Плакучие ивы


детективная история
в основе – реальные события
 
– Вот, зараза, – чертыхнулся бригадир, в очередной раз взглянув на небо, – не дай Бог опять польёт, тогда, считай, дело – труба…
– Ты чего всё чертыхаешься, Евсеич? – спросил его участковый.
– Да боюсь, польёт. Вон, погляди, как тучи набрякли, если дождик, то тогда экскаватор так по горочке и съедет, ковыльнётся в самый пруд. Там уж два трактора пять лет лежат. Сколь не тянули, даже армейский тягач из соседней части – дрянь дело, – и он с тоской поглядел из-под руки на низкое серое небо, – земля-то, гляди, жирная как масло. Чернозём ведь.
И он стал счищать сломанной ивовой веткой грязь с сапог.
А народ всё подтягивался и подтягивался к старому пруду. Любопытство заставило многих отложить домашние дела.
Старинный пруд был очень красив в обрамлении плакучих ив. Этим деревьям было уже, наверное, более трёхсот лет, как и самому пруду, который вырыли по заказу барыни, покойной хозяйки усадьбы, что стояла на опушке леса. Барыня побывала в Париже у одной из подруг, вышедших замуж за красавца-французика. Там она и углядела пруд в ивах и выписала с собой итальянца, обустроившего подружкину усадьбу.
Здешний пруд был устроен в небольшой балочке, которую перегородили плотиной, и в солнечные дни казалось, что там лежит зеркало – так ярко в пруду отражалось голубое небо. Со дна пруда било множество ключей. Вода даже в жару не нагревалась. И только местные мужчины купались в холодной воде. Отдыхающие господа и дамы загорали в шезлонгах, а потом резвились в специально обустроенных купальнях с подогретой водой.
Всё это продолжалось до тех пор, пока барыня не выписала из Москвы специалистов, которые определили, что здешняя вода целебна не только для купания. На лугу по дороге к пруду был построен бювет, где в краны подавалась подогретая вода для питья.
И потянулся на отдых состоятельный народ даже из самой Москвы и Питера. Усадьба никогда не пустовала. Барыня нажила хороший капитал и переехала на другие воды, в Баден-Баден, оставив вместо себя управляющего, которому доверяла.
Старики помнили, что через пруд перекинут, был мосток, не очень широкий, но накрытый в жаркие дни полотняным полосатым навесом. За что пруд был прозван матрасом.
Потом, как саранча, и на их село налетела-набежала коллективизация. От мосточка остались лишь колышки, торчащие из воды, да обрывки полосатой ткани, а в пруд накидали старые плуги, бороны, да хомуты лошадиные вместе со сбруей. Барскую усадьбу, неподалёку от пруда не хватило времени всю разобрать по камушку, хотя и потаскали много кирпича, чтоб подлатать кто фундамент, кто погреб. В войну пару раз попали туда немецкие бомбы-зажигалки, окончательно превратив в руины некогда изысканный барский дом.
Но в том году, когда слетал в космос Гагарин, в начале лета, солдатики из части, что находилась неподалёку, крепко принявшие на грудь на танцах в соседней деревне, разогнались на грузовике по шоссе, что проходило рядом с прудом, и, совершив кульбит, угодили точнёхонько в плотину, пробив в ней изрядную дыру. Слава Богу, что сам не убилися. А грузовик-то разломился пополам.
Пока ГАИ да ВАИ, вода из порушенной плотины ушла через трубу под шоссе в соседнюю балку. И, только когда взошло солнце, стали видны ушедшие в ил плуги и бороны, да плескающиеся на дне илистых луж сверкающие золотом на солнце караси да карпы. Набежал народ, крича: «Эй, вона, рыбки золотые, мужики, сачки тащите!»
После этого была построена на новом месте широкая плотина, и пруд потихоньку заполнился водой из бивших на его дне родников.
 
