Три слона (продолжение)

        - 6 -
 
Первый семестр незаметно подошёл к концу, начались зачёты. Приближался Новый Год. На улице пахло ёлками, выставленными на балкон или привязанными к окну. Счастливцы тащили домой апельсины, шампанское и шпроты. А самые счастливые – ещё и плоский, покрытый белой плесенью, финский сервелат. Теперь кажется просто удивительным, как люди радовались, вытаскивая из шапки бумажечку с крестиком при розыгрыше праздничного заказа. Пахло пирогами из каждого кухонного окна.
 
Лёшка позвонил к вечеру 30 декабря. Спросил в непривычной для него манере: «Ты готова, дочь попова?» И засмеялся как-то неестественно. Юля молчала.
– Юль, – продолжил Лёшка, – завтра на Белорусской в три часа. Ты не забыла?
Это был Лешка и не Лёшка. Она знала все интонации его голоса. И сейчас не узнавала его…
– А сегодня мы увидимся? – тихо спросила она.
– Юлечка, милая, сегодня ещё одну халтурку отыграть надо.
Юлечка, халтурка… Это тоже были не его слова. Он никогда не называл её так. Её вообще никто и никогда так не называл.
– А вчера? Где ты был вчера?
– Играл на свадьбе. Встретимся, расскажу…
Он повесил трубку.

И наступило 31 декабря. Мерцал в синеватом сумеречном небе чудесный предновогодний снежок, было чуть больше двух часов дня, но Новогодняя нетерпеливая ночь уже опускалась на Москву.
Казалось, весь город пропитан запахом ёлок, пирогов и апельсинов. Морозец был небольшой, озорной, чуть-чуть щипавший щёки и подгонявший скорее к праздничному столу, семье, любимым, гостям. Дети приготовились подкарауливать Дедов Морозов с их мешками.
Мысль о мероприятии, к которому так долго готовилась Юлька, специально подгадывая его под волшебную Новогоднюю ночь, так дурманила и пьянила, что Юльке порой казалось, что шампанское будет уже ни к чему.
Всё зачёты были сданы, первый экзамен был 3-го числа, так что можно было немного расслабиться и провалиться с головой в то, о чём, как казалось Юльке, они мечтают оба.
Накануне вечером Юлька вернулась с дачи. Она протопила хорошенько печь и камин, вымыла полы, выбросила засохшие летние букеты, накрыла стол крахмальной скатертью, поставила приборы на двоих и шампанское. То самое, что они хранили с выпускного вечера специально для этого случая. Приготовила лыжи и санки, перетянула гирю на часах-ходиках. Застелила постель. На двоих. И сказала себе: «Молодец. Только бы ничего не помешало!»
Господи, да что это всё она, помешало – не помешало. Откуда такие мысли?… Словно кто в ухо нашёптывает…
Лёшка ждал её на условленном месте. Он уже купил билеты и узнал расписание электричек. За спиной на длинном ремне у него болтался огромный баул с самопальной надписью «PUMA», из приоткрытой молнии выглядывал гитарный гриф. С совершенно равнодушным лицом Лёшка откусывал здоровенными кусками мороженое и читал газету «Советский Спорт».
Юлька подлетела сзади и шлёпнула его по спине пакетом с только что купленным хлебом. Лешка обернулся, но на его лице Юлька не увидела тех чувств, которые переполняли её. Он просто улыбнулся, одними губами, но не поцеловал её в нос, как обычно.
– Конспиратор, – подумала Юлька. – Приберёг всё «на потом».
Вагон был такой тесный, что их прижали в уголке за последними сиденьями. Пахло праздником, кто-то даже пел уже: «Пять минут, пять минут...»
Так тесно прижатыми друг к другу им ещё не доводилось находиться. Юлька трепетала, сгорала от нетерпения. Бельё на ней было – хоть выжимай. Ей казалось, что на лбу у неё написано, зачем они едут вдвоём на дачу.
Но Лёшка молчал всю дорогу и пытался хоть на сантиметр отодвинуться от Юльки. Чем теснее она прижималась к нему, тем больше он отодвигался. Юльке показалось, что если бы не давка, он бы совсем отстранился от неё. Она не понимала, что происходит…
Протискивающийся к выходу слегка подвыпивший молодой мужчина, подмигнув Лёшке, сказал: «Гляди, как красавица твоя сомлела, уж не подкачай, дружок, оправдай желания! С новым Годом вас, ребята! Живите дружно!» Он засмеялся, обнимая свою спутницу. Та, хихикнула, поправляя чёлку, сверкнуло обручальное колечко.
На следующей станции толпа вынесла их к автобусу и разделила. Юлька услышала только Лёшкин голос, когда уже была в автобусе: «Не волнуйся, билеты я взял».
На пятой остановке им надо было выходить. Юлька выскочила на заснеженную остановку, обернулась, пытаясь увидеть Лёшку. Но автобус закрыл двери и поехал дальше. На остановке она была одна...
Юлька опешила. Она решила, что он не смог выбраться, сейчас автобус, недалеко отъехавший от остановки, затормозит, и Лёшка выскочит из него. Но автобус набрал скорость и скрылся в темноте, как будто растворился среди опускающейся метели. Юлька знала, что следующая остановка недалеко, Лёшка может выйти там и подойти к дому с другой стороны. Она побежала по улице к своей даче, надеясь увидеть свет в окнах и смеющегося Лёшку на пороге. Но окна в доме были темны.
По Юлькиной спине пробежал холодок. Ключи от дачи она отдала Лёшке. Запасные ключи были у сторожа по дачному посёлку. Она метнулась туда. Но в окнах сторожки света не было – видно, сторож ушёл к кому-то в гости.
Она побрела по тёмной улице между тёмных домов. Единственный фонарь был на шоссе у остановки автобуса и издали казался луной, странно покачивающейся под порывами метели. Всё дома были пусты. Юльке не было страшно, ей было просто так плохо, что не было сил бояться.
Дойдя до остановки и взглянув на часы, она поняла, что если последний по расписанию автобус не приедет, ей придётся возвращаться к дому, выбивать дверь сарая и ночевать там, завернувшись в старые пальто, чтобы не замёрзнуть. Она забыла уже про все свои желания, только влажное нижнее бельё холодило и раздражало. Хорошо, хоть валенки надела по совету мамы.

