Три слона

«Взгляни, ты помнишь меня?
Ведь это были я и ты,
Летали за облаками.
Зачем, скажи, люди мысли, песни и мечты
Скрывают за семью замками?»
   (Дискотека Авария)

        - 1 -

Гонг в зале ожидания прозвучал как-то неожиданно и в другой тональности, горькой для одних, и зовущей к новой жизни для других. Юлька относилась к первым. Она никуда не улетала. Она провожала.
Объявили посадку на рейс "Москва-Барселона".
Много раз Юлька провожала кого-то из Шереметьева-2, но так горько ей не было никогда. Уезжала её любимая подружка Гуля. И, похоже, уезжала навсегда.
Год назад она стажировалась в Америке и познакомилась там, на курсах, с молодым и энергичным испанцем. Он был немного моложе Гульнары. Три месяца назад они поженились, и он усыновил её детей.
И вот сегодня Юлька провожала их, даже боясь подумать, что остаётся совсем одна. Всё надеялась, что Гуля оглянётся, улыбнётся, махнёт напоследок рукой – мол, держись! Но та решительным шагом удалялась от таможенной стойки, крепко держа за руку младшую дочь, Юлькину крестницу. Старший Гулин сынишка вприпрыжку двигался по коридору рядом с отчимом.
Эта таможенная линия разделила её, Юлькину, жизнь на «до» и «после».
Юлька представила, как Гуля быстрым шагом идёт по телескопическому коридору, ведущему прямо в салон самолёта, как усаживает в кресла детей и что-то быстро говорит своему мужу на этом странном, как будто отскакивающим от зубов, испанском языке. За полгода Гуля стала говорить по-испански практически без акцента, а уж ребятишки и того лучше, потому что она перевела их в школу при испанском посольстве, чтобы они быстрее смогли адаптироваться к новой жизни. Теперь малышка стала говорить с акцентом уже по-русски.
Гулина мама плакала, слыша это милое лопотание, потому что понимала, что скоро, может быть, девочка и вовсе разучится говорить на родном языке. Хотя Гуля обещала матери дома разговаривать с детьми только по-русски.
И вот Шереметьево. Таможня. «До» и «после». Юлька оставалась «до». А их ждала Барселона…
Юля наблюдала, как они проходят стойку регистрации и думала: «Ну, вот и всё... Сегодня я их провожаю. Они улетают сегодня днём… Лето, июнь… Какое буйство красок. А мне всё кажется серым и невзрачным. Солнце на небе – чёрное…»
Странный сон приснился сегодня ночью Юльке. Какая-то седая и сгорбленная старуха с косами, спускавшимися из-под чёрной фетровой индейской шляпы, протянула ей корзину спелых и удивительно красивых яблок. Но все они были разрезаны пополам… «Ищи!» – сказала странная старуха, одетая в индейское пончо, и пропала… Юля брала эти половинки и пыталась складывать их вместе… Но они никак не подходили друг к другу… Потом всё-таки нашла те, что были половинками одного целого яблока, сложила их. Сложенное яблоко вдруг вывалилось из рук и покатилось под стол… Юлька нагнулась, чтобы поднять его, но как только она дотронулась до яблока второй раз, оно почернело и сморщилось…
Она проснулась в холодном поту.

Юля подождала, пока Гуля со своим семейством скрылась в глубине коридора, повернулась и пошла к бару. Она была без машины, поэтому решила выпить в баре мартини с соком, чтобы расслабиться. Или отметить полосу потерь, в которую, как ей показалось, она вступила окончательно.
Но не зря говорят, что мы предполагаем, а Господь располагает…
У VIP-зала толпился народ. Какие-то фанаты встречали своих кумиров. Щелкали затворы фотоаппаратов, полыхали вспышки. Секьюрити оттеснили встречающих, и Юлька увидела одну из каких-то очень популярных рок-групп, которые играли вместе лет двадцать, потом надоели друг другу, стали выступать сольно. А теперь вот опять собрались и устроили турне по городам и весям своей былой славы и популярности.
Сердце кольнуло непонятным предчувствием. По спине пробежал нервный озноб.
Сзади напирала толпа, и один из музыкантов, проходя мимо, задел её грифом гитары, Юля выронила сумочку. Они оба наклонились за ней, и вдруг... Через столько лет...
Юлька не сразу сообразила, что произошло. Кто этот человек, почему от него пахнет чем-то до боли забытым, обидным, но таким родным и до слёз дорогим? Почему вдруг закружилась голова, сердце провалилось куда-то, выступил пот на лбу?
Музыкант протянул девушке поднятую сумочку, в глазах его мелькнуло что-то очень давнее и покрытое туманом времени, он провёл по лбу рукой, словно стирая этот слой памяти, и спросил: "Простите, вы... – было очевидно, что он подбирает слова. Потом лицо его вдруг просветлело. – Вы – Юлия?.. Юля? Это ты?.."
– Да…
У Юльки подкосились ноги. Она закрыла глаза, и на минуту ей показалось, что она теряет сознание. Все звуки вокруг вдруг стали тише, как будто кто-то повернул ручку громкости.
Конечно же, она узнала его. Даже через сто лет по одному только его запаху она узнала бы его и нашла. В это невозможно было поверить, но, наверное, поэтому и существует теория вероятностей. И сегодня этот один единственный шанс из тысячи достался именно ей. Наверное, своим терпением и ожиданием она заслужила его.
Она давно смирилась с его абсолютным отсутствием в своей жизни, прожила все эти долгие годы без него. Будни и праздники. Закаты и рассветы. От января до декабря. Только одно напоминание о нём было всегда в её доме – летом это была живая сирень, а во всё остальные дни – чудесный букет, написанный маслом – небольшой, камерный по размеру. Чувственная, сладострастная сирень, казалось, благоухает с картины, дурманит и напоминает всем влюблённым своей необыкновенной нежностью о том, как хрупки первые волшебные чувства. И надо быть действительно влюблённым, чтобы об этом напоминал не только рисунок, но и всегда помнило сердце...
Наверное, именно всё это и вложила в краски она, когда писала эту картину. На хрупкой и безответной любви, разбавленной каплей надежды, замешаны были краски на её палитре. Картина побывала даже на выставке в Праге. Много раз Юлю просили продать картину, предлагая умопомрачительные суммы. Она отвечала: "Разве можно продать сердце?.."