В последние лет пять пруд приобрёл дурную славу. И слухи эти разные Евсеича «достали».
Местные рыбачки говаривали, что когда поднимался ветер, и ивы склонялись низко над водою, или начинал моросить дождик, то слышались человеческие голоса, особенно мужской, вроде звал кого-то. Женское имя какое-то слышалось, но разобрать было невозможно. Казалось, что пруд вздыхает тяжко.
Те рыбачки, кому довелось услышать голоса, крестились, читали «Отче наш», кто помнил наизусть с детства и, побросав удочки, карабкались с воем в гору, крестясь дрожащей рукой, подвывая: «А-а-а-а, Господи спаси!», боясь оглянуться. Да как дерябнут в выходной рыбачки самогоночки, что бабка Таня гонит, так и начнут вспоминать, как в горку с мокрыми штанами карабкались.
Но в начале нынешнего века нашлись спонсоры, и несколько гектаров земли вместе с прудом и усадьбой выкупил какой-то новый русский, который собрался, восстановив усадьбу, пруд и парк, разместить там небольшой санаторий.
Ходили и слухи, что он внучатый племянник покойной барыни. Слухи не слухи, но фамилия у него была такая же.
 
Но вот послышалась гаишная сирена, и, свернув с шоссе, к плотине подъехал армейский тягач, а за ним экскаватор и автобус с солдатиками, которые высыпались, как горох, стали цепью и оттеснили зевак подальше от берега.
Гаишная машина осталась на шоссе, чтоб не увязнуть в чернозёме. А армейский тягач закрепился лапами-упорами на горке, и, прицепив к себе экскаватор металлическим канатом с крюком, стал потихоньку спускаться на плотину.
– Слава Богу! – сказал бригадир Евсеич, – удержался.
Экскаватор вгрызся ковшом в плотину. Три ковша хватило, чтобы вырытая яма достигла уровня воды.
Вода хлынула в прокоп, и пруд стал достаточно быстро мелеть. Показались заросшие тиной и увязшие в иле трактора.
А потом… В том месте, где слышались рыбачкам голоса, сначала показалась крыша, а затем и весь автомобиль. Было понятно, что это Жигули. Но тина так затянула его, что ни цвета, ни марки разобрать было невозможно. А номер вообще погрузился глубоко в ил.
Солдатики по команде стали теснить толпу подальше от берега. Из рупора милицейской машины раздалась команда: «Просьба срочно всем покинуть берег и разойтись по домам».
По рации помощник полковника ГАИ майор Скруленко уже вызывал оперативную группу с водолазом и дежурного прокурора с судмедэкспертом.
Не просто же так народ набежал. Разные слухи ходили.
И про девчонку, что из Киева приехала и утопилась в этом пруду, потому что зазноба её сердечная родом была из этих мест. В Крыму на пляже познакомились. Через месяц обещал он в Крым вернуться, да обманул. А она уж ребёночка под сердцем носила.
Самой последней новостью был ледянящий душу рассказ об утопленнице с годовалым младенцем. Будто выгнал олигарх московский жену из дома, а дитё не пожелал отдать. Пустилась беглянка ночью с ребёнком куда глаза глядят, попутку поймала. Да олигарх на джипах своих беглецов у пруда и застиг. Шоферюгу, мужика простого, из машины выкинул, а саму машину в пруд с женой и ребёночком столкнул.
Вроде слышал это всё кто-то от самого шофёра, который дамочку беглую вёз. Да попал, вроде, шофёр потом прямиком в психушку. Говорил, что кругом одни убивцы.
Бабок в селе много, все, сердешные, плакали, когда про олигарха услыхали. А когда из-под воды показалась крыша жигулёнка, толпа загудела и запричитала, вот и приказано было всем по домам разойтись.
Толпа потихоньку рассеялась, в обморок никто не упал.
И скорую помощь ни кому не пришлось вызывать.
 