Автобус чуть было не проскочил мимо – видно, водитель не рассчитывал, что кто-то может быть на остановке в пустом дачном посёлке. Кондукторша узнала её и удивилась: «Девонька моя, ты что ж обратно, не встретил никто? Тот, с гитарой-то, заплатил за тебя и вышел сразу. Сама видела, как обратно на станцию побежал, электричка как раз подходила».
Юлька не ответила. Кондукторша, добрая полная толстушка, протянула ей пирог: «Угощайся. С капустой, бабушка моя пекла. Она у меня мастерица. Нам с Васенькой нынче до двенадцати в парк не успеть, в дороге Новый год и встретим». Отвернув полу пальто, она простодушно показала четвертинку водки, припрятанную в кармане.
Юлька вышла у станции, денег на обратный билет у неё не было, да и вряд ли какой-то контролёр мог появиться в такое время. Электричка подошла почти совсем пустая. Памятуя давнишний мамин наказ, Юлька села в первый вагон, поближе к кабине машиниста. Больше в вагон до самой Москвы никто не подсел.
Выйдя с вокзала, она побрела домой пешком, хотя автобусы и троллейбусы ещё ходили, но до дома было недалеко, да и видеть кого-то ей просто было невмоготу.
Даже лифт не стала вызывать, пошла пешком на свой пятый этаж. Каждый шаг отдавался гулким эхом где-то на двенадцатом этаже. Из чьей-то приоткрытой двери раздавался смех и звонкий лай маленькой собачки.
Голова гудела. Юлька машинально открыла входную дверь и удивилась темноте в квартире. Родители, очевидно, ушли к кому-то в гости. Это её немного успокоило: значит, не будет лишних вопросов. В темноте гостиной поблёскивала ёлка. Когда девушка проходила мимо неё, она зашелестела мишурой и звякнула игрушками от движения воздуха.
Не включая света, она разделась и легла. Потом вспомнила, что даже не умылась с дороги, и села на постели. В окнах напротив мелькали разноцветные огоньки ёлочных гирлянд. А под окнами на детской площадке, с хохотом и улюлюканьем резвилась подвыпившая компания.
Разбивая на мелкие осколки тишину пустой квартиры, зазвонил телефон. Она бросилась к нему с надеждой.
Кто-то ошибся номером, и осколок тишины, как в сказке о Снежной Королеве, попал ей колющей льдинкой в самое сердце.
С остервенением она схватила только что снятое нижнее бельё, попыталась его разорвать. Сломала ноготь под самый корешок... Заплакала от обиды. Да не заплакала, в голос завыла…
Всё также, в темноте, Юлька прошла на кухню, достала из ящика ножницы и со злостью и ненавистью искромсала скомканное кружевное бельё, за которым, выпросив талон для новобрачных у девчонки из соседней группы, давилась в очереди в салоне в отделе женского белья. Потом взяла пакет, сложила туда всё и брезгливо бросила его в мусорное ведро. Умылась, не включая света в ванной.
Уснула она мгновенно, как провалилась. Всю ночь ей снилось, что она продирается через заросли сирени в каком-то чужом и неизвестном саду... Вот тогда в первый раз она и увидела во сне ту странную старуху-индианку, которая манила её к себе пальцем.
Когда родители вернулись к вечеру следующего дня, довольные удавшейся встречей Нового года, Юлька всё ещё валялась в кровати. Силы будто бы покинули её.
Мама, заглянув в комнату, решила, что дочь тоже недавно приехала с дачи и легла отдыхать.
 
