Скажи, что я должен сделать?

"Sag mir was ich machen soll!" – прозвенело в голове. Я открыла глаза и увидела себя со стороны. В отражении твоих глаз.
Небесного цвета комната, как емкое глазное яблоко, вместившая зеркало шкафа, огромную балконную дверь и широченную двуспальную кровать с голубыми простынями.
Голубые простыни в твоих глазах и скорчившаяся от почти наступающего оргазма я.
Как я себе тогда не понравилась!
Я поспешила закрыть глаза и снова погрузиться в истому темноты, но ты требовательно и так ненужно сейчас повторил:
– Sag mir was ich machen soll!
– Не сейчас! – подумала я. – Только не сейчас!
Единственое, на что меня хватило тогда – это зажать тебе рот своими ступнями.
Ты неистово и как-то по-собачьи торопливо кончал, а я ненавидела и тебя, и себя, и эту голубую стену. Как странно. Я думала, что люблю тебя. До той самой минуты я почти была влюблена.
Да, конечно, я не должна была влюбиться в человека, которого видела пару раз, и у которого все, даже эта почти плановая встреча в период отсутствия жены, расписано по часам и дням недели.
Нужны ли были мне твои дни недели? Твои родственники, проблемы, нужные друзья? Конечно, нет. Из всей твоей жизни мне требовалось только одно. Оргазм? Не смеши! И не перебивай некстати возникшей якобы догадкой мою исповедь. Ты уже знаешь, чем заканчивается не вовремя произнесенный вопрос.

Итак, мы познакомились пару месяцев назад. Я на четыре года старше тебя. В наши "за тридцать" это небольшой отрезок времени.
Сначала я была разочарована, увидев твою фотографию. Не мачо. Ты был настолько невидным, что одному Богу известно, как я вообще согласилась встретиться с тобой.
На наше первое свидание я пришла в старой куртке, джинсах и ... о, Боже! Старых и стоптанных ботинках, в которых я, за неимением других таких же удобных, прогуливалась с собакой.
Ты не стоял в назначенном месте под часами. Ты "вынырнул" из-за угла дома. И хотя сходство появившегося солидного мужчины в отличного кроя пальто с твоим изображением на фотографии было небольшое, я сразу поняла, что не обозналась.
Я решительно направилась тебе навстречу, при приближении теряя свои размеры. И когда моя голова оказалась на уровне твоей груди, я подняла подбородок и улыбнулась, позволяя нашим глазам встретиться.
Я не протянула тебе руки. Ты не обнял меня. Мы несколько неуверенно потоптались на месте и после пары приветственных слов зачем-то побрели вдоль дорожки. Дорожка вела к луже. Мы оба на мгновение уставились на вычищенные до блеска носки твоих туфель и моих неухоженных бот.
– Туда не пойдем, – заключил ты.
– Я знаю эти места лучше тебя, – усмехнулась я. – Ты действительно живешь в этом районе?
– Да. Странно, но я тебя никогда не видел раньше. Как долго ты уже здесь?
– Три года.
– Ты хорошо говоришь по-немецки.
– Я плохо пишу, – скривилась я и добавила: – Некому писать. И на работе не требуется.
– Ты работаешь? – удивился ты.
– Да, но не по специальности. В общем-то, я не считаю это работой, – и тут же добавила: – Мне пора. Было приятно познакомиться.
– Мы еще встретимся? – спросил ты. Я рефлекторно улыбнулась, кивнула и помахала тебе рукой.

В следующий раз ты протянул свою теплую руку в знак приветствия.
– Дрессированный сухарь, – подумала я, разглядывая твои коротко стриженные негустые тонкие волосы.
Почему-то захотелось, чтобы ты поднес мою ладонь к своим губам. Я посмотрела на твои губы и подумала:
– Теплые.
В ту минуту я захотела твоих губ. В ту минуту я влюбилась. Влюбилась отчаянно. Назло себе. Назло всем окружающим. Даже тебе назло.
Если бы ты повел меня, я бы не спросила, куда. Я бы покорно пошла. Я бы жадно ждала насыщения твоим теплом. Я бы...
– У меня мало времени, – начал ты.
– Да, конечно, – подумала я и посмотрела на тебя с иронией.
Ты сбивчиво что-то говорил. Я обводила взглядом кафе и глазеющих на нас с других столиков зевак.
Я была похожа на модель, позирующую для обложки журнала. Прямая спинка, ослепительная улыбка, кокетливый взгляд и веселое равнодушие к твоей застегнутой на все пуговицы персоне.
Я даже не заметила твоего ухода. И не помню, что сказала тебе на прощание. Странно, но я тогда внезапно быстро разлюбила тебя. Все было подобно вспышке.
Вспышка – люблю. Вспышка – кого?