И вот этот человек вновь встал на её пути…
Какой-то животный инстинкт зашевелился, заворочался внутри. Юлька мотнула головой, приходя в себя и пытаясь прогнать наваждение. Она почувствовала себя одинокой голодной волчицей, которая долго блуждала по лесу, но вот, наконец, по запаху вышла на долгожданную тропу.
Запах, тот самый запах, который снился ей ночами, который был слаще всех духов на свете… Нет, в это невозможно было поверить… Такого не может быть!
Кто знает, случись тогда между ними хоть мимолётная близость, поняли бы оба, что не подходят друг другу, и разбежались бы… Ну, поплакала бы денёк-другой, подержала бы ватки с чаем на опухших глазах. Почистила бы пёрышки, полетела бы дальше… Порхала бы и пела. А там, глядишь, подоспела бы и любовь. Да какая!
А, может быть, наоборот, так и не смогли бы оторваться друг от друга. И это была бы уже совсем другая история. Да и не история даже, а просто жизнь, со всеми её радостями и горестями. Радости они бы умножали на двоих, а горести делили пополам. Укрепляли бы борта своей житейской лодки после очередного шторма. А закончив починку, радовались бы, что миновали крутой поворот бурной, жизненной реки. И снова поднимали бы парус, стараясь поймать попутный ветер. Нарожали бы детей. Они бы могли быть уже достаточно взрослыми, эти их неродившиеся дети. Мальчик и девочка… Непременно двое. Тоже Лёша и Юля. Им было бы уже по двадцать или около того…
Или совсем ничего бы не поняли с первого раза, пытались бы притереться друг к другу. Ругались и дулись. Потом мирились и снова ссорились, не понимая, что просто не подходят друг другу. А дом, который они пытались бы построить, больше походил бы на соломенное жилище Нуф-Нуфа, только дунь… А такие желанные для обоих дети смотрели бы им в глаза, не в состоянии понять, что происходит, и страдали бы больше всех…
Ох, уж это «если бы»…
 
…Он помог ей подняться. И не выпуская её руку из своей руки, спросил: "Где я смогу увидеть ваc… тебя, Юля? Сейчас я не могу задержаться, извини… те, у меня сегодня вечером концерт. Я найду вас, Юля… Визитка есть?"
Юлька, которую уже колотил озноб, отрицательно покачала головой, хотя никогда не ходила без визиток. Он протянул ей контрамарку жестом, не терпящим отказа. Да, похоже, он изменился до неузнаваемости. Откуда этот напор, уверенность в своей неотразимости? Таким она его не знала. Не успела узнать…
И назвал её на «вы». Забыл или смутился? Нет, похоже, жизнь отучила его смущаться. Значит, просто её имя забыл…
А продюсер, хитроглазый, небольшого роста, плотный импозантный мужчина в ярком шейном платке, уже кричал: "Лёха, ты сдурел, опоздаем же! Нас ещё на пресс-конференции ждут в Метрополе!"
Музыкант нежно пожал ей руку. Потом, легко коснувшись её пальцев губами, отпустил и побежал догонять своих, изредка оглядываясь. Споткнулся о чью-то сумку. Слетели на пол тёмные очки, которые держались на волосах надо лбом. К ним с визгом бросились две фанатки. Он улыбнулся, махнул Юле рукой и нырнул в уже отъезжающий Икарус.
Эх, зачем только она призналась ему, что она это она! Взяла бы сумку и пошла своей дорогой. Своей. Той, по которой она привыкла идти без него. Она сама сознательно выбрала эту свою колею, с которой, оказывается, так страшно свернуть. Как говорится – шаг влево, шаг вправо, прыжок…
А он, скорее всего, женат. Да, может быть, и не первым браком. Хранит в бумажнике фото жены и детей, которыми хвастается при случае. Или отпугивает слишком назойливых поклонниц.
Или нет… Вроде, не было кольца у него на пальце.
Произошедшее так затуманило ей глаза, что она много не увидела. Только почувствовала этот запах…
Этого ей было достаточно, чтобы понять, что она ничего не забыла. Просто подстроилась под свои воспоминания и жила. Или просто жила одними воспоминаниями, пока жизнь катилась мимо. А ей все было неинтересно и ничего не нужно в этом мире без него. Сама красные флажки вокруг развесила. Не от кого-нибудь, а от себя самой. Магический круг. Кому и что хотела доказать своей верностью? Жизнь катилась рядом, со своими радостями, заботами… А она шла параллельным курсом. Вроде, рядом, но сама по себе.
 
