Опасная игра

«Дорогая, мне так хотелось бы остаться. Ты же знаешь, как я расстроен, как и ты. Но..."
– Что же окажется на этот раз, – с горечью гадала Стелла. Но что бы ни было, подобное она уже слышала: после пяти лет связи с женатым мужчиной знаешь его репертуар назубок.
«...Но я должен помочь Вэнди с покупками на уик-энд. Но придет водопроводчик установить кипятильник. Нo я должен забрать Кэролл после общества скаутов. Но Саймон не пошел в школу и лежит с температурой. Но я должен встретить в аэропорту тетю Эсмэ..."
Последнее "но" было самым ранним и забавным из всех, но все еще вызывало у Стеллы хохот и чуть ли не скрип зубов. Еще в начале их связи, лежа однажды в высокой траве у реки близ Марло, Джеральд, как все женатые, откровенно поведал Стелле о своем одиночестве. Он был одинок даже в детстве.
"Ни братьев, ни сестер, даже дяди и тети не было, – грустно объяснил он. – Иногда мне так хотелось жить в большой семье!.. А по Рождествам я всегда чувствовал..."
По прошествии времени Стелла не могла точно припомнить, что Джеральд всегда чувствовал в Рождественские дни, – он что-то говорил о мандаринах, каком-то дедушке, пилившем на снегу яблоневые деревья, и о чем-то еще. Все это было бессмысленно, поэтому и не задержалось в памяти. Действительно важной была нестыковка между сентиментальными воспоминаниями и сказочкой "о встрече тети Эсмэ".
Стелла дала Джеральду возможность исправить ошибку. Почему бы Вэнди самой не встретить эту женщину, внимательно наблюдая за ним, спросила она. В конце концов, гостья была тетей Вэнди, а не его. "Нет, нет, дорогая, откуда ты это взяла? Она моя тетя и так любила меня маленького, что я просто обязан встретить ее – это самое малое. Ужасная скука, но ты же понимаешь, правда?"
Стелле надлежало быть очень осторожной, и это было главным – стоило хоть раз уличить Джеральда в обмане, и отношения могли разеваться навсегда. Он с самого начала дал ей совершенно четко понять, что подозрения, ревность и чувство собственницы являются прерогативами же!
И впредь она решила внимательно следить за каждым своим шагом. Именно поэтому сейчас, притворившись последней дурочкой, Стелла откинула назад свои блестящие черные волосы и, широко раскрыв глаза, слушала, а Джеральд все больше и больше запутывался в паутине лжи и уверток.
Ложь не кончилась встречей "тети Эсмэ" в аэропорту и продолжалась много недель. Потому что визит этой гипотетической дамы предполагался долгим и был насыщен случайностями. Тетю надо было свести в театр именно в тот вечер, когда Джеральд обычно шел к Стелле. Она подхватила грипп как раз в тот уик-энд, когда Джеральд и Стелла собирались за город. Когда же Стелла сама заболела гриппом, ей пришлось справляться самой, потому что именно тогда тетя Эсмэ вздумала навестить старую школьную подругу в Борнмуте...
Прошел целый год, прежде чем Стелла, потупившись, рискнула осторожно спросить про тетю Эсмэ – когда Джеральд, озабоченный и погруженный в дела семьи, заехал к ней накоротке с подарком. (Снова ювелирные драгоценности, и снова дорогие – Джеральд был щедр на такое).
Стелла мило и даже тепло поблагодарила его, а потом так же мило угостила неприятным вопросом. "А ты слышал потом о тете Эсмэ?" – спросила она и наслаждалась – такое наслаждение она редко испытывала даже от его ласк в постели – видя откровенное замешательство, которое проступило на его розовом лице.
"Кто такая тетя Эсмэ?" – с любопытством спросил он, совершенно ничего не подозревая.
Стелла хотела было остановиться и уничтожить сказанное небрежным "Ах да, я, наверное, перепутала – это другая семья", но не смогла противиться искушению.
"Помнишь, та самая, что провела у тебя всю прошлую зиму". И говоря так, с ужасом и ликованьем видела, как на пухлом лице Джеральда начинают проявляться вина и тревога. Страх, лихорадочная работа ума и смятение промелькнули на нем как стайка рыб – и Джеральд пришел в себя.