Когда ехала сюда, думала, что все будет по-другому. Я держала осанку, улыбалась, выражала позитив и параллельно, чтобы не сойти с ума, разнашивала ботинки. Я исходила сто дорог вдоль залива. В заливе плавали яхты, кормились лебеди и утки. А я смотрела на гнездящихся на башнях аистов и падающих камнем с неба орлов.
Так же изучающе рассматривала я бюргеров. Вот они прогуливаются вдоль ухоженных аллей в солнечный приятный денек. Вот часами сидят в уютных кафе и ковыряют маленькими вилочками аппетитные пирожные, позирующие на блюдцах.
Ты можешь рассмеяться сейчас. Но я никогда не думала, что здесь растет виноград, производят вино и что в аккуратненькие домики с красными черепичными крышами "не лезет" современная высокая мебель. Впрочем, в твоем новом доме мебель высокая. И окна выходят на склон горы, а не подглядывают в окна соседних приютившихся домишек. И сам ты очень прагматичный и предусмотрительный.
Ты будешь смеяться, но я пыталась тебя изучить. Запомнить. Разложить по полочкам. Сохранить в памяти. Все читанное и изученное мною раньше о твоей стране, о людях в ней, о тебе, не помещалось в пространство мною проведенных здесь дней, недель, лет.
Я мучила подушку по ночам, выкладывая мозаику событий, происшедших со мной до и после. Тогда мне казалось, что именно ты и был тем выпавшим из нее осколком, который вернет мне целостную картину.
Я придумала тебя. Пальто. Туфли. Коротко подстриженные светлопепельные волосы. Голубые глаза. Женат. На ком? Мне тогда не хватало именно этого "звена".
За время нашего эпистолярного знакомства ты успел съездить в отпуск, позагорать и поплавать. Я же занималась ненужными мне самой приготовлениями к встрече Рождества. Забивала голову подарками, ценами, планами, встречами. Рождество в Европе подобно эпидемии. Заболевают все. И мусульмане и православные. И атеистки вроде меня.

Твое очередное письмо приглашало меня на массаж ног. Наверное, я бредила в ночь перед нашей встречей. Во мне спуталось прошлое и настоящее. Массаж. Мне? Ты?
Я лихорадочно пыталась вспомнить запечатленное моей памятью твое лицо.
Глаза голубые. Волосы светлые. Высокий. Стройный. И зачем-то еще: туфли, пальто. Далось мне это пальто!
Ты тоже был хорош! Вспомни, ты просил меня надеть колготки. Как я смеялась, рассказывая подругам о своих планах на вторник с десяти утра до двух дня.
– Вообще-то он очень послушный, – утолив смех, стала защищать тебя, прозвав, правда, "колготочным". Я вспоминала, как ты ждал меня, когда я отстаивала очередь в автомастерской, меняя летние колеса на зимние. Как ездил со мной чинить мой мобильный. Странно, оказывается я тебя не так уж мало времени знала. Твоя послушность и спокойствие, твои полные удивления глаза готовили меня к ожиданию встреч с тобой. Я жила этим ожиданием встреч.
В словаре слово Strumpfhose переводилось и как чулки, и как колготки. Слова Pumps не было и в помине. Я изучала слова, листая каталоги.
Признайся, ты тоже изучал меня. Я жадно изучала грамматические конструкции и примеряла корсажи, уже забыв о Рождестве и Новом годе. Все припасенные деньги и урывками выкроенное время тратила на поиски высоченных шпилек, на маникюр, педикюр, эпиляцию... Я готовилась к встрече с тобой, как актриса готовится к роли в любимом спектакле.
"Я знаю эту роль. Я знаю эту роль", – радовало меня предвкушение... Любви?
Я торопилась. Знаю. Я сознательно шла на театральную постановку любовных страстей. Признайся, что ты хотел попробовать роль режиссера.