Тогда, давно, ей было трудно смириться с произошедшим. Да она и не стремилась узнать всей правды, а мамино откровение повергло её в шок. И Юлька затаилась. Внешне всегда была спокойна, но все эти годы внутри словно была какая-то натянутая струна. Того и гляди, лопнет…
– Депрессивный синдром, – сказал ей доктор, к которому она обратилась. Но выписанных таблеток пить не стала. Испугалась, что совсем крыша съедет.
И она жила так, чтобы эта струна не вибрировала в душе. Правда, Гуля сказала однажды, что Юлька стала похожа на человека, который «кол проглотил». Юлька не обиделась. Кол так кол. Пусть так. Но лишь она сама знала, что трогать эту струну-кол нельзя, иначе лопнет, а последствия будут непредсказуемы… Высотка… Последний этаж, тёмная ночь… И никакой записки. Гуля знает, что надо будет сказать… Только не ему.

Возвращаться в реальность было очень больно. Словно провела в анабиозе эти двадцать лет. Отлежала все бока, руки-ноги. Вот ведь как бывает – отсидишь ногу, так потом как начнут бегать по ней мурашки-иголочки, побежит кровь по всем сдавленным сосудам, так хоть скули собакой, пока не встанет всё на свои места. Трёшь, трёшь отсиженное место, аж слёзы выступают на глазах…
«Красивый муж, не твой муж», – когда-то жестоко сказала мама, не жаловавшая встреченного сегодня Юлькой человека. Юлька проплакала ночь, но слова горьким осадком остались в душе на всю жизнь.
«Милый мой, любимый…» – засыпала она с этими словами и его старой футболкой под щекой. Эту футболку когда-то давно, тем сумасшедшим летом он забыл на её даче, и Юльке казалось, что она до сих пор хранит его запах. А футболка, хоть и не была ни разу стирана, давно уже утратила все косвенные признаки своего хозяина. И, тем более, запах. Но это было ясно всем, кроме Юльки.
«Не сотвори себе кумира!– не унималась мама, – Ты превратилась в фетишистку, мне больно смотреть на тебя. Ты ещё флаг из этой тряпки сделай».
Но это было давно.
Юлька тряхнула головой, словно отгоняя ненужные мысли и воспоминания…

       - 2 -

Юлька вошла в бар. Напиться, что ли… Нет, это не про неё. И даже слёз нет. Только противный холодок от предчувствия надвигающихся событий. Тоненькая ниточка предательского холодного пота струилась меж её лопаток, да временами озноб пробегал по телу, несмотря на почти тридцатиградусную жару. А в баре была такая приятная прохлада и приглушённый свет.
Она села у стойки и заказала двойной мартини с апельсиновым соком. Придвинула поближе стакан, вздохнула и закрыла на минуту глаза. Потом вытащила контрамарку из кармана и принюхалась. Точно, точно – как волчица, учуявшая добычу. Контамарка, маленький квадратик картона, тоже хранил его запах. И ещё он пах чем-то совсем незнакомым. Какой-то совсем другой жизнью, где для неё не нашлось места. Это был запах той жизни, которую он прожил без неё. Просто перешагнул однажды и пошёл дальше. И ведь не умер. Жив здоров. На голове так же волосок к волоску. По-прежнему красив и строен, хоть за сорок им обоим.
Юлька оценивающе посмотрела на своё отражение в стеклянной стойке бара. Да, хорошая бы тогда вышла из них пара! Но сейчас-то зачем он ей? Жизнь вокруг устоялась, покрылась ряской. Только тронь, пойдёт волна, поднимет со дна ил. Да не просто волна – цунами. Сметёт всё… И хватит ли сил, чтобы строить всё заново?
Страшно…
Нет, нет, всё совсем не так! Да, страшно, очень страшно… Но она же так ждала всю жизнь, что они всё-таки встретятся. И вот теперь, когда встретились, вдруг отчётливо поняла, что не знает, что сказать ему.
Тогда, давно, была только одна мысль – надо научиться жить без него дальше… С одной лишь мыслью – о нём, но всегда – без него. Да не скажет она ему ничего. Просто не отважится…
Нет, нет, ведь контрамарку-то дал, значит, снова увидеться хотел. А кто знает, может быть, он направо и налево эти контрамарки раздаёт? Мамочка, неужели ты правду мне тогда говорила, глаза пыталась открыть? А я-то плакала и спорила с тобой…
Чем жила все эти годы? Работа, картины, автомобиль да любимый сиреневый сад на даче. Ну, всю Европу объехала… Да что Европу… Где только ни была! На Ибицу пару раз летала. На Сейшелах на белом песочке понежилась… На Париж посмотрела с Эйфелевой башни. Ну, по Нью-Йорку погуляла. С одной из башен-близнецов, целых ещё тогда, на Манхеттен поглазела. Как они город-то свой называют? Big Apple… Большое яблоко…
Яблоко… Вот и они, словно половинки яблока. Чья-то неведомая сила рассекла это яблоко. В насмешку или для испытания чувств?.. Жестоко и несправедливо…
Только странные сновидения мучили её иногда. Один раз даже приснилось, что ходит она по улицам незнакомого города. А город пуст, только на углу сидит странная женщина, вроде индианка. С седыми длинными косами и в чёрной фетровой шляпе. Гадалка. Юлька подошла к ней, чтобы спросить, как жить ей дальше. Но вблизи индианка оказалась всего лишь глиняной расписной статуей… И рассыпалась в прах от одного прикосновения к её плечу. Не эта ли бабка принесла ей сегодня во сне корзину яблок?
Господи, всё в голове перепуталось!