Ну конечно! Как глупо забыть! Дорогая старенькая тетя Эсмэ – Стелла, должно быть, ее имеет в виду! Но она совсем не тетя, а старая гувернантка из дома матери Вэнди – детей научили звать ее "тетя", потому что, понимаешь…
Конечно же, Стела понимала и, улыбаясь, тоже лгала, освобождая Джеральда из ловушки, и в то же время строила новые планы. Через год – а может и два – она совершенно невинно спросит про старую гувернантку...
Его вина – вот что было важно. Она в какой-то мере компенсировала слабость ее положения и ужасающую зыбкость притязаний на Джеральда.
Но ведь это было еще и забавно! Вопросы, которыми она подлавливала его теперь, были косвенными, а также донельзя коварными и хитрыми. Это была опасная игра и, как все опасные игры, требовала ловкости и логики, глазомера и верного расчета. Нажмешь на него – и получится жуткая ссора. Недожмешь – начнет думать, что может ходить где попало, оставив ее на бесконечные дни без звонка, а потом внезапно появиться, расточая улыбки, словно ничего не случилось.
Игра была захватывающей, и пинки попадали точно в Джеральда. Всего несколько месяцев назад он и впрямь угрожал бросить Стеллу, если та не прекратит за ним шпионить – хотя "шпионить" было несправедливо грубым словом по отношению к невинному интересу Стеллы относительно подробностей делового совещания, на котором Джеральд, по его словам, присутствовал в прошлый уик-энд.
"Однако, дорогой, лорда Бернерса не было на обеде!" – заметила Стелла с примиряющим смешком лишь для того, чтобы избавить Джеральда от придумывания новых забавных фраз из несуществующего тоста. – Я прочла об этом на следующий день в "Таймсе". Услыхав такое, Джеральд совершенно неожиданно и налетел на Стеллу зверем. А ее все это повергло в такой ужас, что она с трудом соображала, что делает и говорит.
В конце концов, он выскочил из квартиры, хлопнув дверью в ответ на слезы Стеллы и клянясь, что никогда больше ноги его здесь не будет. Потребовалось ни много ни мало как письмо о самоубийстве без указания даты, чтобы вернуть Джеральда.
К тому времени, как ты получишь это, дорогой, меня не будет в живых..."
Почта в ту неделю, должно быть, шла медленно, потому что минуло почти три дня, прежде чем Стелла, наконец, услышала шаги на лестнице и принялась горстями запихивать в рот таблетки. Джеральд влетел в комнату...
И все-таки игра стоила свеч – Джеральд снова стал нежен к Стелле, навещая ее в больнице. И даже после того, как она вернулась домой, продолжал осыпать подарками, каждый день звонил и проявлял в полной мере раскаяние, которое в подобной ситуации и требуется от мужчин.
Так продолжалось до тех пор, пока Джеральду все это не надоело. Сперва ему стало скучно, затем появилось раздражение, и, наконец, он принялся корить Стеллу во время их споров. "Шантаж", – говорил теперь Джеральд всякий раз, когда Стелла пыталась заставить его делать то, что ему не хотелось. Понемногу она начала понимать, что в их игре отступила на прежнюю клетку и должна быть осторожной и внимательной, постоянно помня, что единственный способ, которым она может теперь удержать Джерльда, – это избегать ссор и быть бесконечно терпимой и понимающей. Короче говоря, при любой подлости Джеральда Стелла должна была позволять ему выходить сухим из воды.
Вот почему в одну из этих летних суббот Стелла, широко улыбаясь, заставляла себя безропотно слушать то, что говорил Джеральд.
Так какое же "но" на этот раз?
Спортивный праздник у Саймона. Джеральд просто души не чаял в своем сыне.
– Ты же все понимаешь, дорогая. Дело в том, что он может победить! Саймону всего девять, и он может выиграть забег на двести пятьдесят ярдов в младшей группе. Его преподаватель по физкультуре Фоулкс твердит мне, что Саймон просто замечательный маленький бегун, что у него тело настоящего легкоатлета.