Пока ты открывал дверь в свой дом, я прочитала на табличке твое настоящее имя.
– Значит, тебя зовут... – потянула я.
– Том, – упрямо назвался ты, сидя на диванчике рядом. На нас смотрела твоя Николь, вернее, вы парой смотрели с фотографий в рамочке. Она была в белом платье по колено. Зачесанные назад волосы. Ты стоял довольно гордо рядом. Конечно же я изучала ее ножки. И мое настроение из раздраженно-досадливого становилось самодовольно-надменным.
Я позволила тебе стянуть с меня сапоги. Захватила жадно тепло твоих щек, губ, приняла язык... Я не ожидала, что это произойдет так скоро. Я готовила речь. Хотела спросить тебя о тебе. Хотела... Я много всего напланировала перед этой встречей. Еще секунду назад я хотела играть.
Когда мы выжали друг друга до последней капли, ты стал гладить меня по спине, и я вспомнила про обещанный массаж ног.
– В другой раз. Обещаю, – прошептал ты.
В ту минуту я поняла, что данный массаж не входит в сферу медицинской практики. Я почувствовала, что это должно быть нечто особенное, нечто еще неизведанное и неиспытанное мною. И мы завели разговор о том, о чем я ни с кем и никогда и ни с кем не говорила раньше. Ты завел этот разговор.
Я вдруг завертелась, принялась устраиваться поудобнее, укрываться одеялом. Мои ноги похолодели, и стало сухо в горле.
– Что бы ты хотела в сексе? Что тебе нравится? – еще раз спросил ты.
– Ну, – почему-то вконец оробела я, – мне нравится все, – уклонилась я. – А тебе?
– Я первый спросил.
– А я уже ответила.
– Нет, – посмотрел ты очень серьезно и в то же время просяще-ласково.
Я вспомнила, что в какой-то момент нашего только что происшедшего сумасшедшего спаривания ты шлепал меня по ягодицам, и подумала, что ведь ничего о тебе не знаю. Вдруг ты любишь "садо"? Мне стало не по себе. Я попыталась представить тебя с твоей женой. Ты говорил, что у вас давно не было секса, но стоит ли в таких высказываниях доверять мужчинам?
Я осматривала комнату в надежде увидеть что-то выдающее тебя. Простота функциональной спальни – ничего больше. И тут я увидела валяющиеся на соседней подушке свои черные колготки со швом сзади. Как ты и просил. Еще ты просил шпильки, но я пришла в джинсах и почти ковбойских сапогах, модных в этом сезоне. Странное понятие мода. То, что нравится женщинам на женщинах, не возбуждает мужчин.
Сегодня ты даже не заметил шовчика на колготках, так безудержно мы хотели друг друга.
– А, может, твоя фрау – садистка? – подумала я.
Ты продолжал смотреть на меня, нужно было что-то отвечать.
– Я самая обычная женщина, – начала я тихо.
Я хотела продолжить бормотать про традиционный секс. Но, глянув на тебя еще раз, решила не врать самой себе. В первую очередь – себе.
Ты говорил, что до женитьбы на своей фрау вы пять лет жили вместе. И вот уже три года как официально носите одну фамилию. Восемь лет до нашей встречи она держала тебя. Чем? Вспомнилась ее утиная фигура. Ее мужской взгляд из-под бровей.
– Я не люблю игры "садо-мазо", хотя их никогда не пробовала, – сказала я.
Мне и впрямь сделалось нехорошо от представленной картины. Я вспомнила, как отреагировала на твои шлепки, откинув твои руки и, перевернувшись, подставляя свой оголенный живот. Я не потому откинула твои руки, что мне не нравилось или было больно. Просто я вспомнила, что это нехорошо. Что так нельзя. Что это возмутительно, наконец!
– А что ты любишь? – добивался ты.
– Я... я люблю... я хочу... что-нибудь испытать, чего никогда не испытывала, – и снова в моей голове заштормило от страшной темы.
– Что? – не отставал ты.
– Я хочу сходить на шоу трансвеститов, – выдохнула я.
– Почему? – ты говорил чуть вкрадчиво, с небольшой растяжкой, смотря мне прямо в глаза, и я, как загипнотизированная, каплю за каплей выдавала свои, только что открытые самой себе, тайны. Я честно пыталась прочитать в глубинах своего сознания мечты, схороненные и не выглядывающие на свет белый.
– Просто это смешно. Однажды я наблюдала за переодеванием. Была какая-то телевизионная программа, – быстро откоментировала я и продолжала: – Я наблюдала, как мужчина переодевается в женщину. Как красится, напяливает парик... – пока я говорила, мои слова из сбивчато-комканных становились все более и более тянучими и плавными. Я говорила и вспоминала. Я прикрыла глаза.
– Он надел колготки... ("Колготки! – озарило меня! – Он, наверно, хочет надеть колготки") – я продолжала враспев: – ...Потом высокие каблуки, корсаж... И знаешь что? – я перевернулась на живот и оперлась на согнутые локти, заболтав в воздухе ногами.
– В ту минуту я была счастлива. Я смотрела на переодетого мужчину, на его макияж, его почти женские атрибуты. Он был здорово похож на красивую высокую даму. Но! По другую сторону экрана, зареванная, на диванчике лежала я. Я смотрела на шоу, в котором мужчины трясли перьями, длинными распущенными волосами и ясно понимала, что меня любит сам бог, потому и создал женщиной. Что... – мне не хватало слов. Ты внимательно слушал, а я не могла выразить внутреннее чувство гордости и счастья.
– Я очень хочу испытать нечто подобное еще раз. Я хочу впитать эту радость быть рожденной женщиной, – закончила я.
– И где такое шоу может быть? Ты видела афиши?
Я опустилась с небес на землю.
– Афиши? Нет, – разочарованно потянула я.
– Это можно найти, – заверил меня ты.
– А ты не хотел бы переодеться в женскую одежду? – спросила я и тут же добавила: – Если честно, то не знаю, как бы себя повела рядом с такой накрашенной и переодетой "дамой". – Я не давала тебе ответить. Я торопилась высказать свои нахлынувшие эмоции и рассуждения. – Наверняка, меня бы такое не возбудило бы. И еще, знаешь, я никогда не целовалась с другой женщиной. Не уверена, что мне это нужно. Что мне это хочется, но... я так много про это читала и сейчас меня распирает любопытство. Хотя... – снова замолчала я.
Волна короткого молчания сменялась волной красноречия. Я воображала, представляла картину за картиной, я проговаривала тебе их. Я замолкала от отсутствия словарного запаса, и, снова, после секундной паузы-вдоха, объясняла простыми словами свои непростые переживания. Я говорила много. Я вспомнила все виды секса, еще не испробованные мною и свое отношение к ним. Нет, я не против того, чтобы хоть чуток узнать, что же это такое, только...
– ... только мне больше всего нравится внутренний массаж. И еще ты должен говорить, – назидательно сказала я.
– Что говорить? – засмеялся ты?
– Все, что чувствуешь.
– Но ведь я наслаждаюсь.
– Я – тоже. Но ты должен говорить, что чувствуешь, а то мне кажется, что я одна в постели, – снова отчеканила я и подняла подбородок.
Мы оба захохотали.