К Юле подошла барменша. Она была примерно Юлькиного возраста.
– Фанатка, что ли? – спросила барменша, увидев, как Юлька крутит в руках контрамарку.
– Вроде того...– неопределённо ответила Юлька.
– Вот я и вижу, что по возрасту не подходишь, – перешла на «ты» барменша, очевидно принимая Юльку совсем не за ту, – Встречала или провожала?
– Приехала провожать, а, выходит, что встретила.
– Бывает. Тебе какую музыку поставить? ...Хотя, знаю, какую…
По всему бару стала растекаться такая грустная, но всё же с вкраплениями надежды, и безмерно сексуальная «Эммануэль»...
А Юлька, отхлебнув мартини, словно уснула…

        - 3 -

Новые французские лодочки из белой лайковой кожи с крошечным сердечком-пряжкой, на модном квадратном каблучке, к концу выпускного вечера всё же натёрли ноги. Сзади на косточке у пятки даже запеклась кровь, к которой прилипли чулки. Не зря мама советовала походить в них дома и размять верхушку задника молотком. Франция Францией, но когда натрёт... Всё некогда было.
Юлька присела на какой-то бордюрчик у Василия Блаженного, чтобы подложить на натёртое место разорванный носовой платок. Но стало ещё больнее. Огляделась – своих одноклассников она уже потеряла из виду. Выпускников на площади было столько, что искать свой класс было бессмысленно. Да и ночь уже начала потихоньку угасать, небо на востоке сначала стало тёмно-красным, потом вдруг блеснуло тонкой полоской солнце из-за домов, резко упал туман, стало душно, и хлынул ливень неведомо откуда. Юлька успела заскочить под козырёк одной из витрин ГУМа. Пока её загораживала толпа, она стала осторожно снимать чулки, но всё равно порвала их – так здорово они присохли с кровью на натёртых местах. Пришлось выбросить их в стоящую рядом урну.
Ливень закончился так же неожиданно, как и начался. Юлька пробралась сквозь толпу и, сняв туфли, пошла босиком наискосок через площадь к Александровскому саду. Хорошо, что прошёл дождь и смыл всю пыль и грязь. Только выпавшие из букетов цветки лежали на мокрой площади... Брезгливая Юлька осторожно ступала с камня на камень, чтобы не поскользнуться на брусчатке.
В Александровском саду благоухала омытая зелень. Выпускники, разбившись уже на небольшие группки, расходились по домам. Все так к утру устали, даже пели уже чуть слышно. Юлька шла потихоньку прямо по лужам, держа в каждой руке по туфле. Думала о чём-то и ни о чём – очень устала, мурлыкала себе что-то под нос.
Этот парень нарисовался перед ней, как по волшебству.
– Какая девушка! И без охраны.
Юлька улыбнулась.
– От кого охранять-то, от вас, что ли? – сказала она, не подозревая, как близка к истине.
– Разрешите представиться, Алексей – Божий человек. Вам в какую сторону?
Юлька ответила. Он улыбнулся: "Отлично! Позвольте сопровождать?"
– Да вы уж, собственно, сопровождаете.
Они засмеялись и пошли рядом.
Из-за каждого дерева за ними следила Судьба, усмехаясь потихоньку. Как долго она плела она свои нити, чтобы, наконец, пересеклись эти два пути!
Уже ближе к дому Юлька поняла, что не только натёрла косточки туфлями, но и здорово сбила ноги об уже высохший асфальт. Они присмотрели какой-то палисадник и присели на скамейку. Юлька с наслаждением поставила ноги на влажную траву.
Лёшка вытащил из болоньевой сумки бутылку шампанского, до которой ночью так и не дошло дело, и предложил отметить такое неожиданное и приятное знакомство, не мог же он сказать, что ему пить ужасно хочется, а до дома ещё два квартала. В это время подул ветерок, и с кустов сирени, под которыми они сидели, посыпались капли. Юлька повернулась к нему, чтобы что-то сказать, но...
Тут они наконец-то увидели друг друга.
Упавшие капли сверкали в Юлькиных тёмных волосах, как драгоценные камушки. В каплях отражалась свежая после дождя зелень и сирень, благоухающая после утреннего омовения. Солнце, которое уже совсем взошло, заставляло играть капельки всеми цветами радуги. Даже на длиннющих Юлькиных ресницах мерцали волшебные огоньки, наполняя особым цветом её зелёные глаза. Лёшка оборвал фразу на полуслове, дыхание сбилось...
Вдруг чёртики мелькнули в его тёмно-карих глазах. Он вскочил на низенькую кованую ограду палисадника и наломал такую охапку сирени, что когда Юлька взяла её в руки, то просто утонула в этой благоухающей пене соцветий. Она выбрала самые тоненькие веточки и сплела себе венок...
А шампанское предложила оставить до Нового года, чтобы посмотреть, что выйдет из их такого необычного знакомства. Лёшка вынужден был согласиться. Девушка ему очень понравилась. Незаурядная такая... Таких он ещё не встречал. Очень чистая и нежная. Это он заметил и оценил сразу. Эта не из тех, которые вечно вытанцовывают у сцены, недвусмысленно намекая на продолжение вечера вдвоём и до утра… Лёшка таких боялся до смерти. (Подрабатывая, он со своим ансамблем играл на танцах в Одинцово. А иногда и на свадьбах. Там платили больше. А ему нужны были деньги на репетитора. Он собирался поступать в Гнесинку…)