В его глазах появился блеск, которого Стелла никогда раньше не видела. Несколько секунд она пыталась представить, каково было бы стать матерью этого спортивного тела, порождения ее и Джеральда, чтобы иметь право теперь разделить с Джеральдом эту идиотскую гордость. При виде этого сияющего лица Стелла почувствовала, как вокруг нее сгущается тьма. Она накрывала ее, как черная чудовищная волна, целиком, лишая дара речи.
– Я не пропустил бы такое и за миллион фунтов! – расслышала Стелла его голос, доносившийся сквозь вихри черноты. – Услышать, как называют имя Саймона Грэйвса – моего сына! А потом аплодисменты. И ему только девять! Остальным же уже за десять, всем остальным! Ему всего девять, и он сумел...
Стелла предпочла бы тысячу раз услышать ложь. Откуда она могла знать, что правда, сказанная ей наконец этими лживыми и изворотливыми губами, может ранить так больно?
... Школьные ворота были широко и гостеприимно распахнуты, и через них в ярком солнечном свете проходили матери и отцы, сестры и подружки, дяди и тети. Кто заметит ее среди них?
Отцов было меньше – они торчали среди ярких платьев, как темные пни. Стелла то и дело переводила взгляд с мужчины на мужчину – Джеральд мог быть где угодно – думая, не заприметит ли он ее раньше.
На самом деле риск был невелик. Стелла располагала преимуществом, которое охотник всегда имеет перед своей жертвой. Она знала, кого ищет, и что собирается делать найдя, тогда как Джеральд не подозревал, что она может здесь оказаться. В довершение всего Стелла еще и немного замаскировалась с помощью больших круглых очков от солнца и туго повязанного белого шелкового платка.
Через лужайку по липовой аллее вилась медленная процессия. Так же медленно, однако с колотящимся сердцем, вместе со всеми шла и Стелла. И только расположившись на траве в дальнем конце, она вздохнула свободнее.
Преподаватель физкультуры, расхаживая с мегафоном, объявил порядок забегов. Публика ожидающе затихла, тысяча голосов замолкли волна за волной, как щебет птиц в сумерках. И все-таки Джеральд не появился.
Неужели он снова ей лгал? Решил пренебречь спортивным праздником Саймона, несмотря на все страстные проявления отцовской гордости? Свинья! Хитрая вероломная свинья!
Я с тобой поговорю Джеральд Грэйвс! Я научу тебя, как врать мне, как делать из меня дуру! Думаешь тебе удастся выкрутиться, да? Я тебе покажу!
Стелла почувствовала, как под платком у корней волос начал собираться пот. Она никогда раньше не носила платков и, слава Богу ни за что не наденет снова.
– Бег с барьерами, старшая группа...
– Забег на четверть мили, средняя группа...
От этого скучнейшего перечня Стелла вконец разболелась – ныла спина, щипало глаза, а голова раскалывалась от жары.
Прыжки в длину, прыжки в высоту, – снова и снова гудело в мегафон. Свистки судей, крики, хлопки... Кубок за это, приз за то. Солнце палило, голоса то приближались, то исчезали, и когда Стелла была уже на грани сна, вдруг услышала:
– "Саймон Грэйвс! Победитель забега на двести пятьдесят ярдов в младшей группе! Саймон Грэйвс!"
Она почувствовала то маленькое волнение, которое происходило справа от нее в нескольких ярдах.
– Саймон! Наш Саймон! Он победил, мама! Папа же говорил, что он победит! Саймон. Сай-мон!
– Тише, милая, тише. Сядь, Кэролл. – Пухлая улыбающаяся женщина тянула за рукав девочку лет семи. – Ты смутишь Саймона, и папа будет недоволен.
"Папа скажет, папа подумает" – где же черти носят этого папу, может ли хоть кто-то сказать? "Не пропустил бы такое и за миллион фунтов", – сказал Джеральд. Кто же и где стоит в этот солнечный день больше миллиона?
Спокойный взгляд Стеллы был направлен мимо шезлонгов и волнующейся публики. Какое право имеют они на такую радость, на такое полное счастье? Неужели не знают, что основа их счастья гнилая, что их теплая семейка держится на неверном фундаменте лжи и обмана? "Папа это, папа то"... Ее буквально тошнило от визга голосков, наполненных таким незаслуженным восхищением.