Я чувствовала себя дилетанткой рядом с тобой. Я хотела тебя чем-то удивить, но понимала, что удивлять нечем. Поэтому сразу после той нашей встречи я отложила все неотложные дела и углубилась в изучение интернетовских сайтов. Ключевыми словами для поиска были "колготки", "шпильки","корсаж".
Я выудила много незнакомой мне информации. Я глазела на картинки. Я даже пыталась рисовать, стоя в футболке на коврике в наушниках со звучащими там русскими шлягерами, выводящими всевозможные любовные напевы.
Да, я пела, я рисовала, я танцевала, я даже каталась на коньках. Мир вокруг радовал. Он был многогранным и ярким, как калейдоскоп. Я крутилась в тесных примерочных, ловко выискивала очаровательные бюстье, нежные чулки, выгодно подчеркивающие именно мои формы трусики. Я быстро находила нужную блузку, чувственные "лодочки", охапки оригинальных фасонов юбок. Мой гардероб преображался. Становился более откровенным, струящимся и гармоничным. Не хватало еще длинного черного пальто с мехом. Пока я не была уверена в цвете пальто. Подойдет ли такое мне? Я полностью отказалась от бежево-коричневых тонов, делающих меня невидимой. Но перейти на черный еще не могла.

"Есть ли у тебя какие-то особые желания?" – спрашивал ты в письме.
Я отвечала, что хочу провести с тобой день и ночь. Что мне мало наших двух-четырех-часовых встреч.
"Ты можешь снова надеть свои потрясающие сапоги на шпильке?" – спрашивал ты.
Меня переполняли эмоции. Злость сочеталась с радостью. Печаль ожидания и досадой на обстоятельства. Глупость фетишной тематики с какой-то общей недоговоренностью.
Эти эмоции наполняли джинсовость будней и одаривали энергией. Все попутные дела делались без надрыва, легко. Тем не менее...
Я закидывала тебя вопросами, а ты уходил от прямых ответов. Так же уходил и от массажа ног. Однажды ты сделал нечто похожее на медицинский массаж, но мы оба понимали, что отсутствует честность.
Эту честность должна была выдавить из тебя я. Заставить. Подчинить.
А как?
– Я – обычная женщина, – как мантру повторяла я. – Мне нравится внутренний массаж. И, пожалуйста, не просто лижи клитор, а чуть посасывай. И еще мне нравится за ушком, но только за правым, не за левым. Там дыши.
– Ты мне очень подходишь, – продолжала я в твоей машине. – Мне трудно объяснить почему. Я тебя не понимаю, но ты мне очень подходишь, – твердила я. – С тобой не нужно ничего менять в моей жизни. Ты просто дополняешь уже имеющееся у меня.
Я лгала. Я начинала тебя желать. Любить. Хотеть. Иметь. Я начинала тебя ненавидеть. Я ненавидела в тебе все: твое окружение, в котором не было меня; твой дом, в котором я оставляла свои волосы на простыне; твою жену, которая была способна держать тебя целых восемь лет.
Я готовила от тебя побег. Он должен был убить тебя на месте. Я хотела насадить тебя, как сухую бабочку, на иглу-каблук и захлопнуть пылиться в коробке. Ты сам вынудил меня на это.