Катерина с дочкой Женей добрели потихоньку до ступенек своего дома, сняли резиновые сапоги, вымазанные в чернозёме, и босиком вошли в террасу.
– Катюшка, это ты, что ли? – спросила полуслепая баба Зина, сидевшая на террасе.
В комнате стояла вторая Катеринина дочка, Оля. Они с Женей двойняшки. Олька пила прямо из крынки молоко.
– Это, бабуль, мамка да Женька. Мамка, ты опять хромаешь! – с укоризной сказала Оля, – опять за своей походкой не следишь.
– Ну, в пруду-то нашли чаво, аль нет? – спросила баба Зина Катерину.
– Машина там, на дне, мамань, – сказала Катерина.
– Уж не мово ли Кирюхи машина-то?
– Нет, мамань, у Кирюшки-то Волга была, а там Жигули.
– Сыночек мой, – запричитала баба Зина, – на кого ж нас оставил, сироток?
Женя села на свою кровать и уткнулась со слезами в подушку. Девочка была немая.
А Катерина сдвинула домотканый половик да открыла лаз в погреб. Нагнувшись, вытащила бутыль со сливянкой. Достала стакан, налила доверху и выпила залпом.
– Женька, – крикнула Оля, надевая сапоги, – ты чё за матерью не смотришь. Пьёт она опять! Уж и так по селу говорят, что Катька спивается.
– Спивается, эка умные! – засмеялась со слезами в голосе Катерина, – кто из них знает, какова она, бабья доля, когда мужик сгинул, а бабе всего сорок три!
Женюшка встала, убрала стакан и сливянку в погреб, обняла мать, прижала к своей груди её голову и стала гладить по волосам, в которых уже появились седые прядки.
Прошло пять лет, как пропал Катеринин муж, Кирилл.
 
Село Сельцово стояло на трассе Москва-Батум как раз посредине между Почугаевском и Воронежем.
Проезжающие мимо иногородние улыбались: «Это надо ж так назвать – село Сельцово!»
Домов в селе было всего двадцать. Село было дружное, половина сельчан была меж собой в родстве. Кто за кого замуж вышел, а кто женился. Так и жили. Да друг дружке помогали – кому крышу крыть, а кому картошку распахать. Лошадь-то одна была, у председателя.
Село стояло чуть под горочкой. Первым у дороги был храм – старый, местами осыпающийся. Настоятель, отец Герман, рассказывал прихожанам о том, что храм построен ещё во времена Ивана Грозного.
Сзади храма был местный погост, а рядом изба-пятистенок, где жил настоятель и семь душ его семьи. Матушка Валентина и шестеро детишек. Старшему-то вот-вот в армию идти. Не захотел он отцово дело продолжать, не поехал в Сергиев Посад в семинарию. А красивый был бы батюшка!
Следом был участок Семёна Давтяна, ассирийца-сапожника. Уж лет двадцать как он поселился в Сельцове между батюшкиной избой и участком Фильки-рыжего.
Появился он году в семьдесят седьмом, а, может, восьмом, ещё до Олимпиады. Появился с женой в дождливую и холодную осеннюю ночь. Постучался в избу к отцу Герману, попросился переночевать.
– Отец, пусти на ночь на постой, Христом Богом молю!
– Откуда ж вы такие мокрые и замёрзшие? – спросила матушка Валентина.
– С Ростова бежим. Выгнал меня отец за то, что на русской женился да в вашу веру покрестился. Сапожник я. Да вот мои документы!
Он отошёл в сторону, а сзади него стояла девчушка махонькая, белобрысенькая, пузо на носу. Накормила их матушка Валентина. Марусю, жену Семёна в сухое бельё переодела.
– Когда ж рожать тебе, милая?
– Да ещё месяц-полтора, если дохожу.
 
Утром батюшка пошёл к председателю, что жил посередь деревни. Председатель взял участкового. своего зятя, да пошли все к батюшке в избу. Сапоги сняли у порога, председатель перекрестился на иконы, а участковый глянул искоса на иконостас, да попросили документы у Семёна.
Документы были все в полном порядке.
– Ну, – сказал председатель, – если точно у нас остаёшься, то пойдём, покажу, где строиться будешь.
Они вышли на улицу, и он показал прогон между батюшкиной избой и забором Фильки-рыжего. Утром пастух гонял здесь стадо.
– Вот здесь стройся. Оно и хорошо, не будут скотину мимо храма да кладбища гонять. На другом конце села ещё прогон есть. Я в лесничестве попрошу, чтоб участок тебе дали на подпил, а брёвна вывезем, не волнуйся, я грузовик дам.
Так и построился Семён, до зимы успел. Мужики сельцовские помогали. Печку русскую сложил Фёдор, печник из соседней деревни. Дорого не взял. Уж в избу новую привёл Семён жену с младенцем. Всё это время, пока строился дом, она жила у батюшки.
 
