Страшная месть

Ирка Чубаркова и Файка Висящева какая-то там родня: то ли троюродные, то ли седьмая вода на киселе и живут в маленьком камчатском посёлке под названием Термальный. Чубаркова пышная, белотелая, в стиле "русская красавица". Ещё в седьмом классе её прозвали Коровой за выдающиеся формы, которые у озабоченных мальчиков  вызывали вполне здоровые желания. А Висящева тонкая, худая, смуглая, будто подкопченная. На первый взгляд - волна и камень, лед и пламень. Но присмотревшись, заметишь фамильное сходство: широко расставленные крупные глаза. Однако если  у Ирки этот фамильный недостаток скрадывается пухлыми щечками,  двойным подбородком и высоким начесом крашенных в золото волос  и даже красиво, - ну и глазища, говорят ей, - то у Файки совсем наоборот. Темное лицо, туго обтянутое кожей, с глазищами по  бокам вызывает в памяти  какое-то увеличенное в тысячу раз насекомое из передачи "В мире животных".
Ну, разумеется, и жизнь неравномерно  раздала сестрам свои серьги. В техникуме, куда обе поступили после неполной средней школы, они будто сошли с ума, повели себя, как говорится, легкомысленно и забеременели, как потом оказалось, почти одновременно от Витюши по прозвищу Долговязый. Что делать? Витя отказывается: что я один, что ли, говорит. Однако Чубаркова всё ж таки Витю окрутила, её родители в город приезжали, с Витей вели разговоры - так что они расписались, и Ирка вовремя родила дочку Анжелочку. А у Файки - что? Одна бабка полоумная, от неё никакого проку. Пришлось Висящевой сходить в больницу. Аборт был поздний, еле врачиху уговорила.  После этого Файка долго болела, бабка обо всем узнала и прекратила её учение: раз так, иди вкалывай, нечего по городам подолом мести.
И вот теперь у Ирки профессия бухгалтер,  работа в конторе, чистая, приближенная к начальству, ходит в маникюре, а Файка простая тепличница, подай-принеси, вечно в резиновых сапогах, от которых ноги преют и совсем уже испортились. У Чубарковой и муж Витя, выпивает, конечно, но кто не пьёт? И Анжелке уже двенадцать, учится на аккордеоне,  и пятилетний сын, правда, говорят, придурком родился, ну, тут уж как Бог дал, а у Висящевой - ничего. Детей ей, врачи сказали, после того аборта не рожать, мужиков лишних, в мужья желающих, в поселке нет, одна она. Нет, есть у неё, конечно, мужчины, но несерьезные, приходящие и незадерживающиеся. Дольше всех ходит к ней бывший интеллигент Альберт, из геологической партии, но ни о какой женитьбе тут и речи быть не может. Во-первых, пьянь, во-вторых, при знакомстве сразу сунул ей свой паспорт со штампом, чтоб, значит, и не надеялась. "Альберт хоть не врет, и то хорошо", - думала она. В общем, хочешь ешь, а хочешь плюй, всё равно получишь понятно что.
Но что Файку добило: у Ирки, оказывается, ещё и любовник есть, мало ей, стерве, мужа, так ещё и любовника взяла! Хотя в их поселке тайн нет и все всё друг про друга знают, открылось это случайно, конечно. Чубаркова в сердцах сболтнула.
Они в бане встретились и с интересом друг друга рассматривали. У Ирки сиськи пудовые, чуть не до пояса, а задница на табуретке не умещается, свисает с обеих сторон, нога - две Файкиных точно. "Ну и взаправду Корова", - подумала про Чубаркову Файка. Чубаркова же, оглядев  Файкины скудные прелести: первый номер, тощий зад, ноги-палки, - не выдержала:
- Ну, Вися, ты совсем высохла. Как только твой Альберт тебя в постели находит, с фонарем что ли?
- На себя посмотри! Небось, Витюшу одной ногой задавишь, корова холмогорская! Думаешь всем твоя жопа необъезженная слаще сахара?- разозлилась Висящева.
- Да уж кто меня попробует, до тебя охотником не будет. Сразу поймет, где женщина, а где доска с дыркой.