В том старом замке давно не живут. Когда-то в нем устраивали балы, жгли камин в гостиной. Но время не жалует людские постройки. Скорее всего, у графа не было наследников, и после его смерти замок долгое время одиноко зарастал обступающим его лесом. Когда, по стоящим в гербовых бумагах позволениях, к замку можно было подойти поближе и даже заглянуть внутрь, не осталось ни одного желающего приобрести эту некогда помпезную и массивную трехэтажную полуразвалину.
И замок за символическую плату отдали в руки немного помешанного чуть подслеповатого профессора, погрязшего в изучениях органов чувств. Профессор не жаловал графские покои. Канделябры и массивные люстры уступили место маятникам Фуко и крутящимся жерновам. Оконные стекла в некоторых комнатах были заколочены и завешаны плотной черной материей. Солнечный свет, пущенный через маленькие проверченные дырочки в шторах, преломлялся на экранах, проходил через специальные фильтры, рисовал причудливые картины на белой ширме.
Все комнаты были переоборудованы под лаборатории. Почти каждая была затемнена. По замку не гуляли привидения. В этом типично-немецком замке зажили машины и механизмы, изучающие все живое. Как это живое видит, слышит, осязает, обоняет. Как оно способно тактильно осязать пространство и время с ним. И есть ли так называемое "шестое" чувство, владелицы которого еще во времена инквизиции были нещадно истреблены.
Замок принадлежит городу и охраняется как памятник старины. Он – живой музей природы и искусства. В него невозможно попасть лишь по понедельникам. В остальное время хорошо смазанные механизмы крутят свои шестеренки, рисуют орнаменты на песке маятники и играют в театр теней на ширмах лучики света из окна.
Я привела тебя сюда в понедельник. Не подумала. Не предусмотрела заранее. И мы отложили экскурсию до следующего раза. Раза, который я запланировала последним в наших начавшихся было набирать силу ростках чувств.

Ты упрямо не открывал дверцу машины передо мной, не задаривал подарками и цветами, не говорил слов любви. Что же держало меня рядом с тобой? Я упорно лезла в дебри собственного, спрятанного обстоятельствами, женского Я. Что-то заставляло меня ждать тебя, верить и страдать от неразделенной, придуманной, несуществующей любви.

– В замке есть абсолютно темная комната-лабиринт, – посвящала тебя я.
Ты удивленно поднял бровь и, изображая заинтересованность, поддакнул:
– Ага!?
– Да! – воодушевилась я. – Комната, в которой нужно пройти от начала до конца лабиринта в кромешной темноте. Пол комнаты неровен. Есть ступени, мостики, спуски и крутые подъемы. Нужно пробираться наощупь, ощупывать мелкими шагами путь...
Ты снова посмотрел на меня, отвлекшись от созерцания дороги сквозь ветровое стекло.
Я жадно словила этот мимолетный взгляд и вжалась в сиденье. Мне захотелось свернуться калачиком, поджать ноги и почувствовать твои поглаживания. Мне был очень важен твой интерес к этому, открытому мною таинственному мирку большого города, в котором все мы так кучно и размеренно жили.
Я тихо продолжала:
– Знаешь, а там ведь страшно. В темноте.
– И еще там есть комната, тоже темная, пол которой усыпан песком. В комнате несколько железных высоких круглых столов. Свет струится радугой сквозь два отверстия в плотных шторах. Нужно войти, поднять горсть песка и высыпать его горкой в центр одного из столов, снять с крючка на стене висящий смычок и провести им по кромке железной столешницы. Чистый музыкальный звук заставит песчинки выстроиться в четкий орнамент. Нечистый же скрип лишь разбросает песчинки и превратит насыпанную ровную горку в бестолковое месиво.
– Я не умею извлекать чистый звук, – призналась я.
– Попробуем? – воодушевился ты.
– И еще... – с жаром принялась рассказывать я, – еще там есть чаша. Две медных чаши. На них загадывают желания.
Ты усмехнулся. Я обиженно тихо продолжала:
– Чаша очень красивая, точеная, с двумя ручками по бокам, изогнутыми к верхней кромке. Внутри вода. Нужно смочить ладони этой водой, загадать желание, опустить ладони на ручки и тереть их. Взад и вперед. Медленно, но в то же время равномерно, с чуть заметным усилием. Вода в чаше, при этом, должна заплясать. Если она запляшет, закипит, заиграет как шампанское в бокале, то желание исполнится.
– Запляшет? Вода? – переспросил ты.
– Ну да. Капельки воды оторвутся от ее поверхности и поднимутся в воздух. Чаша запоет, завибрирует. Знаешь, – посмотрела я на тебя широко распахнутыми глазами, – это непередаваемое чувство. Настоящее волшебство. Ну хорошо, – словила я твой взгляд взрослого – можно не верить в чудеса, но иногда их не хватает. Конечно же, можно это описать физическими процессами, можно составить формулу и рассчитать с какой силой и скоростью и вектором приложения силы тереть ручки чаши, чтобы вода "заплясала". Но одно делать сделать расчет на бумаге, а другое – попробовать применить это на практике. После того, как я попробовала потереть, я еще долго испытывала вибрацию в ладонях. Я их сжимала, разжимала и ловила несуществующие волны, заставляющие "танцевать" кровь в моих венах. Все мое существо "плясало" под дудку моего желания. Настраивало меня на его осуществление.