А в тот год, когда Валентина Терешкова в космос летала, у Фильки-рыжего да у Евстихеевых, на другом конце села, в один день в почугаевской больнице народилися дети.
У Филькиной жены мальчонка, которого назвали Кирюхой, а у Евстихеевой снохи, Полины – девочка, Катерина. Это было задолго до появления Семёна-сапожника.
Так и дружили они с детства. День рождения вместе справляли. Посреди села стоял стол для пинг-понга. Это как-то жили летом у них в селе художники, вот себе и построили. Но у сельцовских игра не прижилась, поставили они с двух сторон лавочки. На стол выставлялась пироги да бидон с квасом, Зина кричала: «Рабятёшки! Айда на пироги с капустой!»
Подросли Катюха с Кирюхой. Стали на велосипедах кататься – на тех, что художники подарили, уезжая. Да удумали от шоссе под горку разгоняться да руль отпускать. Вот и вывернулся как-то руль у Кирюхи, да Катин велосипед и сшиб.
Увезли её в Почугаевск, в травмопункт. Полгода провалялась там Катюха. Операцию на колене делали. Да, видно, хирург-то был криворукий. И домой вернулась Катя-хроменькая.
Семён-то сапожник ботиночки ей сшил специальные, чтоб не очень хромала.
Пришло время Кирюхе в армию идти. Сказал он Катерине: «Для меня лучше тебя никого нет. Ты уж дождись меня!»
Дождалась его Катя. Сыграли свадьбу. И опять Семён сшил ей беленькие туфельки, чтоб не хромала. А Кирюха-то не в отца пошёл, не рыжий. Блондинчик кудрявый удался. Ох, и шептались девки по селу, что красавец такой на хромой женился.
Да, видать, не в хромоте дело!
Так и поселилась Катерина у свёкра со свекровью. А через год родила своему Кирюхе двойняшек. Девчонок, Олю и Женю.
Жили – душа в душу. Так прошло тринадцать лет.
 
Моросящий днём дождичек превратился в ливень с ветром.
Катерина бежала по тёмной улице села под проливным дождём, крича: «Женя, девочка моя!» Уж несколько кругов по селу под дождём сделала. Соседи вышли на помощь, стали кусты у палисадников просматривать.
Подбежав в очередной раз к своей калитке, Катя увидела сидящую, рыдающую и совершенно промокшую дочку.
– Караул! Люди добрые! Кто ж так девочку обидел!
Подбежал тут Семён-сапожник, подхватил девочку на руки и понёс скорее в дом. Там стали её переодевать в сухое бельё, да поить горячим чаем. А её трясло, словно лихоманка какая напала. Пришла бабка Таня-самогонщица, принесла святой воды, что с Рождества осталась.
– Да и мужика-то моего нет, а в обед должен был приехать. Нам завтра на рынок в город, поросёнка зарезали. Уж время-то половина второго ночи, а его нет. Сбегайте кто-нибудь к участковому, Христом Богом молю! – плакала Катерина.
Да участковый сам пришёл, кто-то постучал к нему, сказал, что с Кирюхиной девочкой беда.
– Денис! – бросилась к нему Катерина, – Кирюха мой пропал!
– Аварий сегодня не было, сам сводку читал. Никого не сбило машиной, погибших нет! Может, повёз куда-нибудь далеко своего начальника? Катя, подожди волноваться! – сказал участковый.
А Женечку, беднягу, так и трясло под двумя одеялами!
– Эх, сглазили нашу девчонку-то! – сказала Катина свекровь, – за батюшкой идти надо.
Она накинула старый болоньевый плащ и пошла за отцом Германом.
Отец Герман молился в храме, когда туда пришла бабка Зинаида.
– Что тебе, милая? – спросил батюшка.
– Беда у нас, батюшка! Пойдём! Без тебя не обойдёмся.
Отец Герман собрался, взял всё для причастия. Накинул на себя плащ с капюшоном, да пошёл следом за семенящей больными ногами Зинаидой.
Увидев батюшку, народ, что был в избе, перешёл в террасу, чтоб не мешать.
А Катерина, бросилась к настоятелю в ноги.
– Отец родной! За что ж такие напасти? Дочка моя онемела, и муж пропал!
– Господь всегда посылает нам испытания по нашим силам! Молись, Катерина!
Батюшка причастил обеих, велел спать ложиться, а сам вышел в террасу. Увидев участкового, подозвал к себе.
– Денис, завтра утром надо везти девочку в городскую больницу. Мешкать нельзя. Время можно упустить. На пол её не спускай, неси на руках. Катерина-то сама не донесёт. И в кабинет ко врачу заходи с ними вместе, чтоб послушать, что доктор скажет.
Часам к двум собрался сельцовский люд у дома бабки Зинаиды. Ждали, как привезёт участковый от доктора Катерину с дочкой.
Наконец, свернул с шоссе милицейский уазик.
Вышла Катерина из машины и запричитала.
– Люди добрые, что ж это делается?! Ничего не сказали, а дали направление в Москву в институт какого-то Сербского. Я где ж я денег-то наберу. Одни билеты-то сколько стоят!
Вышел тут из машины Денис Васильевич: «Расходитесь по домам, пожалуйста! Устали они обе. Я сам ко всем зайду, может, и наберём денег-то для Женюшки!»
Пришёл вечером Денис к Катерине, высыпал деньги из своей фуражки на стол. Стали они считать. Мало, только на один билет и наберётся.
Катя, уплаканная, накрыла на стол, чтоб напоить Дениса чаем.
Уж к полночи ближе постучал кто-то в дверь.
– Сиди, – сказал Денис Катерине, – я открою.
Вошёл Семён-сапожник. Положил свёрток на стол.
– Катенька, здесь пять тысяч, должно тебе хватить. В гостиницу не ходи, там для простого люда мест нет. Как сойдёшь с поезда, так и стой. К тебе сами люди добрые подойдут. Я был в Москве, знаю.
– Дядя Семён, нет у меня таких денег, чтобы долг тебе отдать!
– Катя, вот Денис свидетель, не надо отдавать. Это я не тебе даю, а Женюшке.
 