- Значит, ты - женщина, а я доска? - Файка аж задохнулась от злобы. - Да у меня этих кобелей не сосчитать было, а ты с шестнадцати лет со своим Витюшей-пьяницей трешься, а туда же! Корова ты, а не женщина!
Ирка до этого спокойная была, размягченная баней,  над Файкой лениво подшучивала, с высоты своего положения, но тут ей тоже вожжа под хвост попала:
- Почему это только с Витей? Если хочешь знать, у меня такой мужик есть - закачаешься! Меня увидит - аж трясется. Красавчик, с высшим образованием, умный - не твоим ебарям чета!
- Ха-ха-ха, - заливается Висящева, - ну и врешь ты, Чурка, кто это в нашем поселке такой нашелся? А если с городским залеткой под кустом переспала,  не вешай лапшу: му-ужик у неё есть!
Тут и сболтнула Чубаркова лишнего:
- А  сосед мой, чернявый такой, знаешь?
- С метеостанции что ли? Так он же женатый!
- Ну и что? Твой Альберт тоже не холостой, кажется!
- Как же вы с ним устраиваетесь? Под носом у жены и Витюши? Ну и блядь ты, Ирка, - говорит Висящева, - а я вот Витюше расскажу, что он с тобой сделает?
- Прям, так он тебе и поверит!
Однако Ирка Чубаркова первой опомнилась и досаду почувствовала, что завела с Файкой ненужный разговор:
- Да соврала я, Вися, соврала. И чего мы только собачимся, мы ж родня.
Файка тоже остывать начала: во-первых, она себя в обиду не дала, во-вторых, Ирка первая шаг к перемирию сделала. Вместе вышли из бани, потом ещё в магазине за маслом сливочным рядышком в очереди постояли - ну, просто подруги. "Может, к нам зайдем, пообедаем с винцом?" - сладенько, но неискренне пригласила Чубаркова Висящеву. Файка у Ирки с Витькой, как они поженились,  не бывала, да её до сегодня никто и не звал. "Чего это я  у вас не видела? - с презрением отрезала Файка дальнейшую дружбу с родственницей.

Вылетевшее слово не воробей, и уже дома, вспоминая ссору с Чубарковой, Файка поняла, что есть, есть у Ирки любовник, и именно тот, про которого она так неосторожно проболталась.
Вечером Файка Висящева против приметы пошла выносить мусор и встретила у мусорных ящиков дядю Толю Русских, который с Чубарковой в одном подъезде живет. Он хорошо к Файке относился, без кобелятины, хотя в поселке был старожил и всю историю жизни Файкиной знал. Сочувствовал ей. Однажды он даже прибивал ей шкафчик на кухне, она тогда его водочкой угостила, поговорили от души. С тех пор всегда друг другу во весь рот улыбались. И Файка у дяди Толи спросила, как там у них в подъезде поживает ученый со станции.
- А тебе это на что, девка? Он человек культурный, у меня завсегда картоху покупает.
- Да вот, дядь Толь, - быстренько сообразила Файка, - хочу на заочный поступать, так думаю, может, он мне  математику подтянет. Только не знаю, как к нему и подойти.
- Хорошее дело, - одобрил дядя Толя. - Молодец, что за ум взялась. А насчет Иннокентия Георгиевича ничего сказать не могу. У него сын заболел, жена с ним на материк улетела, месяца три уже, вроде как на операцию или лечить будут, не скажу. Но как увижу, спрошу про тебя.
- Ой, дядь Толь, не нужно человека беспокоить, раз у него горе такое, я тогда лучше у учительницы, у Ольги Ивановны, позанимаюсь, - отбрехалась Файка.