Мы приехали в твою пустую сейчас квартиру. Ты помог мне снять верхнюю одежду, убрал свое пальто подальше в шкаф. Я еще в машине ждала твоих объятий, поэтому, как только ты прекратил вежливые ухаживания хозяина по отношению к гостье, я вжалась в тебя и уже не хотела отпускать. Мы снова довольно быстро удовлетворили друг друга.
Казалось, наши фантазии грубо играли нами. Они покидали нас, как только мы прикасались друг к другу. До сих пор еще ни один из написанных нами сценариев не сработал. Мы желали медленно ласкать друг друга, но сливались в бешенном ритме, как танцоры танго, пытающиеся подстроиться под обещающий быть романтичным вальс. Теория и практика наших чувств не совпадали.

Мне было очень странно, непонятно даже и обидно за себя. Я не любила тебя, но желала нещадно. Я желала тебя днем и ночью. Жила тобою в течении будничного, немного сумасшедшего глупыми проблемами, дня. Мечты застилали глаза, рисовали картины и отвлекали от происходящего. Все окружающие твердили в голос, что я помолодела и свечусь, что со мной рядом приятно находиться, что я сияю и заряжаю воздух вокруг. Я танцевала танец над поверхностью воды. Танец собственного желания.
Раздражали лишь становящиеся все более продолжительными перерывы между встречами. Мы по очереди откладывали их.
Полноценных свиданий не получалось. Пятнадцатиминутные встречи на пару поцелуев в машине – все, что мы могли себе тогда позволить. Давили обстоятельства. На тебя – работа. На меня – ее поиски. Собеседования, новые лица, комплименты. И неопределенность...
Но наши письма! Они как море манили и терзали наши тела, выплескивая в сухой протапливаемый воздух комнат влажными полуоткрытыми губами наши жаркие мечты. Голова кружилась от твоего "Я желаю тебя так сильно. Я не могу ни спать ни есть. Все мысли лишь о том, чтобы прижать тебя к себе."
И моего "Я хочу, чтобы ты был мой."
Мы придумывали очередной общий сценарий. Мы придумали, что поедем в замок.
Я знала, что попрошу тебя потереть влажные руки о чашу желаний. Ты будешь проводить напряженными ладонями по поверхности толстых кованых ручек взад и вперед. Равномерно. Не сбиваясь с темпа и такта.
Вода в чаше запляшет, закипит, предастся страсти бешеного, выводящего ее из равновесия. Ритма, навязанного твоей силой трения-хотения. Твои ладони будут продолжать вибрировать, когда ты возьмешь меня за руку и отведешь, как ребенок радуясь и хвалясь за собственное творение.
Этими желающими страстно ладонями с пульсирующей в жилах кровью ты возьмешь меня. Мне передастся твоя вибрация. Конечно, я тоже попытаюсь потереть чашу, но потороплюсь, как всегда. Я импульсивнее тебя. Я поведу тебя в комнату с железными столами. Мы будем сыпать песок и извлекать из звуков орнамент. Песчинки будет прыгать в такт звучащей ноте и слепляться в дорожки, которые вместе составят рисунок извлеченной музыки. Ты будешь наглухо застегнут на все пуговицы. Твое тело будет обтянуто тугими джинсами. Мы, с нетерпением оглядываясь от страха быть уличенными, будем искать угол потемнее, и, не прекращая поцелуя, ввалимся в темноту лабиринта, продолжая слышать посторонние голоса, но уже неотчетливо от прилива стучащей у висков крови.
Ты, не робея, протянешь руки к моей поднятой тугим корсетом груди. Ты будешь самим собой. Ты будешь самцом. Ты будешь вдыхать носом воздух, одурманиваться от моих женских густых запахов. Твой терпкий пот, горячие мягкие губы и напор, с которым ты будешь ощупывать всю меня, успевая отдать и одновременно взять, сделают меня податливой, превратят в вату мои ноги. Я превращусь в ту, которую ты желаешь всем телом и душой. Я превращусь в твое желание. Мы станем орнаментом от умело проведенного твоим смычком по напряженным, натянутым тетивой моим нервам и извлеченного от этого дикого, но такого сладостного звука. Звука, который издается на вдохе. Звука, от которого адреналин жаром обжигает ошалевшие кровяные тельца, ураганом откатывающихся от одного берега к другому.
Волна, лавина удовольствия жаром вниз и в голову и снова вниз. И звон тишины и счастья в ушах и подрагивания вмиг ослабевших тел. Пот, всасываемый разгоряченной завистливой одеждой. Звук еще учащенного, но постепенно замедляющегося дыхания... Улыбка счастья, выдох хмыкнувшего удовольствия и прижавшиеся друг к другу двое, которые только что были одним.