Катя c Женей вышли из вагона на перрон. Сновали носильщики, обнимались встречающие с приехавшими. Обычная московская суета.
Постепенно перрон опустел, и Катерина заметила, что кроме них, на перроне остались люди. Через какое-то время к ним подошла седая старушка.
– Что, милая, не знаешь, куда идти?
– Да, – смутилась Катерина, – комнатку мне бы снять на деньков пять или на неделю.
– Пойдём со мной, я комнату приезжим сдаю. Как муж помер, пенсии не очень-то и хватает. Но дорого не возьму. И чисто у меня. Тараканов отродясь не бывало. Хочешь, со мной питайся, хочешь – сама готовь. Варвара Петровна меня зовут. А тебя как, милая?
– Катерина. Да вот дочка Женя. Мы ко врачу приехали. Болеет она. Не говорит.
Катерина удивилась, услышав про тараканов. Она такой твари никогда не видала.
Они перешли широкую улицу, вошли в уютный переулочек.
– Вот и дом мой, – сказала старушка.
Катерина подняла голову, посчитала – восемь этажей. А у них-то в Почугаевске выше трёх и нет ничего.
Вечером они пили чай. Женюшка спала. Устала.
Катерина достала все свои бумаги.
– Вот, Варвара Петровна. Сначала нам надо в институт Сербского, на экспертизу, направление есть. Потом соседи попросили посмотреть Кремль, Ленина и купить колбасы. У нас там колбасы не бывает, а детишки просят.
 
