Сестры

Был выходной послепраздничный день – 10 мая. Утренние улицы пустынны и тихи. Уставшие от шумных застолий, люди отдыхали. Мне же нужно было ехать на дежурство. На остановке, кроме меня, четверо таких же, как я, «счастливчиков». Все они – женщины. Транспорт с утра в такие дни ходит неважно, а потому они собрались кучкой у крытой, с лавочками, остановки и, от нечего делать, что-то горячо обсуждали. Подойдя к их компании я понял, что это было не обсуждение, а осуждение. Они осуждали молодую пьяную женщину, мирно почивающую на коротенькой лавочке. Бедолага, похоже, провела здесь ночь, но час пробуждения для нее еще не настал.
Порицаемой женщине, на вид, было не больше двадцати пяти. Одежда на ней была помята, юбка некрасиво задрана, волосы растрепаны, а довольно миловидное лицо ее буквально врезалось одной стороной в редкие рейки лавки. Она лежала, съежившись калачиком. А так как и сейчас было еще довольно прохладно, то ночью ей пришлось, наверное, изрядно померзнуть. На ханыгу и горько пьющую спящая не походила, и то, что сейчас была в столь неприглядном и беспомощном состоянии, являлось, скорее, трагической случайностью. Но нет более строгих судий для женщин, чем сами женщины...
В осуждении пьяной больше всех усердствовала одна из, так называемых, «порядочных» дам. Такие (как правило, с ихних же слов), всегда верные жены, отличные хозяйки, прекрасные матери и замечательные труженицы на производстве. О них никто и никогда не может и слова дурного сказать, зато они могут бросить камень в каждого.
– Совсем женщины стыд потеряли, – возмущалась она. – Скоро порядочную женщину и днем с огнем не отыскать. Муж-то, наверное, все морги обзвонил, а она тут прохлаждается. Жива и здорова. И ведь ничего этим пьянчужкам и не делается никогда.
– Это точно. Болезни – для хороших людей. А с этих, как с гуся вода, – поддержала ее особа с внешностью «вечной девы». – В одном я только сомневаюсь, это то, что у нее муж есть. Какой дурак будет жить с пьяницей.
– Это точно, – согласилась с «девой» сипая, в брюках и телогрейке, бойкая бабенка. – Только вот, не пьяница она, по-моему, а наркоманка. Это наше поколение – пьяницы, а ихо – наркоманы, все без исключения.
– У вас что, насморк? – Обратилась к «сипой» «дева». – От нее водкой за версту разит. А наркоманы водку не пьют.
В этой живой беседе пока не принимала участия огромная, важная дама, с высокой прической и довольно интеллигентным лицом в очках. Но, время от времени, она все же покачивала большой, лошадиной головой, поддерживая ту или иную говорившую.
– А ведь, наверное, и детки у нее есть, – продолжала раскручивать семейную тему пьяной «порядочная». – Что же они могут хорошего увидеть с такой матерью, и кем вырастут?
– Да что вы опять такое говорите? – Снова заспорила «дева». – Пьют от безделья, а с детьми заботы и хлопоты не дадут.
– Если б какая из нас вот так вот валялась, вмиг бы уже в вытрезвитель свезли. А смазливым и гулящим даже в этом везет, – с сожалением просипела «бойкая».
– Да, – тут же согласилась «дева». – У нас в подъезде фотомодель живет. Шуб тьму имеет, а кавалеров еще больше. А еще говорят, не родись красивой...
– Действительно, как на грех и милиции нет. – Возмущалась с сожалением «порядочная». – Чтоб проучить ее как следует, чтоб на работу сообщили, а то, небось, ходит там, задрав нос, и гнет из себя невесть что.
– Счас на работу не сообщают, – авторитетно заявила на это «бойкая».
– Да и вряд ли она работает. Хороших-то людей вон за забор повыставляли, – констатировала «дева».
– Не знай, к чему идем? – вопрошала «порядочная». – Если и мы, бабы, вот так вот валяться все будем, то уж точно – Свету конец. Ведь все на нас держится.
