухня тесная, зато разговор душевный», – думала Сандра. Оказалось, что Михалыч работает тамадой на свадьбах.
– Он тебе и на баяне, и на аккордеоне одной рукой сыграет, – хвасталась новым женихом Галина Карповна. – Артист!
– А чечетку можешь? – спросила Сандра.
– Обижаешь! – Михалыч поднялся из-за стола. – Тесновато здесь, да и обувь на мне неподходящая, но ничего!
– Эй, сядь, кому говорю! – вмешалась Депутатка. – Я те дам чечетку, старый хрен! Ты лучше спой!
Михалыч послушно сел, откашлялся и затянул женским голосом:
Оглянись, незнакомый прохо-о-о-жий,
Мне твой взгляд неподкупный знаком.
Может, я это? Только моло-о-о-оже,
Не всегда мы себя узнаем.
У Сандры защипало в носу. Мать подхватила профсоюзным баском:
Как молоды мы были,
Как молоды мы были…
Второй куплет пели все втроем. После песни захотелось выпить. Но водка закончилась. Депутатка полезла на антресоли, достала небольшую банку.
– Спирт медицинский. На всякий случай держу.
Михалыч развел спирт водой, и застолье потекло дальше. Михалыч сыпал анекдотами, пел частушки, пародировал государственных деятелей и эстрадных артистов. Мать ржала, как дикий конь. Сандре тоже давно уже не было так весело.
Когда спирта осталось на донышке, Михалыч опер голову о стену и задремал. Сандра разлила остатки по двум рюмкам и спросила у матери:
– Слушай, он у тебя кепку когда-нибудь снимает?
– А чем тебе его кепка мешает? Главное, чтоб человек был хороший! 
– Объясни ему, что в помещении не принято в головном уборе.
– Ты ба! От свахи набралась? Культуристка выискалась, тоже мне! Здесь я хозяйка! И мне его головной убор не помеха! А ты – мотай, откуда пришла, если чего не нравится! Дуй к своим профессорам! Ученые, а сало мое жрут, не брезговают!
На самом деле ни свекор, ни свекровь сала не ели. Оно долго лежало в холодильнике, а потом Раиса резала его на маленькие квадратики и скармливала синичкам.
– Слушай, чего ты горло дерешь? Ну че я такого спросила? Так честно и скажи, что кепка плешь прикрывает. Ладно, мать, давай выпьем, не пропадать же добру.
Женщины выпили, и Сандра засобиралась.
– Если кончилась перцовка, значит, кончилась маевка. Ты как хочешь, а я лично спать иду.
– Ну да! Спать она лично идет, королевишна! А убирать кто будет? А Михалыча кто перенесет?
– Я тебе не грузчик, пьяных мужиков на горбу таскать. Твой хахаль, ты и возись!
– О! Вырастила курву неблагодарную! Всю жизнь пашу… – зарядила Депутатка.
– Ага. Как лошадь! Слышала я эту песню. Слова и музыка того же автора! Слушай, мать, чего ты такого тяжелого на своей работе делаешь? Кнопку на конвейере нажимаешь?
– А ты попробуй, шалава, понажимай кнопку десять лет подряд! Постой на ногах! Это тебе не на пианине играть!
Михалыч на шум не обращал внимания, похрюкивал себе мирно во сне. Кепка сползла на бок, обнажив голую кожу на черепе.
– Плафон лысый! – буркнула Сандра и пошла устраиваться на ночь.
Ночью захотелось пить. В холодильнике из питья ничего не было, и Сандра в поисках вышла на балкон. Кастрюли и миски были надежно прикрыты от мороза, сначала пенопластом, потом одеялом. Сандра, стуча зубами от холода, нашла трехлитровую банку. С трудом сняла пластмассовую крышку, глотнула странной жидкости. На вкус она была густая и солоноватая. И достаточно противная. Больше трех глотков осилить не удалось. Сандра пошла на кухню, прополоскала рот и запила хлорированной водой из-под крана. «Вадька, гад! Так и не пришел! Мух, наверное, от мамаши отгоняет! А может, зря я это за столом брякнула? Хотя нет, не зря. Стоило увидеть, как у них рожи перекосились!»
Мать и Михалыч храпели громко и дружно, можно сказать, в унисон. «Интересно, а храпит ли свекруха? – задумалась Сандра. – Да нет, что вы – что вы! Раиса Алексеевна, приличная дама, с ней министры фотографируются. Она, наверняка, даже во сне себя контролирует!» Сколько Сандра замужем? Четвертый месяц всего. А нервы уже на пределе. Ей сейчас двадцать три. Если и дальше так пойдет, то к тридцати годам она из-за своей свекрови совсем умом тронется… 

Утром Сандра умылась болгарским шампунем и зашла на кухню. В центре стола стояла большая миска с чем-то бледно-серым. Депутатка кипятила воду в большой кастрюле. 
– Че глаза таращишь? Кишков не видела? Колбасу сейчас буду делать
– Какую колбасу?
– Какую-какую. Кровянку.
Нехорошее предчувствие подкатилось комком к горлу. На подоконнике стояла банка с темно-вишневым. Очень похожая на ту, из которой Сандра ночью отпила…
В туалете, пропахшем плесенью, ее выворачивало наизнанку. «Нажрется водки, а потом блюет как из ведра! Научилась у интельгентов! Нет, чтоб делом заняться! Матери от тебя помощи никакой!» – голосила за спиной Галина Карповна.

Три коротких, два длинных. «Вадька! Вадимчик, родненький, прости, прости меня, дуру болтливую! Больше не буду, ни за что не буду!» – вытирая рот рукавом ночной рубашки, пробормотала Сандра. Пришел, пришел мой спаситель. Лишь бы только сию минуту вырваться! Вырваться отсюда навсегда…
– А вот и пивко! – раздался бодрый голос Михалыча. – Кому жигулевского? Давай, милые, подставляй кружки!
Сандра переоделась, расчесалась. Зашла на кухню, попрощаться. Кухня напоминала подпольный абортарий: брызги крови были на плите, на полу, на столе. Мать делала колбасу, а Михалыч, раздобревший после пива, напевал высоко и вдохновенно: «Оглянись, незнакомый прохо-о-о-ожий…»
– Слушайте, я пойду. Спасибо за компанию.
– Тебе че, на работу сегодня?
– Да нет, я к Вадьке
– А, вот оно что! Ты давай так: или живи со своим Вадькой, или забирай оттудова мою «Мадонну»! Не хватало, чтоб буржуи воспитанные из моих сервизов кофеи гоняли! Правильно говорю, Михалыч?
– Ты, Галина Карповна, мудрая женщина. За то тебя и люблю.
Сандра на все пуговицы застегнула дубленку, аккуратно закрыла за собой дверь. «Погорячилась я. Ничего, попрошу прощения. С кем не бывает… Лишь бы простили. А я точно больше так не буду. Никогда…»
Ничто на земле не проходит бессле-е-е-дно,
И юность ушедшая все же бессме-е-е-ертна…
Как молоды мы были,
Как молоды мы были,
Как искренне любили,
Как верили в себя…

поделиться

Анна Прудская

14.10.2005