Так неделя и пролетела незаметно.
– Ну, милая, прощай! – сказала Варвара Петровна, – отпиши, как доехали. Может, и я к вам соберусь. Отдохнуть. Дачи-то у меня нет.
– Приезжайте, Варвара Петровна! – сказала Катя, – встретим! И хоть всё лето живите! Подышите свежим воздухом, в Москве-то вашей духотища.
Поезд тронулся, стал потихоньку набирать ход. А Катерина вошла в своё купе и села у окошка. Мелькали московские кварталы, потом поезд выехал за черту города, и мимо проносились дачки, полустанки…
Катя постелила постель и уложила Женюшкку, которая уже клевала носом. А сама так и осталась сидеть у окна.
Ближе к ночи заглянула проводница с чаем. Татьяна. Катерина обрадовалась ей. Да и осталась та чаю с Катей попить. Потихоньку разговорились, да так Катерина ей про жизнь свою всё и рассказала.
– Так что ж врачи-то сказали? – спросила Татьяна.
– Ту бумагу их я читала, там не понять ничего. Но дядечка старенький мне сказал по-простому – мол, было сильное нервное потрясение у девочки, в результате чего голос и пропал. Лекарства разные выписал, я там у них в аптеке и купила. Но сказал, если вдруг случится опять что-нибудь похожее, голос может вернуться.
Татьяна поднялась: «Всё хорошо будет, Катюша! Поспи немного, как подъезжать будем, я вас разбужу».
Но Катя так глаз и не сомкнула. Подняла заранее дочку, и вышли они в тамбур.
– Ох, беспокойные! – сказала Татьяна, – сейчас уж подъезжаем к Почугаевску.
Сошли они с поезда, стоянка-то всего одна минута, поезд и тронулся. Татьяна уж в открытую дверь прокричала им: «Всё хорошо будет! И голос вернётся! И муж найдётся!»
Они помахали ей и, взяв чемодан, пошли на привокзальную площадь к остановке автобуса до Сельцова. А там их ждал председатель на машине. У бабки Зинаиды узнал, на каком поезде приедут.
Свернули с шоссе в село. Жарко. На пустой улице только Митюшка соседский на велосипеде. Катерина подозвала его и сказала: «Беги, кликай ребятишек, пусть к столу все идут!»
Катя взяла сумку с хлебом московским и колбасой, тряпку мокрую, чтоб стол протереть, да ножик.
Пришла к столу, а там уж мал мала меньше.
– Ну, – сказала Катерина, – всем руки в колонке мыть, а кто-нибудь пусть к матушке Валентине за квасом и кружкой сходит!
Вымыли руки, уселись за стол. Катя посчитала всех по головам, нарезала хлеб и колбасу варёную любительскую, что с Москвы привезла.
 Тут и матушка Валентина подошла с квасом. Поглядела на жующих детей и сказала:
– Катерина, добрая ты душа, Бог это отметит, он всё видит, вот и сейчас глядит и радуется!
Подошёл к Кате малыш с набитым ртом.
– Фёфенька, а ты Клемль видала?
– Видала, милый.
– А Ленина?
– И Ленина видала. Как отдохну, всё расскажу, приходите!
И Катерина пошла к себе в дом, чтоб отдохнуть с дороги.
 
Прошло пять лет с Московской поездки. Все таблетки Женюшка съела, но молчала по-прежнему.
Стукнуло им с Олей в июне по восемнадцать лет.
А в августе, уж в самом конце, когда по утру роса на траве белая бывает, вышла Катеринв часов в шесть утра, корову стала доить да в стадо гнать. Уж пастух пару раз кнутом щёлкал, хозяйкам знак подавал, чтоб поторопились.
Катерина, прихрамывая да толкая свою беляночку в бок, отворила воротину супротив хозяйского двора и сказала пастуху: «Коляныч, примай мою скотину!»
– Не волнуйся, Катюх, жива-здорова будет к вечеру. На луг-то придёшь доить?
– А чего ж не прийти, приду. Чё поесть-то те принести?
– А сальца с чёреньким хлебушком. Больно сало у тебя хорошее. А квасу матушка Валентина принесёт. Она мастерица! Уж обещала, день-то жаркий будет!
Катерина затворила воротину да пошла в дом. Яишенку с помидорами девчонкам делать. Уж очень они до неё охотницы. Она вошла в кухню, зажгла керосинку, поставила чайник. А то, как Олька вскочит, так ей наперёд всего чаю наливай.
Пока крутилась на кухне, в дверь постучали.
– Ктой-то в таку рань? – спросила Катерина, не открывая двери.
– Катюх, открой, это Денис.
Катя пошла к двери. Участковый Денис был их с Кирюхой одноклассником.
– Чай-то попьёшь?
– А чего ж не попить, наливай. Варенье вишнёвое осталось?
– А то. Для гостей всегда держу баночку. А уж для тебя – особенно.
– Ох, и мастерица ты, Катюха!
– Да ладно. Чего пришёл-то?
– Да вот вызывают тебя в Почугаевск. Новости для тебя есть. Одна не езди. Хоть Женюшку возьми. Я к десяти за вами заеду. Собирайтесь.
 