"Вот оно что, - всю ночь, пока крутилась без сна, думала Висящева, - значит, горе у него, а Ирка тут как тут, утешительница нашлась. Ну, и он хорош, жена с больным сыном за дверь, а ему уже не терпится. Нет, подумать только, я для них  всех шалава,  а сами-то каковы? Разве б я от мужа куда гуляла?" Лежа в темноте с открытыми глазами, Файка пыталась вспомнить жену этого Иннокентия Георгиевича. Рисовалась невысокая худенькая девушка, темноволосая, в синих брючках, в нелепой какой-то футболке с цифрой 12 на спине. Красивая она или нет, Файка вспомнить не могла. Но то, что обманываемая жена ничем не напоминала толстозадую Чубаркову, это точно. "Неужели Ирка правду сказала? И кто попробует её мяса, уже других не захочет? - в тоске мучалась Файка. - Взять хоть Витю Долговязого. Выбрал же он тогда Чурку, не меня..." К утру бессонной ночи она твердо решила отомстить Чубарковой за все хорошее, что той досталось в жизни.

На следующий день на работе ей было не до Ирки: за воскресенье бичва то ли местная, то ли пришлая залезла в  теплицу и оборвала огурцы. Вызывали  начальство, милицию, составляли акт хищения, потом пришли рабочие восстанавливать стекла - день был хлопотный, Файка вся издергалась, ещё и спать сильно хотелось. Дома надеялась сразу в постель, так Альберт приперся. Пришлось его кормить: пельмени лепила, салат строгала, пока он в ванне отмокал. Когда легли наконец в кровать, Файка почувствовала что-то неладное. Может, она что не так сделала, только у Альберта не стояло. Сначала она рукой его накручивала, но так себе,  чуть-чуть получилось.
- Ты в рот возьми, - попросил Альберт.
- Щас, разбежалась, - отрезала Файка.
Лежали недовольные друг другом, а её словно бес какой за язык тянет:
- Слушай, а ты чего ко мне ходишь? У тебя вроде жена есть в городе, к ней бы ездил.
- Ну чего взъелась, Файк, я это, с перепою, вчера с ребятами поддали прилично. А я от этого слабый делаюсь.
- А тебе вообще, какие бабы нравятся?  Как я или...  Ирку Чубаркову из конторы знаешь?
- Из конторы? Жопастую такую?
- Вот-вот. Тебе она как?
- Ну, ничего себе. Есть за что подержаться, и вообще... - неопределенно протянул Альберт.
- Ну, а ты кого бы выбрал, меня или Ирку? Только честно.
- Честно? - Альберт взял Файкину маленькую грудь в руку, как бы изучая или взвешивая, и осклабился: Наверно, Ирку, ты уж не обижайся, тут-то смотреть не на что.
После этого Висящева с постели встала, халат накинула спокойно и попросила Альберта больше её порог никогда-никогда не переступать. "Ну и черт с тобой!" - сказал он ей на прощание.
И опять была бессонная ночь, со слезами. Она плакала, что вот ей уже под тридцать, старость, никому-то она не нужна, даже алкашу Альберту, а Ирка, укравшая у неё Витюшу и неродившегося ребеночка, счастливая, а  это несправедливо. И Файка строила планы мщения.

В шесть часов вечера Файка стояла на главной площади поселка, где располагались его основные достопримечательности: магазин, КБО, почта, пивной ларек и автобусная остановка. Ждала возвращения с работы Иркиного любовника. Время это людное: поселковые мужики толпились за своей законной кружкой пива, а их тоже законные жены - в очереди за хлебом-сахаром  и  другими товарами народного потребления. 
Пришедший по расписанию автобус выгрузил пассажиров, в основном местных, поселковых, работающих, так сказать, на отхожих промыслах. Был среди них и тот, которого выглядывала Висящева. "Что-то он зачуханный какой-то, - решила она, разглядев на ожидаемом мятые брюки с вытянутыми коленями и совсем уж непрезентабельную курточку. - Ирке, конечно, не до того, чтобы за ним поухаживать, совсем захирел мужик. Дам ему время  поужинать, тогда пойду". Файка сбегала домой, сложила в полиэтиленовый пакет килограмм отборных маленьких огурчиков, пол-литровую  банку икры, потом немного подумала, сделала на лице боевую окраску и надела новый брючный костюм "от Валентины",  лучшей закройщицы поселкового КБО.
