Рукописи не горят

Перед обедом в среду в отдел ворвалась секретарша Людочка.
– Пташкина! – она сделала ВОТ такие глаза, – на ковёр, к главному! Быстро!
Я, стараясь проглотить ненавистный комок в горле, вошла в кабинет к главреду.
– Добрый день…
Не дождавшись ответа, опять обнаружила в горле ненавистный комок.
– Ну, Пташкина, всё порхаем? Через две недели должен быть готов макет журнала. Тебе осталось десять дней испытательного срока. Либо ты остаёшься в редакции, либо… Короче, где рассказ? – сердито спросил главный редактор.
Рассказа не было, не было даже темы для рассказа. Я чувствовала себя школьницей на ковре в кабинете директора школы, во всяком случае, точно так же чертила мыском своих туфель узоры на ковре, на котором стоял редакторский стол. Узор состоял из цветов, кружочков и квадратиков, и пару раз я покачнулась, чуть потеряв равновесие. Эти туфли я купила с первой получки. Да, платили здесь хорошо, даже без учёта гонорара.
– Вы меня слушаете? – спросил главный редактор, в голосе которого появились грозные нотки. – Вы, думаете, если вы племянница, – он показал пальцем в потолок, то на вас не распространяются общие для всех условия при приёме работу – три месяца испытательного срока? Или вы забыли, куда пришли работать – мы же один из самых популярных глянцевых журналов! Его читают даже там, – и он опять показал пальцем в потолок. Вы гордиться должны, что попали в такое издание. День всех влюблённых на носу, я уже обложку утвердил.
Я посмотрела на нос редактора. Дня влюблённых там не было.
– Через неделю либо у меня рассказ на столе, либо… Сейчас вы свободны, да хорошенько подумайте о нашем разговоре, иначе вам и там не помогут, – и он третий раз ткнул пальцем в потолок.
Выходя из кабинета, я тайком взглянула на потолок, куда указывал главредовский палец. Мне показалось, что там должна была остаться дырка… Странно, потолок был цел.

На обед мы пошли вместе с Сашкой Жарковым. Сашка Жарков – самое гламурное существо в нашей редакции, у мужчин это называется метросексуал. Годков ему – тридцать два. Он всегда выглядит на все 100000$, за что его не раз причисляли к геям, и он ходил, по его словам, чистить кому-то физиономию. У него всё в порядке – лицо, причёска, сияющие ботинки, костюм с рубахой и автомобиль. Он заведует отделом косметики и SPA. А пахнет от него… Словно сидишь на берегу океана. И, по-моему, он неравнодушен ко мне. Или я опять себе что-то напридумывала. Порхаю… Птаха я.
Напротив нашей редакции, что на Патриарших прудах, чудная кондитерская во французском стиле. Мы заказали кофе-гляссе, а я, не удержалась, добавила ещё и три эклера.
– Мадмуазель, стресс заедаешь? – сказал мне Сашка, – хочу заметить, что очень скоро вот это всё качество, – он кивнул на эклеры, – незаметно перерастёт в количество. Он обхватил свою талию, намекая на мою, пока ещё осиную, перехваченную золотистым плетёным ремешком.
– Смейся, паяц, – пропела я, – но темы у меня нет. Хоть иди копаться на городскую свалку.
– А что, пикантно. Правда, с душком. Твои сапоги этого не переживут, – усмехнулся Сашка. – Слушай, напиши про сайт «Одноклассники», приври маленько, юморком разбавь и закончи встречей на Воробьёвых горах в День влюблённых. Дарю идею. Мне-то что, в этот раз у меня – SANS SOUCIS.
– Насмешил, – ехидно сказала я,– сейчас только ленивый не пишет об этих «Одноклассниках».
Я покривила душой, потому что сама частенько зависала на этом сайте.
Мы расплатились и вышли на пахнущую весной улицу.
– Ты в редакцию? – спросил Сашка.
– Не-а, – я показала ему высоту шпильки своих красных лаковых сапог, – пойду, темку на свалке поиШШу.
– Из тебя выйдет хороший журналист, – Сашка погладил меня по голове, как ребёнка.
– С чего ты взял?
– С чувством юмора у тебя всё в порядке, – и он поцеловал меня в нос, уже успевший нахватать первых конопушек…