Когда подъехали к почугаевскому ОВД, у ступенек тамошних стояла карета скорой помощи да чёрный воронок.
«Когой-то повязали», – подумала Катерина.
Они вошли вслед за Денисом. В кабинете за столом сидел теперь уже полковник Скруленко. Под руками у него лежала довольно толстая папка.
Он налил Катерине в стакан «Пепси-колы» и сказал: «Новости для вас, Катерина Матвеевна».
– Каки ж?
– Что пруд спускали у вас в Сельцлово, Вы видели? Машину на дне видели?
– Да, – дрожащим голосом сказала Катя.
– В машине были обнаружены останки двух человек, мужчины и женщины. Документы у обоих хорошо сохранились. По документам мужчина – ваш муж. Женшина – однокурсница вашей соседки Антонины, агрономши, что в отпуск к ней в тот год приезжала. Мы делали запрос в Москву. Из Сельцова она пять лет назад не вернулась. Её родные в Москве во всесоюзный розыск подали документы.
У Екатерины стакан с газировкой лопнул в руках, кровь ручейком потекла на стол. Полковник выскочил в соседний кабинет, закричал: «Прапорщик, фельдшера с его чемоданом зови!»
В кабинет вбежал человек в медицинском халате с оранжевым чемоданчиком в руках. Он перебинтовал Катерине руку и напоил её валокордином.
– Да мужик-то мой на Волге ездил, возил директора молокозавода. А в Пруду – Жигули! – с надеждой в голосе сказала Катерина.
– В тот день, Катюх, извини, Катерина Матвеевна,– ответил ей Денис, – сломалась директорская Волга, вот и ехал твой Кирюха на Жигулях.
– По отчёту экспертов, Катерина Матвеевна, останки, обнаруженные в машине, лежали в объятиях друг друга. Очевидно, во сне кто-то из них задел ногой ручной тормоз, и машина съехала в воду, на плотине уклон в сторону воды. Если бы они не спали, смогли бы выбраться из машины. Поскольку свидетелей этого происшествия нет, насильственных следов смерти на останках не обнаружено, уголовное дело мы закрываем. А вы получите в Загсе свидетельство о смерти в результате несчастного случая. Администрация сельсовета поможет вам с похоронами, – сказал полковник.
И тут из-за спины Катерины послышался ломающийся девичий голосок. Это был голос Жени.
– Дяденька полковник, – сказала она, – не надо закрывать, не надо! Я всё видела и слышала. Могу рассказать.
Катерина, услышав голос немой до этого момента дочери, без чувств упала со стула.
 