Отчего человек так отчаянно рвется, ищет себе воображаемую половинку, которая, не выдержав требований, спешит сбежать, отправившись на поиски своей собственной мнимой половинки?.. И так бесконечно. Мы как песчинки на столе. Один звук – и страсть прижимает к кому-то. Звук другой – и мы рассыпаемся, отдаляемся и прыгаем, в надежде найти себя в новом орнаменте. Прижаться к кому-то еще. Получить его тепло, подогретое нашим адреналином.
Зарядившись друг другом, мы можем, подобно каплям воды в чаше желаний, оторваться от поверхности, оторваться от мира остальных.
– Я парю! Я птица! – кричат капли воды, заполняя своим криком восторга огромный, с отличной акустикой зал. Вибрация шумит в ушах посетителей. Экскурсовод плавно ведет по ступеням, звук наткнувшегося на ступеньку ботинка, чей-то глухой хриплый кашель, шаги спешащей в комнаты для просмотра толпы.
Мы будем стоять в темноте, торопливо нащупывать и застегивать себя на все замочки и пуговички. Мы будем поправлять запутанные волосы, подносить уже немного похолодевшие ладони ко все еще разгоряченному лицу, вспоминать о том, где находимся, и о том, что нас тоже могли услышать. Что неловко сейчас выходить такими откровенно взъерошенными из густо-черной, не умеющей подсматривать комнаты.

Ты обещал мне медленные ласки. Меня же рвала импульсом дикая страсть и швыряла к сочинительству очередного письма. Мы оба не верили в то, что будем придерживаться запланированного. Но именно планы заставляли нас, даже находясь на расстоянии, дышать в унисон, и одновременно биться сердца. Я тебя чувствовала, дышала тобою. Моя влажность приятно томила. Я одурманивалась от собственного запаха. Запаха желающей женщины.
Я отвечала тебе "Да!" на предложение, не дожидаясь планируемого четверга, найти свободный часик во вторник.
Наскоро спланированная тобою встреча в машине была далеко от сочиненной нами романтики.
– Я хочу себе купить машину побольше. Эта мала, – в перерыве между акробатикой на переднем, а потом заднем сидении и выборе более-менее удобной позы, сообщил ты.
Я ответила:
– Тогда покупай грузовик, поставим кровать в кузов.
Неудобство, отвлекающие мысли, смешки, возюкания и спешность сделали свое жалкое дело. Я разочарованно пыталась заставить тебя по крайней мере погладить меня до требуемой кондиции. Но ты мысленно лишь оттирал пятно спермы на черной обивке своего новенького Вольво.
– Лентяй! – раздраженно убрала я твою руку и поймала себя на первой трезвой мысли:
– Ты никогда этого не делал!
Догадка осенила и чуть рассмешила. Заставила снова думать о твоем непонятном браке. Восемь лет вместе. Восемь лет!
Неужели вы не изучили тела друг друга?
Мне было жалко твою Николь. Я злилась на себя за спешность. Я ревновала тебя. Я ругала себя.
А ты молча тер въедливое пятно.
Или ты не молчал?
Нет, кажется ты что-то говорил. Про машину говорил. Но я не слушала. Я возилась с застежками, поисками упавшей заколки. Я занимала себя разными прихорашиваниями, отряхиваниями и думала о том, что хочу продолжения. Я была неудовлетворенна. Я знала, что встреча в четверг не состоится. Никакого замка. Никакой любви. Нет ничего. Есть лентяй, оттирающий пятна и есть я, желающая подышать свежим воздухом. И тогда я открыла дверцу и набрала полную чашу морозного колючего воздуха. Себя.
Воздух отрезвил и тебя. Ты вышел из машины, побежал за мной, и мы вместе покатились по замерзшей гололедной луже. Мы держались за руки. Смеялись, забыв о совсем недавнем. Мы поддерживали друг друга, чтобы не упасть и, поддержав, смотрели друг другу в глаза.
– Я обещаю, что в следующий раз ты получишь полное удовольствие. Обещаю, – шептал ты.
– Следующий раз, если и будет, то не раньше чем через неделю, – настраивала себя на ожидание я.
Мы, еще разгоряченные, в одних тонких свитерах, еще пару минут побаловались, бегая по снегу и гололеду, не выпуская друг друга из рук. Ты нежно смотрел на меня. Я, желающая верить нашей счастливой сказке, податливо закрывала глаза и растягивала в улыбке губы.