У Юлькиного дома они распрощались, обменявшись телефонами. И Юлька такой вот «сиреневой» феей заявилась домой. Мама, охнув, стала расставлять ветки по всем вазам и кувшинам. В доме стало сразу свежо и светло от принесённых цветов.
– Зачем же столько? – мама вопросительно посмотрела на Юльку.
– Лёшка сказал, что сирень надо обязательно обламывать, чтобы на следующий год цвела ещё лучше. Ему бабушка рассказывала.
– Лёшка? Кто такой Лёшка, Юля? И что у тебя с ногами!?
– Ой, мамочка, всё потом, я так устала! – Юлька, морщась от каждого прикосновения, промокала полотенцем вымытые ноги. Потом намазала их кремом и йодом.
Перед тем, как улечься отдохнуть, она отломила от самой красивой ветки сиреневую кисть и положила ее между листами толстенной Большой Советской Энциклопедии. Ещё классе в пятом, когда делали задания по ботанике, она стала использовать эти папины книги. Они были такие тяжёлые и стояли так плотно в книжном шкафу, что заложенный в книгу цветок через неделю превращался в прекрасный экспонат для гербария…
Потянувшись, как кошечка, она улеглась в кровать и мгновенно уснула, как фея Сирени, среди своих подданных.
Мама присела рядом. Уснувшая дочка разметалась во сне. Мама взяла туфельки и покачала головой. На задниках запеклась кровь. А ведь предупреждала же!
Июньский полуденный ветерок играл с тюлевой занавеской, шелестел рисунками, стоявшими на мольберте. Сирень наполнила запахом не только Юлькину комнату, но и всю квартиру.
Мама взяла один из кувшинов с цветами и пошла к себе. Ей надо было успокоиться. А, значит, надо рисовать. Это было для неё лучшим лекарством. Она поставила чистый лист на мольберт и стала делать наброски. Сирень – нежный цветок, умирает быстро от любого сквозняка и духоты. Мама понимала, что в жизни дочки случилось что-то такое, что теперь надолго, а, возможно, и навсегда придётся распрощаться с покоем.
На носу вступительные экзамены, а тут какой-то Лёшка! Недобрый ветер принёс его. Мама поёжилась, хотя в квартире было очень тепло.
Такая девочка у них выросла послушная. Отличница. Умница. Вон, сколько грамот на стене висит, за отличную учёбу и победы в разных художественных конкурсах. Мальчики её пока не очень-то и интересовали. Придёт домой, да за учебники. А потом – на этюды с группой из изостудии. Никаких проблем. За хлебом не выгонишь!
А теперь вот ещё головная боль для них с отцом! Лёшка, видите ли… Кто, откуда, не очень-то выспросишь у такой молчаливой девочки, как Юля.
У мамы с Юлькой были своеобразные отношения. Но переживала, как ей казалось, больше сама мама. А с Юльки всё было как с гуся вода. Девочка была настолько скрытная, что даже уловить её настроение было невозможно. Единственное, что утешало – очень упорная и целеустремлённая. И, хотя унаследовала мамины таланты, мама была этому не очень рада.
Почему-то мама, сама художница, не приветствовала желание дочери стать профессиональным художником. Она хотела видеть свою дочь инженером, врачом, учителем, наконец, мотивируя это тем, что быть человеком свободной профессии очень тяжело. Наверное, она хотела для дочери какой-то определённости в занятиях по жизни, потому что всю свою жизнь была свободным художником. И она не могла пожаловаться, что эти занятия её не кормят. Они, занятия, кормили очень хорошо всё семейство, ничуть не меньше, чем папа – лётчик, летавший в загранку, что по тем временам было почти золотым дном.
Папа же, который появлялся дома только в перерывах между своими полётами и в отпуске, хотя и не разделял мнения жены, но против него не шёл. Он был редкостный подкаблучник. Но папа очень умело вставал между женой и дочкой, не допуская конфликтов.
А Юлька, засыпая, свернулась калачиком и вспоминала прошедший день: «…Какой чудесный и бестолковый выпускной… Сутолока, слёзы и цветы… Как будто похороны. А, может, и вправду, похороны? Той прежней беззаботной жизни. Сегодня в первый раз попробовала шампанское. Раньше мама и на Новый год не давала. Всё лимонад наливала. Голова закружилась, и отступило всё куда-то… А когда очнулась, иду уже одна по Александровскому саду. Босиком. Песня какая-то привязалась на язык… «По переулкам бродит лето…» И вдруг какой-то парень. Как с неба свалился. Симпатичный. Чужой?! Только почему-то показалось, что я его давно знаю… Или это шампанское?
Л-Ё-Ш-А.
Алексей.
Лёха…
Лёшка!