Погода резко поменялась за ночь. Ещё вчера было тепло, светило солнышко, а ребятишки, наигравшись в футбол, с удовольствием плескались на мелководье в пруду.
А сегодня небо заволокли тучи, и временами моросил противный мелкий дождь.
Сёстры, Оля и Женя, резались в дурака на кровати бабы Зины, стоявшей на террасе. Но скоро Жене это надоело, и она стала собираться куда-то на улицу.
– Ты, куда это, гулёна, собираисси?
– На пруд.
– В таку непогодь?
– Ба, карасиков кошке наловлю.
– Промокнешь ведь!
– Да, во! – девочка надела плащ-палатку отца, покрутилась перед бабушкой.
– Смотри, мать из города приедет, покрывать тебя не стану.
– Я быстро! – и девочка, схватив удочку и ведёрко из консервной банки, выскочила на улицу.
На пруду она села на мостки и, как учил отец, нацепила мотыля на крючок, поплевала на него и закинула удочку. Ветер иногда гнал рябь по воде, но это не мешало рыбалке. В ведёрке уже плавали четыре карасика.
Тут Женя заметила женщину с чемоданом на шоссе напротив пруда. Это была подруга их соседки, что приезжала к ней в гости в отпуск аж из самой Москвы.
Вскоре рядом с женщиной притормозили Жигули. Женщина нагнулась к водителю. Потом кивнула и пошла к багажнику.
А из машины вышел Женин папка, но папка-то ездил на Волге! Он помог погрузить чемодан в багажник, и женщина села в машину.
– Эх, – сказала она Кирюхе, – красавец ты, блондинчик, а живёшь в такой глуши да с хромой бабой.
– Да это ж жена моя любимая, Катя, да дочки-двойняшки. Эх, а охромела-то она из-за меня в детстве, по глупости.
– Я тебе адресок-то оставлю. Вдруг соберёшься. Нашему директору тоже шофёр хороший нужен. Я в теплице работаю, где розы выращивают. Свободная я, и квартира у меня двухкомнатная в Мытищах.
Машина с полчаса ещё стояла на обочине шоссе.
Потом она тронулась с места, повернула на сельцовскую улицу и стала спускаться потихоньку на плотину, где сидела девочка.
Женя, побросав снасти и разлив ведро с уловом, спряталась в кустах ивняка.
Жигулёнок развернулся, встав капотом к воде. Отец и чужая женщина, улыбаясь, вышли на плотину. Девочка увидела, как отец раскладывает сиденья в машине, снимает рубаху…
Машина качалась и качалась, словно кто толкал её. Из неё слышались женские стоны. А Женя сидела в кустах и боялась пошевелиться. Потом в машине всё затихло, и она перестала качаться.
Прошёл час или два, только вдруг машина тронулась с места и поехала по скользкой от дождя траве прямо в пруд. Женю охватил ужас.
Машина «клюнула» носом в воду, сначала словно поплыла, но потом вокруг крыши появилось множество пузырей, словно кто бельё полоскать пришёл. Пузыри были маленькие и большие, а машина стала погружаться в воду и, наконец, совсем исчезла под водой. На воде появилось ещё несколько больших пузырей, они лопнули, и никто бы не смог сказать, что на этом месте машина ушла под воду.
Женюшка хотела закричать: «Помогите!», но поняла, что голоса у неё нет. Охваченная ужасом, потеряв плащ-палатку, девочка стала выбираться из ивняка, чуть глаз не выколола острой веткой. Выбралась к спуску на плотину и упала, рыдая. Уже совсем стемнело. Только дождик поливал её. Она слышала, что её зовёт мать, но сил подняться не было. И голоса – совсем.
Как она добралась до своей калитки – не помнит.
 
– Вот и всё, – сказала Женюшка полковнику.
Дядя Денис сел рядом, прижал девочку к себе.
– Сейчас отвезу тебя домой, а за мамку не беспокойся. Врачи в нашей больнице хорошие.
– Да уж, хорошие, – сказала Женюшка, – а мамка так и хромает, как я ей всё это скажу?
– Не переживай, Женя, мы ей всё в письме отпишем. А вот Денис Васильевич повезёт тебя мамку проведывать и передаст ей. Ну, идите с Богом, а то бабка Зинаида, наверное, все капли сердечные выпила. Денис, ты уж сам поговори со старушкой.


Вот такая история приключилась лет десять назад в селе Сельцове, что под Воронежем.
Сказка – не сказка, а детективная история.
Дай Бог нам всем здоровья!

поделиться
Рута Юрис
17.08.2009

    Жду от Вас, otto, Вашего опу са хоть про малиновый куст, хотб про плакучие ивы.
    Думаю, всем читателям будет интересно.

    ОчевидноЮ Вы детективнную историю от дамского чтива не отличаете

    мне очень,очень понравилось.было интересно читать.написано необыкновенно ,талантливо.

    интересный рассказ, хотя конечно не детектив. вот только в 13 лет девочки писАть умеют…

    Самое главное в этом рассказе, на мой взгляд, не сама детективная история, а описание жизни простых людей. Причем лучших человеческих качеств. А то теперь модно писать, раз о простых людях, стало быть с матом, пьянкой, злобой и завистью на соседа у которого куртка поновее, пишут о простых людях так, будто бы все самые хорошие человеческие чувства и поступки им не свойственны. Неправда это. А у Рты в рассказе — простые русские люди, добрые, наивные, открытые. Никакой чернухи. Хороший рассказ. Спасибо Рута.

Оставьте свой отзыв

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ознакомлен и принимаю условия Соглашения *

*

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу privet@cofe.ru