Она стала пробираться между рядами шезлонгов и оказалась рядом с девочкой в тот самый миг, когда ее мать с братом повернулись, чтобы выслушать новые поправления. Стелла быстро встала на колени перед ребенком и приблизила к ней лицо.
– Знаешь, почему нет твоего папы? – ласково спросила она. – Потому что он сегодня у меня. Спит со мной. Понимаешь?
Бессмысленный, почти тупой взгляд девочки вызвал у нее раздражение.
Это тупое выражение так и осталось на лице ребенка. Стелла чувствовала удовлетворение, когда протиснувшись между рядами шезлонгов и почти бегом устремившись из школы, услышала, как Кэролл наконец, разразилась громкими рыданиями.
... Было почти десять часов вечера, когда, наконец, Стелла услышала на лестнице шаги Джеральда и даже спустя все это время не смогла сказать, ждет ли его прихода.
Конечно, Джеральд будет рассержен, но ведь ему, наверное, станет и легче? Пять лет тайны – это слишком!
– Разве ты не согласен, милый, что самое время для нас было открытся? – уже в четвертый или пятый раз спрашивала она молчаливую и поникшую фигуру в кресле. Со времени прихода Джеральда она все пыталась вытянуть из него хоть какой-то ответ. Даже поздравила с победой сына.
– Жаль, что тебя не было и ты не видел, – не удержавшись, добавила она, но даже это вызвало у Джеральда лишь сухую фразу, что он, слава Богу, видел победу Саймона из павильона, где отцы помогали мальчикам готовиться к выступлениям.
Снова воцарилось молчание, и Стелла опять взялась за свое.
– Джеральд, дорогой, извини, если Кэролл... Если девчушка расстроилась. Я не хотела огорчить ее, просто мне показалось, что дети должны знать насчет нас. По-моему, они имеют право на правду. Милый, ради Бога, не смотри на меня так! Конечно, это стресс, я понимаю, но уверена, что когда ты найдешь время подумать, то увидишь, что это к лучшему...
Вэнди мне кажется вполне приличной женщиной. Не думаю, что она станет чинить нам препятствия... Слушай, давай выпьем и расслабимся, а потом подумаем, что делать дальше. Эта квартира тесновата для нас, но если, предположим, ты получишь половину стоимости своего дома, мы могли бы...
И вот тут Джеральд наконец-то пошевелился. Словно страдая ревматизмом, он с трудом поднялся с кресла и налил два больших стакана виски. Молча протянув Стелле стакан и опрокинув залпом свой, Джеральд подошел к столу возле окна, где находилась открытая пишущая машинка. Аккуратно, одним пальцем он начал печатать.
Подождав минуту-другую, Стелла подошла взглянуть. "Джеральду Б.Грэйвсу, Файрфилд Гарденс, Сайденхэм Уэй..."
Из каретки на нее глядел длинный конверт из простой бумаги. Она озадаченно следила, как Джеральд допечатывает последние буквы адреса. И спросила, выдавив через силу смешок:
– Пишешь самому себе?
И тут увидела возле правой руки Джеральда свое собственное письмо о самоубийстве, отправленное прошлой осенью. "К тому времени как ты получишь это, дорогой, меня не будет в живых..."
– Почерк, бесспорно, твой, – заговорил он, – а адрес напечатан на твоей машинке. И почтовая марка тоже будет, я наклею ее по дороге домой. Послезавтра письмо будет у меня – как раз вовремя, чтобы показать полиции. А теперь, дорогая, еще одно дельце – и на этом покончим.
Когда Джеральд повернулся к Стелле, свет от лампы упал на его лицо, и она прочла по его глазам, что будет дальше.
– Я хочу, чтобы это выглядело как самоубийство, – словно утешая, сказал Джеральд. И, когда он двинулся к ней по ковру, у той мелькнула последняя связная мысль: а ведь этот подлец непременно выкрутится! Как всегда, выйдет сухим из воды!.. поделиться

Силия Фрэмлин

Перевод Юрия Соколова

11.08.2006