        - 4 -

– Ещё будешь? – тронула Юльку за плечо барменша, ставя перед ней новый стакан с мартини. – А то я уж думала, ты уснула. Послушай-ка, какую музыку я тебе поставлю.
Она повернулась к музыкальному автомату, бросила жетон, и из динамика тихо поплыли слова: «Словно сумерек наплыла тень, то ли ночь, то ли день...»
Юлька встала, отказавшись от ещё одного коктейля. Поставила пустой стакан на контрамарку и положила деньги рядом.
– Помнишь, эти, которых сегодня встречали, всё пели лет двадцать назад, – повернулась барменша от автомата. Но за девушкой уже беззвучно закрывалась стеклянная дверь бара.
– ЧуднАя, – подумала женщина, крутя в руках контрамарку...
Юлька спустилась по пандусу к автобусной остановке. Автобуса долго не было. Она уже пожалела, что оставила машину дома. Народу на остановке всё прибавлялось, и Юлька решила дойти пешком до следующей, где останавливались ещё два маршрута. Погода была хорошая, почему бы не прогуляться, не подумать о чём-нибудь, да хоть бы и о прошлом...
Несколько машин останавливались с предложением подвезти «такой красивый жэнчин!» Юлька давно уже научилась отшивать этаких. Кривя душой, она материлась в их адрес. Приглашающие сразу же отвечали на чистейшем русском: «Понял. Пардон».
Она прошла ещё одну остановку, потом ещё одну. Её перегнали несколько автолайнов, но она даже не подняла руку. Наконец, устав (каблуки-то были для проводов, а не для гулянья), она решила ждать автобуса. Но не села ни в первый, ни во второй...
От такой давки она отвыкла, пятнадцать лет уж за рулём. А в автобусе будут хныкать дети, изо всех подмышек будет разить потом напополам с дешёвым дезодорантом. Да ещё какой-нибудь дядя, повиснув на поручне, будет икать перегаром и луком. Юлька поморщилась и уже собралась идти пешком дальше, как её окликнул мужчина, который всё это время возился со своей машиной недалеко от остановки. Разумеется, предложил подвезти.
Юлька отрицательно покачала головой: «Спасибо».
– Ну, как хотите, – пожал плечами мужчина и продолжил копаться под капотом своей машины. А Юлька присела на лавочку автобусной остановки, прислонилась спиной к стеклянной стенке… И опять чередой пошли воспоминания, которые всколыхнула в ней нечаянная встреча в аэропорту…
Мужчина, предложивший её подвезти, кажется, что-то спросил у неё, но она словно отрешилась от всего окружающего. Она сидела с открытыми глазами, но ничего не видела вокруг, а, точнее, видела то, что возвращала ей память через столько лет… Со всеми подробностями… Цветом, музыкой, запахами… Чувствами и переживаниями…
Сколько, оказывается, вмещает память нашего сердца...
– Вам плохо? – Юлька очнулась от того, что кто-то дотронулся до её плеча. Это был мужчина, предлагавший её подвезти. Он почти час копался под капотом, а Юлька, как села на лавочку, так перестала подавать какие-либо признаки жизни. Он обратил внимание, что у неё дорогие часы, туфли и очень дорогая кожаная сумка.
Три автобуса останавливались, открывали двери, но так и не дождавшись её, уехали. Какие-то два парня на велосипедах с рюкзачками за спиной остановились напротив и о чём-то тихо заговорили, кивая в сторону Юли. Мужчина с грохотом захлопнул капот машины и кашлянул. Ребята оглянулись на него и быстро поехали прочь.
– О, нет, – Юлька открыла глаза, возвращаясь в действительность. – Просто разморило…
– Знаете что, вам нельзя здесь одной оставаться… Пустое шоссе… Одинокая женщина. Вокруг никакого жилья… Давайте-ка я вас всё-таки подвезу!
– Нет, нет. Спасибо! А с чего вы взяли, что я – одинокая?
– Извините… Но мне показалось, что вы боитесь меня, – сказал мужчина. – А зря. Ведь я вас узнал. Видел на выставке в Праге, где вы отказались продавать свою картину. Я такую бы тоже не продал ...
Юлька даже брови вскинула от изумления.
– Садитесь, садитесь! В ногах правды нет. И не хмурьте брови, пытаясь вспомнить, вам это не идёт. Прага! Влтава, Карлов Мост... Ах, как бы я хотел там жить...
Юлька, вопреки всем своим принципам, села в машину...
Салон машины всегда может многое сказать о своём хозяине. Это она знала, как давний автомобилист. В этой машине всё было в порядке. Не было масляных тряпок, торчащих из-под водительского сиденья, катающейся под ногами пластиковой бутылки с водой. На заднем сиденье лежала спортивная сумка с клюшкой для гольфа. А бутылочка воды "Перье" без газа была вставлена в специальное углубление рядом с рычагом переключения передач.
Попутчик перехватил Юлькин взгляд.
– Из Нахабино заезжал друзей проводить. В Нахабино сейчас лучшие поля для Гольфа. Вы не бывали?
– Нет, я только в бадминтон играю, да и то редко. Я не игрок вообще. Только на компьютере сама с собой в карты.
– Так куда мы едем?
Юлька сказала. Машина плавно тронулась с места, и Юлька с удовольствием вытянула ноги, сняв с них, по совету нового знакомого, туфли. Прогулка разморила её окончательно и она даже задремала немного. Да нет, просто провалилась в нахлынувшие на неё воспоминания. «Странным образом судьба свела меня с Лёшкой опять. Она словно даёт нам фору, полностью снимая с себя всю ответственность. Судьба, коварная дама, кого-то делает своим баловнем с первого дня, кому-то стелет полосатый коврик-зебру, меняя по своему усмотрению ширину полос... Кого-то, как котёнка, жестоко бросает на произвол равнодушной волны, насмешливо наблюдая беспомощное барахтанье, потом, вдруг протягивая либо спасательный круг, либо багор, чтобы оттолкнуть на глубокое место, поближе к омуту... И вдруг награждает того, кто вопреки её желаниям, сумел зацепиться за багор и вернуться на берег, раня руки и колени, которыми пришлось пропахать все острые прибрежные камни. Вот даже рука машинально опустилась на коленку, словно пересчитывая шрамы…
Сколько же раз я прокручивала в своей голове эти воспоминания. Я ведь могу сказать, какого числа то или это было… В каком тогда я была платье… Какая была погода… Противная память работает против меня самой… Это же просто как издевательство.  Что же теперь мне предложит насмешница-судьба, спасательный круг? Или оттолкнёт ближе к водовороту, из которого я уже не смогу выбраться…»
– Юля, Юлечка… Зачем ты помнишь всё это? – забывшись в полусне, сказала она самой себе.
Её попутчик посмотрел на неё и хотел что-то спросить, но по глазам её увидел, что она так далеко в этот момент…
Юлька плавала по волнам своих воспоминаний и переживаний...
Очнулась она оттого, что машина затормозила.
– Приехали, мадам.
– Мадмуазель, – поправила Юлька и заметила, как взлетели брови у её случайного попутчика.
Она потянулась и поставила босые ноги на теплую, мягкую травку-кудряшничек у калитки своей дачи. Любит она с некоторых пор ходить босиком...
Юлька поблагодарила, предложила деньги, от которых он почему-то брезгливо отмахнулся, и пошла к своей калитке, не оборачиваясь. Она уже забыла и Гулю с её семейством, и попутчика. Всё, о чём она думала сейчас, можно было определить одним лишь словом, вернее, именем.
Лёшка…
Отперев калитку, прошла по дорожке к дому, не обращая внимания на наблюдающего за ней человека, который любезно согласился подвезти её до дома. Он постоял немного, очевидно, рассчитывая на нечто большее, чем просто мимолётное знакомство.
Из-за калитки ему был виден навес, под которым стоял новенький фиат «Uno» ярко-желтого цвета. Он сразу понял, ещё в машине, что девушка эта не так проста, как кажется с первого взгляда. Потом махнул с досадой рукой и сел за руль. Ему предстояла довольна долгая дорога к себе на дачу. До МКАД и дальше в противоположный конец области. Надо было спешить. Был воскресный полдень, и шоссе потихоньку наполнялось машинами дачников. А ехать в плотном потоке... Кто не знает, как это утомительно! Словно мы все живём в этом нескончаемом потоке машин.
На траве в саду кое-где валялись стружки. Юлька строила новую дачу. После смерти родителей она не смогла оставаться на старом месте, энергетика была уже совсем другая, да и было одно воспоминание, которое с годами не утеряло своей остроты.
Продать дачу ей посоветовала Гульнара. Она редко без просьбы вмешивалась со своими советами в Юлькину жизнь. Но здесь не удержалась, видя, как страдает её подруга.
Понимая, что надо продавать дачу и уезжать, Юлька никак не могла решиться на это. Она не спала ночами. На этой даче она проводила всё своё свободное летнее время с самого рождения. Каждое деревце, посаженное вместе с папой, каждый куст сирени под окном был частью её самой. Вот только любимую беседку свою она тогда сломала. Она крушила её, словно Лёшку убивала. Теперь на этом месте клумба. Красивая… Пионы… Мама решила тогда посадить их, чтобы не пустовало место. А Юльке было всё равно, лишь бы не беседка…
…Вот и сейчас они, наверное, цветут. Взять бы мольберт. Нет, ничего не хочу…