В таком всеоружии где-то около восьми вечера Файка, немного волнуясь как бы не столкнуться в подъезде с Чубарковой, позвонила в дверь Иннокентия Георгиевича. Дверь открылась незамедлительно, как будто хозяин стоял под ней в ожидании, и Файка успела заметить, как с лица его, начиная с глаз, стекло радостное, счастливое выражение и заменилось скучным и неприветливым. "Ирку ждал, а тут облом", - догадалась Файка.
- Вам кого, девушка? - спросил Иннокентий Георгиевич, одной рукой придерживая  дверь, а другой подтягивая  тренировочные штаны.
- К вам я, по делу, -  протягивая ему сумку с подарками, кокетливо улыбнулась Файка. - Пройти-то можно или так и будете девушку в дверях держать?
Иннокентий Георгиевич пакета не взял, но секунду помедлив, сделал гостеприимный жест, мол, что ж, заходите, если девушка и по делу, и лицо его из скучного  стало делаться то ли игривым, то ли заинтересованным - сразу Висящева не усекла, но что-то такое почувствовала.
Квартира ученого с высшим образованием Файку удручила: такой обшарпанности, бедноты у поселкового населения она не наблюдала. Ни ковров, ни серванта с хрусталем, даже приличного дивана не было. Голые стены, какие-то самодельные полки с книгами, кровать  с шишечками, облезлый письменный стол - и всё. "Даже сесть некуда, - оглядывалась Файка, - но, с другой стороны, интеллигенты, перелетные птицы, чего им барахлом на Севере обзаводиться, они денежки откладывают, не то, что мы, дураки". Разглядев комнату, Файка принялась за её хозяина.
Ирка не соврала: он действительно  был красив, даже в тренировочных штанах, правда, на Файкин вкус, жидок, мелковат в кости. "Ирка такого поднять сможет, точно, а он - надорвется", - подумала.
Она присела на кровать - больше-то некуда, а Иннокентий Георгиевич стоял над ней, сложив руки на груди, и ждал.
- Мы вот что, Иннокентий Георгиевич, тут в поселке подумали: вы всё один да один (в этот момент она кокетливо быстро опустила, а потом вскинула глаза), некому  за вами присмотреть, убраться или приготовить, да и горе у вас такое, сын заболел, жена уехала... Так мне прямо и дали общественное поручение вам помогать, в чем скажете. Вот, к примеру, для вас огурчики, икорка там, - Файка протянула ему пакет с подарками и преданно посмотрела в глаза.
Иннокентий Петрович растерялся: черт его знает, может, здесь, на Севере, так принято? Люди тут вроде открытые, дружелюбные, не то, что на материке. Но и неудобно как-то. Да и может ли такое быть? Что-то не верится. В общем, не знал он, как к этому отнестись и что и сказать заявившейся к нему неожиданно девушке. Да и девушка так себе: вешалка в одежде. 
А Файка не останавливалась:
- Меня Фаина зовут, я сестра соседки вашей, Ирины, она много  о вас рассказывала,  про жену вашу, про сынка. Давайте я у вас уберусь, вон чего развели в квартире. Но вы ведь ученый! Разве вам до этого? Вы  на балконе покурите, отдохните, а я быстренько.
Пока недоумевающий Иннокентий молчал,  Файка  метнулась в ванную, схватила ведро, тряпку и со всем этим добром вернулась в комнату.
- Идите, идите, - подтолкнула она мужчину к балкону.
Ей жалко было нового костюма: не для такого дела сшит, да и в голову вдруг пришла одна мыслишка. Она сняла брюки,  пиджак и осталась в черных полупрозрачных трусиках и маленьком топике. Краем глаза посмотрела, видит ли её Иннокентий. Он стоял на балконе с вытянутым от удивления лицом. Работала она с привычной сноровкой, на ходу складывала книги на столе в одну стопку, смахивала пыль, развешивала аккуратно  кое-как брошенные брюки и рубашку. От рубашки попахивало потом, и Файка решила, что потом постирает. А теперь нужно вымыть пол. "Щас я тебе, мудак, покажу шоу", - Файка наклонялась как следует, предъявляя для обозрения Иннокентию свою попку, обтянутую черным шелком.
- Ну, хозяин, принимай работу.