– Взять бы эту водку проклятую, да и запретить, вот и все дела, – отрезала «дева».
– Не виновата веревка, если человек на ней вешается, – защитила водку, закуривая сигарету, бойкая «сипая».
– Конечно, все зависит от самого человека, – поддержала «сипую» «порядочная». – Вот я? Всю жизнь в аптеке проработала. Ведь сколько спирта через мои руки прошло!
При слове «спирт» «сипая» сглотнула слюну, и на лице у нее появилась сладострастная улыбка.
– А я?! – продолжала «порядочная». – Напилась хоть раз до беспамятства? Ни, Боже мой!.. Так, вечерком, после работы, всем коллективом по рюмочке, ну, две иногда. Просто для настроения... Песни попоем и домой, по семьям.
– Ну-у-у, – протянула разочарованно «бойкая». – Что за песни с двух рюмок? Две соточки – это другое дело. Это по–нашему, – подмигнула она хитро «интеллигентной». Даже за очками было видно, как у той заблестели глаза. Только непонятно от чего, ибо на этот раз голова ее не шелохнулась.
– А если в корень глядеть, наверное, все-таки, воспитание – это главное, – сделала вывод «порядочная». – Нас родители держали в строгости, и к труду с раннего детства приучали. Вот мы и стали порядочными людьми. И не стыдно за нас ни родителям, ни нам самим. А вот – теперешняя молодежь, – презрительно махнула она рукой на спящую.
– Меня тоже строго воспитывали, – сообщила и «дева». – И мне за себя не стыдно. В трудовой одни благодарности.
– И меня пороли. И у меня «трудовик» чистый, – не очень уверенно поддакнула и «бойкая».
– Слава Богу! Мы не такие, как эта.
– Конечно.
– Нам бы совесть не позволила так напиться.
– Да и гордость женская.
– И гражданская.
– И просто человеческая!
– Ведь мы!
– Да мы! – Вторили женщины друг другу, наперебой восхваляя себя. – Да нас!
– Да камнями таких надо! Камнями насмерть забивать! – Вдруг, неожиданно громко и злобно, заглушила всех густым басом «интеллигентная».
Воцарилась тишина. Ведь сразу и непонятно было, кого это – камнями?.. Но именно эта пауза и дала возможность заметить в женской компании новую особу. Ею оказалась древняя старушонка. Никто и не заметил, когда появилась эта манюсенькая, сгорбленная бабушка, с подожком в руке. В огромных «демисезонных» валенках с калошами и тряпичной сумкой, волочащейся по земле. Она тоже тихонько кивала головой, видно соглашаясь с говорившими: только наглухо запечатанная платками и шалью ее головка заставляла сомневаться, что старушка эта вообще что-либо слышит. Заметив, что никто больше не говорит и все смотрят на нее, она подошла, с трудом волоча валенки, почему-то именно к «интеллигентной», и пропела ей снизу тоненьким голоском:
– И мне... И мне жалко... Молодая... Как бы не застудилась...
Повернулась к пьяной и медленно прошаркала к ней. Отогнала, крутившуюся рядом собачонку, порылась в сумке и, достав пачку старых, желтых газет, осторожно подложила под голову спящей. Поправила одежду на ней, волосы, перекрестила, тяжело вздохнув, и села напротив, замерев в неподвижной позе, решив, видно, охранять женщину до пробуждения. Но вскоре, неожиданно, снова запела тоненьким дрожащим голоском:
– Красивая... Молодая... глупенькая еще. Ей за мужем бы ходить. Деток рожать да растить. А водка, она что ж?.. Она и здоровых мужиков ломает. Не то, что нашу сестру. Проснется, ей самой стыдно будет... Ну, да кто ж в молодости не ошибался? Все где-–нибудь да спотыкались. Мы ведь все – не святые. Все грешны. А потому... Жалеть друг-дружку должны... Жалеть... Так ведь, сестры? – Она повернулась к женщинам...
Но «сестер» уж и след простыл...

поделиться

Антон Голик

21.04.2006