        - 5 -

Всю прошедшую зиму Юлька обдумывала Гулины слова о продаже дачи.
Решив, наконец - продавать, так продавать, она приехала туда и долго-долго стояла у забора в конце сада. Оттуда была видна дорожка, по которой они с Лёшкой ходили за черникой в лес тем волшебным летом. Вылезали через потайную лазейку в конце сада. Шли по тропке среди ржаного поля и щекотали друг друга сломанными колосками. Юлька визжала и пыталась увернуться. А по дороге домой мазали друг друга черникой и хохотали на весь лес…
Наверное, этим хохотом и спугнули счастье…
Она понимала, что, продав дачу, уже никогда не вернётся сюда, не увидит этой полевой дорожки и окраины леса, где на закате сидели они с Лёшкой молча, глядя на первые проступающие на небе звёзды. А остророгий месяц казался подковкой, вывешенной в небе им на счастье. Вечерний ветерок нежно обнимал их. И так сладко было целоваться среди всей этой красоты. Юлька откидывалась на спину и протягивала к Лёшке свои руки… Умирать будет, но не забудет, какими сладкими были его поцелуи в тот летний июльский вечер…
А теперь другие люди будут ходить по саду, ухаживать за цветами, а, может быть, разведут огород, который она уничтожила после трагической гибели родителей. Промучившись пару лет с разными посадками, за которыми она не любила и не умела ухаживать, она наняла дачного сторожа и он, сравняв все грядки, засеял участок травой. Через несколько лет получился приличный газон. Она выносила на него мольберт и рисовала.
 