Под утро мне приснился такой сладкий сон: и рассказ я написала, и гонорар хороший… Так ведь нет! Что-то стало противно звенеть! Я не могла понять, телефон это или будильник, не хотела выползать из окутывавшего меня уютного сна. Если бы мама была дома, она-то уж давно спихнула бы меня с кровати. Вот не понимаю, откуда у неё эти замашки, ведь военных у нас в родне нет.
Но маман влетает в мою спальню и гаркает голосом фельдфебеля, который накануне изрядно принял на грудь: «Ро-та-а! Подъём!»
Я села на кровати и взяла звонящий мобильник.
– Алё…
– Пташкина, дрыхнешь?! – это была моя школьная подруга Лёлька, – Уж одиннадцать часов!
– А чё?
– Чё, чё… Петька твой, Звонарёв, на сайте объявился.
– Какой Петька?
– Эх, коротка девичья память. Любовь твоя школьная до поросячьего визга. Ноутбук свой врубай! Сама всё увидишь, – Лёлька бросила трубку.
Я включила свою Мурочку. Это я комп так зову. Маман не разрешает никакой живности в доме иметь, приходится выкручиваться.
Быстро найдя Петьку, я написала ему коротко: «Это я, твоя Птаха», и добавила номер мобильника.
Потом пошла в душ.
Знаю, знаю, что я жертва рекламы, но, как только рекламируют новый гель, я тут же его покупаю. Этот пах нежно-нежно арбузиком, напоминая лето. Завернувшись в махровую простыню и плеснув себе на донышко стакана мартини с апельсиновым соком, уселась перед зеркалом с феном. Я укладывала волосы и прикидывала, позвонит ли мне Звонарь. И если да, то когда?
Мобила зазвонила так неожиданно, что я выронила фен из рук.
– Да, я слушаю…
– Пташечка моя… – это был Петька, – сколько ж мы не виделись… Ласточка моя! Ты сегодня занята?
Такого я, признаться, не ожидала.
– В принципе, у меня сегодня день свободный, только статью или рассказ написать надо.
– Так ты у нас писатель?
– Нет, я журналист в глянцевом журнале.
– Ну, ты – важная птица. А ты знаешь, откуда я тебе сейчас звоню? Ну, догадайся!
Я не стала изобретать велосипед и сказала наугад: «Из Марбельи или Вашингтона, угадала?»
– Не-а, гораздо ближе! Из тёплого клозета на своей даче! Здорово, да-а?
Я чуть телефон не уронила.
– Представляешь, тёплый клозет на пленэре.
– Не представляю.
– Вот я тебя сегодня и приглашаю посмотреть. Жену с сыном отправил в Сочи, в санаторий – свободен, как ты, моя Птаха. А ты свободна?
– Как вольный ветер, где встретимся? – рассказ сам шёл мне в руки.