 
        - 7 -
 
Первый экзамен зимней сессии Юлька завалила. Вернее, она даже не пошла на него. Родителям сказала, что сдала досрочно. Есть и пить не могла, в горле стоял комок. К телефону просила не подзывать под предлогом зубрёжки. А она просто не могла говорить, будто онемела.
Все каникулы девушка пролежала на диване, прикрываясь учебником. Боялась маминых вопросов, потому что мама с самого первого дня знакомства с Лёшкой не одобряла их отношений. Пересдав кое-как экзамены, чтобы не лишиться стипендии, Юлька погрузилась в самый настоящий анабиоз. Организм, как мог, защищался от того шока, который ей пришлось пережить. Она и так была немногословна, а тут и вовсе замолчала. Боялась разговаривать, потому что ей казалось, что любое произнесённое слово отнимало у неё часть её самой.
Начались каникулы. А она сидела дома, потому что стоявшая солнечная погода, когда снег слепит глаза, раздражала её. И на фоне сияющего снега и ослепительно голубого неба солнце казалось ей чёрным, пожирающим всё вокруг пятном.
Потом начался следующий семестр. Незаметно проскочили февраль и март… Юлька была – никакая. Она приходила из института, бросала портфель, морщилась при виде оставленного мамой обеда и потом валялась целыми днями на диване, наглухо занавесив все шторы, накрыв голову подушкой, чтобы не видеть солнца.
Мама молча положила на письменный стол коробочку с поливитаминами. Наконец, ей надоело Юлькино валяние на диване, и она решила поговорить с дочерью.
– Девочка моя, хватит переживать из-за всяких пустяков! Не принц же он какой-нибудь!
– Мама, замолчи!
– Я не могу молчать, видя, как ты самоедством занимаешься. Он не стоит того. Ведь я тебя предупреждала!
– Но ты же его не знаешь!
– Знаю, девочка, очень хорошо знаю твоего Лёшу…
– Откуда, мама? Ты же даже по имени его никогда старалась не называть.
– Успокойся, Юля! Ты просто должна его выкинуть из головы.
– Но почему? Он поймёт, что не прав!
– Нет, деточка, не поймёт. Потому что у него уже давно другая девка. Вернее, жена… П-Т-У-шница. Он тебя на ПТУшницу променял… Понимаешь, променял!
Юлька поперхнулась:
– Какая жена? Откуда ты всё это знаешь, мама?
– Я давно знаю, девочка, мне его мама звонила. Про тебя спрашивала, и сказала, что ходила за разрешением на брак в райисполком. Девице этой ещё 18 лет нет. А она берем…, в общем, они ребёнка ждут…
– Кто – они?
– Лёша твой и эта девица его. На танцах её подцепил!
– Мама, и ты молчала? Видела, как я загибаюсь, и молчала?
Юлю стало трясти, будто у неё температура под сорок. Мама испугалась и пожалела, что завела этот разговор.
– Ты уйди, мама, уйди. Плохо мне. Но помощи твоей мне не надо. Лучше я подохну сегодня.
– Что ты говоришь, Юля?!
У Юльки потемнело в глазах, и она ткнулась в подушку лицом. Звуки куда-то отступили, перед глазами носилась какая-то серая мгла с чёрными точками. И мысль буравила голову: «Лучше подохну, лучше подохну… » А потом стало всё черно и безразлично.
 