После долгих поисков, Юлька нашла этот участок, маленький, всего девять соток. Зато вокруг всё сосны... Да и публика другая. Дачный кооператив творческих работников…
Домик на купленном участке был такой древний, она решила сломать его и построить новый. Строители попались дружные и непьющие, за неделю подвели дом под крышу и уже заканчивали внутреннюю отделку.
А ещё Юлька купила этот участок, потому что помимо сосен вокруг дома были чудесные кусты сирени, разных сортов и очень ухоженные. Строителей она предупредила, чтобы дом вписали в пространство между сиренью, не повредив ни веточки.
– Художники все чудные, – сказал бригадир своим подопечным. – Но если дамочка за это доплачивает отдельно, почему бы не уважить человека. Мож, она её вдохновляет, та сирень.

Устав после прогулки пешком и переживаний, которые нахлынули на неё после встречи с Лёшкой, она присела на ступени террасы. Сколько просидела, не помнит. Словно задремала. Да что ж с ней такое сегодня? Наверное, просто организм таким образом пытался оградить её от лишних эмоций. Порыв вечернего ветерка хлопнул ставней и вернул её в реальность. Она накрыла стол на не застеклённой ещё веранде, заварила свежего чайку…
Приятный ветерок залетал в пустые ниши для рам, играл Юлькиными чудесными волосами и наполнял пространство запахами соснового леса. Сирень ещё только готовилась зацвести. Юлька с нетерпением ждала этого момента.
Свежезаваренный чай снял усталость, но не избавил от воспоминаний, хлынувших бурным потоком, закручивая в свой водоворот, сколько бы Юлька эти воспоминания ни отгоняла. Они всё это время жили параллельно с ней, словно за стеклянной стеной, иногда только высвечивая на экране памяти беззвучные картинки из прошлого… И вдруг сегодня вернулся этот запах. Запах, который она не могла забыть. Запах любимого человека. И она опять почувствовала себя голодной волчицей…
Юлька отхлебнула чай и закрыла глаза. Но она не спала, она просто вспоминала то, о чём хотела бы забыть навсегда…
Оклемавшись после расставания с Лёшкой, зализав раны и замазав синяки на разбитых жизненной дорогой коленках, она ударилась в учёбу. Были какие-то семинары, студенческие олимпиады и конкурсы. Юлька не пропускала ничего. Не давала себе возможности расслабиться, потому что понимала, что, как только будет малейшая остановка, печаль сожрёт её. И не подавится.
Результатом всех этих стараний стал красный диплом.
После окончания института ей повезло с распределением. Лет пять она покрутилась в одной из крупных газет на технической работе, от корректора до вёрстки, попробовала себя в журналистике. Потом поработала художником-оформителем в детском издательстве. Начальство благоволило к ней – она была незамужней - значит, никаких больничных листов по уходу за детьми. Она могла остаться подольше вечером, выйти в субботу. И к концу первого своего пятилетнего рабочего юбилея была уже начальником отдела в одном крупном издательстве, не переставая при этом каждую свободную минуту уделять краскам и полотну. Она хорошо зарабатывала, могла помогать родителям. Отдыхала всегда по первому разряду.
О её личной жизни не знал никто, кроме Гули, верной институтской подружки.
Гулька была истинным синтезатором идей, креативщицей высочайшего класса, поэтому и попала на стажировку в загранку, где нашла, наконец, того, кого сочла своей второй половинкой. Гуля, может быть, в душе и не одобряла Юлькиного монашества, но с советами никогда не лезла. Она от рождения была душевно тактичной. Единственный совет, который она позволила себе дать, это – обмен Юлькиной квартиры и квартиры покойных родителей на одну в хорошем доме в тихом центре, да продажа опостылевшей дачи. Гуля знала, что Юля расскажет ей всё сама, если захочет. Задавать лишние вопросы бесполезно. Они просто повиснут в воздухе…
Как бы хорошо было бы сейчас поболтать с любимой подругой!
Пару раз Юлька была в гостях в Барселоне, ездила вместе с Гулей, как подружка невесты, знакомиться с новыми родственниками подруги. Эх, надо бы собраться опять и махнуть туда. Шенгенская виза в кармане. Только позвонить Гуле, да билет купить…

Солнце уже клонилось к закату. Становилось прохладнее, и дышать стало легче. Сосны, среди которых располагался участок, приятно шумели в вышине. В бездонно-синем июльском небе, на недосягаемой высоте беззвучно скользил чуть видимой точкой самолёт, отсверкивая иногда лучом заходящего солнца. Юлька подумала, что вот там, в этой выси, сидят в самолёте люди, разговаривают и с нетерпением ждут посадки, чтобы встретиться с любимыми… А, может быть, получат багаж, выйдут в город и так же, как она, побредут одиноко дальше по жизни. И некому даже будет сказать пару слов…  И в пустом доме будет отдаваться эхом каждый шаг. А телефон – молчать… А они, только что парившие под небесами, будут прижаты к земле тяжестью одиночества…
И тут Юлька, всегда такая скрытная, поняла, что так тяготит её. Молчание. Конечно же, молчание. Да, теперь Юлька точно может подтвердить, что молчание – золото. Потому что знает, как дорого оно стоит.
Может быть, зря она не пригласила в дом того человека, который подвёз её? Он вдруг показался ей попутчиком в вагоне скорого поезда. Сойдёт где-то на полустанке и всё забудет…
Но догонять его было уже поздно. Она опять сделала выбор в пользу одиночества. И полюбила вдруг плакать-реветь, всё равно ведь никто не услышит. Но с годами слёз становилось всё меньше и меньше. Она грустно усмехалась – "усыхаю от тоски".

Продолжение