Она стояла перед Иркиным любовником и наблюдала реакцию. Реакция соответствовала её ожиданиям: тренировочные штаны мужчины не скрывали его возбуждения.
- Ой, я аж вспотела вся, в ванну к вам можно? - кокетничала Висящева напропалую, то невинно опуская, то вскидывая глазки.
- Конечно, разумеется, можно, - засуетился Иннокентий Георгиевич. - Я вам и полотенце сейчас дам, чистое. И спинку потру, ежели желаете.
"Спекся, мудак, так что он не только на Иркину жопу косится, он на любую запрыгнет",  - поняла Файка.
Иннокентий тер ей спинку, и животик, и маленькие Файкины грудки и дрожал в предвкушении. Файка не успела даже вытереться как следует, а он уже повалил её на кровать, мокрым ртом присосался к её губам и мигом устроился между Файкиных ног. Ей вообще-то понравился его напор, она ему со вкусом отвечала, дрожь возбуждения имитировала, постанывала, на шее засос поставила, крутилась, как на сковородке, а под конец выдала такое громогласное  "О-о-о", что он испуганно зашептал: "Не кричи так, соседи услышат". Так Файке это-то и нужно, чтоб Ирка услышала. Поэтому она ещё громче закричала якобы в порыве  небывалого оргазма. Надеялась, что вдруг Ирка прибежит поинтересоваться, что у её любовничка делается.
После бурных объятий Иннокентий Георгиевич поинтересовался, понравился ли он Файке как мужчина и как насчет предохранения: не будет ли нежелательных последствий. Ей такое чудно было. Её мужчины об "понравился" не заикались да и на возможные "последствия" чихали. "Очень ты приятный мужчина, Иннокентий, страстный, изголодался, видать, без жены, - чуть-чуть укусила его Файка, - а насчет беременности не волнуйся, я девушка свободная, безмужняя, не то, что Ирка. Отчета давать некому". На Иркино имя он никак не реагировал, будто не слышал. Затаился, как разведчик. Она тоже в откровенность не пустилась: про бесплодность свою ничего не сказала, так, на всякий случай. Хотелось и ей пораспрашивать, кто же лучше, она или Ирка, но вспомнила опыт с Альбертом и не стала. Они ещё о том, о сем поболтали. Файка все ждала, что, может, Ирка припрется, но вскоре из-за стены донеслись неровные звуки полонеза Огинского, разучиваемого Анжелочкой, потом голос Витюши, недовольно выговаривающий что-то то ли жене, то ли дочери, и стало ясно, что сегодня Иркиного явления не будет.
- Я к тебе каждый день ходить буду, хочешь? - уходя, спросила Файка теперь уже своего любовника.
- Лучше я к тебе, - замялся он, - знаешь, соседи ещё чего жене сболтнут.
- Вот, блин, про жену вспомнил, а может и про Ирку, - подумала Файка и вслух шутливо: ну, до завтра, смотри, сил набирайся, ни с кем ни-ни.
Она опять не могла уснуть. Ей в голову вдруг пришла мысль, что её сегодняшняя месть Ирке никакая даже не месть, потому что этот Иннокентий козел ещё тот, вполне может трахать их обеих, как когда-то Витюша, а она, Файка, про него и Ирку ничего и знать не будет. Не караулить же ей их. Выходило, весь спектакль зря она играла. Стонала там, пол мыла - всё напрасно. Никакого удовлетворения от такого мщения не было. Нужно придумать что-то покруче.
Среди ночи Файка встала с постели. Накинув халат на плечи, села за стол, вырвала из тетрадки в клеточку лист бумаги и написала: "Уважаемая супруга Иннокентия Георгиевича, поскорей приезжайте домой, потому что до вашего мужа ходят две девки и могут разбить вам хорошую семью. Одна девка хоть замужняя, а вторая вообще шалава, ещё чем-нибудь от неё заразится. Заклинаю вас, езжайте домой. Ваш доброжелатель и сосед Анатолий Иванович Русских".
"Завтра на почте у Людки адрес жены узнаю и пошлю", - решила Файка Висящева. И к ней пришел сон.

поделиться

Евгения Владимирова

14.01.2005