Я ждала долго. Прошел планируемый четверг. Непланируемая, но ожидаемая среда, снова четверг. Я боялась смотреть в календарь, боялась подсчитывать реальность и возведенную в параллелепипед комнаты степень собственной наивности. Пару дней я провалялась в кровати, отложив даже срочные дела. Я температурила, спала и бредила тобой.
Под руку попалась пахнущая почти свежими красками книжка с советами для меня.
"Женщина никогда не должна чувствовать себя обязанной доставлять мужчине удовольствие", – было специально выделено жирным курсивом.
"Никогда не говори никогда", – эхом отозвалась только что прочитанная фраза в голове, и они обе растаяли. Как два мыльных пузыря, случайно налетевших друг на друга. Брызги пузырей и отдельные буквы фраз глупо булькали в голове.
Типографские, одинаковые по цвету и размеру, буквочки что-то пытались мне прокричать. Я не слышала. Кровь еще шумела в ушах.
Я разглядывала их, как турист из окна экскурсионного автобуса разглядывает новые горизонты. В глазах слепит от солнца и рябит от зелени листьев. Отвлекает пыль на окне и сражающиеся с ветром шторки.
"Когда женщина влюбляется, ей кажется, что она уже получила все, о чем мечтала".
Мой разноцветный и такой прекрасный мыльный пузырь лопнул, а от брызг в глаза попала едкая щелочь. Я стояла под душем и смывала мыльную пену.
Долго. Долго. Долго...
Наверно, ты ждешь, что я буду тебя упрекать, или что буду упрекать себя. Или что буду разглагольствовать о роли мужчин в жизни женщины. Или... я не знаю. Я ничего не знаю. Я в миг отупела. В один миг. Все стало вокруг очень быстро крутиться. Я как будто ехала в поезде. Проносились дни. Мне по ощущениям казалось, что дни тянулись, но я их даже не замечала, не могла разглядеть, почувствовать, впитать. Иллюзия. Зрительный обман.

– Ты считаешь себя красивой? – раздался вопрос для меня.
Я сидела за большим овальным столом и смотрела на разноцветные пластиковые стаканчики, стоящие пирамидкой один в другом.
Задавший вопрос мужчина был журнально красив породистой внешностью. Он идеально цокал немецкие фразы. Идеально вел беседу, разводя нас – меня и Юлию – на некую сумму евро, от которой модельное агентство араба могло бы красиво поужинать.
Вкусный загар араба был обрамлен модно сбритой узенькой бородкой. Глаза блестели спелыми маслинами. Веки прищурено выражали интерес.
Я увидела себя в отражении вечернего окна: трикотажная кофточка в полоску, хвостик на затылке, улыбка и рука на столе, возле чашки ароматного кофе. Бросила быстрый взгляд на сидящую рядом Юлию. Огромные ресницы, улыбка и чуть изломанная жеманством поза.
Естественно, я считаю себя красивой. Это так же естественно, как и то, что мне далеко до идеала красоты. Понятие красоты не подлежит описанию.
Быть красивой давно стало работой. Юлия – бывшая модель. Мы обе ищем работу. Я не хочу отвечать "да" или "нет". Араб ждет, что я отвечу "да". Он любезен. Его задача – ослепить мужской улыбкой и заставить нас раскошелиться на портфолио.
– Я очень довольна тем, как выгляжу, – отвечаю я.
Араб переводит вопрос на Юлию. И, довольный собственной проницательностью, подытоживает собственную мысль, означающую, что для того, чтобы мы обе засверкали в полном блеске, нам необходима работа его команды визажистов и фотографов. Потому что якобы только они и способны выявить в нас нашу природную красоту и придать ей модное совершенство.
Мне становится очень скучно и тоскливо. И кажется, что я живу уже не одну сотню лет. И что я покрыта морщинами мудрости и усталости. Я чувствую себя золотым руном, на которое накладывают лекала, чтобы сшить дубленку. Дубленку наденут на чьи-то плечи, подпояшут чьим-то кожаным поясом, застегнут на чьи-то костяные пуговицы, продетые в мои прорезанные раны-петли.
Другое рабочее место предполагает, что я буду улыбаться играющим в игровые автоматы мужчинам и разменивать их непахнущие деньги на пахнущие въедливым табачным дымом фишки.
Еще одно – что я улыбкой буду уговаривать матерей-одиночек ежемесячно переводить недокупленные для их детей игрушки на счет своих пенсий, чтобы их взрослые дети смогли обменять как можно больше непахнущих денег на прокуренные фишки и не беспокоиться о матерях. Я морщу лоб, разбираясь в хитросплетениях страховок и пенсий, счетов и кредитов...
Мир, созданный мужчинами для мужчин, обступает меня плотным кольцом. Он диктует свои правила. Он прямолинеен и тверд. Он эрегирует от движущейся возле них цели.
Я испуганно стою в стороне. Я одна. И я устала быть одной!
Открываю электронный ящик. В нем – два позавчерашних письма от тебя.
"Прости, что я так надолго оставил тебя одну", – дублируют они друг друга и продолжают сладко: – Если бы я только мог стать твоим...
Закат наливается прекрасным малиновым цветом.
– К холодам, – слышу я чье-то объяснение. – В тех слоях атмосферы от низких температур влажно, и от преломления солнечных лучей...
Меня не интересует, как и какие лучи преломляются. Я заворожена оранжево-малиновым свечением. Я заворожена огоньками уличных фонарей вдоль проезжей дороги. Ты приехал. И ты будешь моим.

поделиться

Злата Перечная

24.02.2006