На выходе из метро, первое, что сияло, блестело и растекалось в улыбке, был Петька Звонарев.
– Вот, позавчера только новую взял. "Рено Меган-2". Последней комплектации, – он ласково погладил машину по капоту. А "шевролюшка" моя своё отбегала.
Потом вытащил из машины букет роз: «Это тебе!». И поцеловал меня в щёчку, как второклассник.
– Едем? – он открыл передо мной дверь.
– От винта, – бодро сказала я. И мы тронулись.
Наблюдая за пейзажем, я поняла, что мы выехали на Калужское шоссе.
– Только не гони, пожалуйста, – попросила я его, посмотрев на спидометр.
– А ты – модница, как и была. Гдей-то валенки такие отхватила, расписные.
– Это дизайнерские.
– Да хоть как назови, я б своей извилине тоже купил.
– Кому?
– Это я жене прозвище такое дал. Есть у неё извилина в голове, да и то одна, – Петька загоготал.
Я хмыкнула, подумав, не слишком ли я храбро рванула в это путешествие.
Петька притормозил и свернул в дачный посёлок. А я с ужасом прочитала цифры на столбике – 187 км. Хочу домой!
Мы остановились у третьего дома от шоссе. Достаточно большой участок, сосны кое-где. Сарай. Баня. И… тёплый клозет. Петька подвёл меня к нему и предложил опробовать.
– Потом, – сказала я, – пока погуляю, воздух хороший.
За всем за этим я не заметила, что из окон дома за мной внимательно наблюдает пожилая женщина. Как только Петька приблизился ко мне и протянул руку к моей щеке, с воем и визгом из дверей дома выскочила вышеописанная дама с тефлоновой сковородкой в руке.
– Мама! А вы откуда взялись?
– Откуда? Тебя, шельмеца, караулить приехала, – и она с чувством огрела Петьку сковородкой по тому месту, на котором сидят в тёплых клозетах.
Метросексуалами здесь не пахло.
А я развернулась и бросилась вон с участка, не желая получить сковородкой по голове.
ТЕФАЛЬ! ТЫ ВСЕГДА ДУМАЕШЬ О НАС!
Выскочив на шоссе, я стала голосовать. На моё счастье шёл междугородний Икарус «Калуга–Москва». Шофер попался добрый, притормозил и подобрал меня.
Уже сев и заплатив кондуктору, я обернулась и увидела, что Петька пустился за Икарусом вдогонку. Шоссе было достаточно свободно. И что тут началось! Формула-1 отдыхает.
Он пытался перегородить автобусу дорогу, чтобы изъять меня и вернуть.
Женщины и дети в автобусе завизжали.
Мужики! – закричал шофёр, – я остановлюсь, тока выйдем все сразу, шоб этого водилу охолонуть маленько.
Икарус остановился, мужчины, сидящие в автобусе, надели шапки и вышли вслед за шофёром. Петька был похож на молоденького петушка с бройлерной фабрики. О чём они там говорили, нам не было слышно, но только петушок сник и гребень его съехал на бок, как та корона у лысого царька из мультфильма «Вовка в Тридевятом царстве».
Мужики обступили Рено, подхватили его на руки и аккуратно спустили в глубокий кювет. Достать его оттуда можно было только краном.
«Это я, твоя Птаха». Какой ужас!
Мужчины сели в автобус, похохатывая и переговариваясь. А небо становилось всё темнее и темнее. В Москву мы въехали, когда совсем уже стемнело.
 
Два дня я сидела дома, приходя в себя и работая над рассказом. Так и сделала, как Жарков сказал – приврала маленько, юморком разбавила и Воробьёвыми горами на день влюблённых всё закончила.
Рассказ у меня приняли с первого захода. И он пошёл в набор. А сегодня, как обычно, вернули диск и распечатку с подписью главреда. Я почувствовала себя какой-то опустошённой. У меня всегда так, как статью или рассказ сдам.
 
Я стояла, перевесившись через парапет на набережной около бывшего СЭВа. Крутила в руках файл, в котором был CD и распечатка рассказа с подписью главреда «в печать». Молоденький ГАИшник посматривал на меня с опаской, уж не утопиться я решила. Я показала ему язык. Он покраснел и отвернулся.
В это время зазвонил телефон. Это был Сашка Жарков.
– Лапусь, ты где?
– Напротив мэрии на набережной строю ГАИшнику глазки.
– Паспорт у тебя с собой?
– С собой, а зачем он тебе?
– Стой, где стоишь, через пять минут я подъеду, я совсем рядом.
И я увидела, как с Нового Арбата спускается к мосту Сашкин "Ситроен", цвета клюквы с металликом.
Сашка подъехал, вылез из машины, вытащил огроменный букет роз.
– Знаешь, – сказал он, – Пташкина – это несерьёзная фамилия для журналиста. Будешь Жарковой.
– Это что? – спросила я с ощущением, словно проглотила эскимо целиком.
– Это предложение руки и сердца.
– Тогда подожди минутку, пожалуйста.
Я повернулась к набережной, опять облокотилась о парапет и потихоньку отпустила файл с диском и распечаткой. Он быстро съехал в воду, моментально наполнился и пошёл на дно. Этого рассказа мне не было жаль.
А я подумала, кто это такое сказал, что рукописи не горят?
Зато они отлично тонут…