… Она открыла глаза. Над ней склонился доктор, сующий ей под нос ватку с нашатырём.
– Что со мной? Где я?
– Дома, дома… Просто давление поднялось. Сессия. Переутомилась немного.
– Это не от сессии, доктор, не от сессии, понимаете… Он бросил меня… Как того зайку, что на лавочке промок…
– Доктор, что она несёт? – мама стояла сзади.
– Я всё знаю. А теперь послушай меня, девочка, – сказал доктор твёрдо и сердито. – Если хочешь жить нормально, всё в твоих силах. Иначе – больница такая есть. "Кащенко" называется, слыхала? Вот здесь я выписал все лекарства. Будешь принимать. И жить. Дома жить. В институт ходить. Понятно? Учиться, учиться и учиться. Как дедушка Ленин завещал…
– Да, – прошелестела Юлька, – я буду жить и ждать… Ждать… Он вернётся…
– Не надо ждать. Надо просто жить! Дальше жить. Не закончилась жизнь. И мир не перевернулся, понимаешь ты это?
– Разве? – Юлька подняла на доктора глаза.
– Да! Я приду через несколько дней… к тебе. Постарайся! – голос у доктора стал мягче.

        - 8 -
 
Гуля приходила в гости и садилась рядом. Молчала. Иногда они ходили прогуляться, как велел ей доктор. Просто молча бродили по улицам.
Потом начался второй семестр. Закончилась зима.
Та сумасшедшая весна кружила и дурманила. Прозрачный апрель, когда еще не было зелени на деревьях, только кое-где на солнечной стороне пробилась травка. Запах едва отошедшей после зимы земли смешивался с горьким запахом набухших почек и приводил душу и сердце в такое смятение, когда хочется плакать и смеяться одновременно и беспричинно. К ночи иногда еще температура опускалась до нуля. Весенний запах становился совершенно сводящим с ума всех, кто еще не потерял способность влюбляться в каждую новую весну и радоваться жизни.
А у Юльки было такое ощущение, что она замерзает изнутри, словно все внутренности обкололи новокаином. Самым интеллектуальным занятием для неё стала на время одна старая, ею самой придуманная игра. Когда-то давно, когда Юлька ездила в школу на метро, она очень любила считать узелки на проводах, которые тянулись вдоль линии. Она на память знала их количество, но каждый раз говорила про себя: «Если четное число, то тогда...» Желания иногда менялись, но число узелков оставалось прежним. А еще она считала машины «Победа», стоящие на стоянках в полосе отчуждения вдоль метро...
В конце мая вдруг раздался телефонный звонок. Звонили из Москонцерта, просили передать Лёшке, что все туры он прошёл, и его взяли в ансамбль.
– Почему вы звоните сюда, он здесь не живёт?!– удивилась Юлька.
– В документах указан ваш телефон. Передайте ему, 5 июня – первая репетиция, пусть позвонит, – женский голос назвал номер телефона.
Она уже поняла, почему позвонили именно ей. Прошлой осенью именно она моталась со всеми Лёшкиными документами, пока он проходил туры конкурса. Звонить сама она не стала, попросила Гулю. От неё она и узнала, что Лёшка лежит в больнице, чтобы «откосить» от армии, потому что взял академку. И опять играет на танцах в Одинцово…
И она решила поехать к Лёшке в больницу. Всю ночь писала ему письмо, потому что боялась что-то забыть, когда будут разговаривать. Она и не предполагала, что разговора может и не быть вовсе. Как наивны мы бываем иногда, независимо от возраста!
Даже Гуле Юлька не сказала, что едет туда, потому что та решила бы, что подруга сошла с ума…
День был жаркий, и пока Юлька добрела от станции Перловская до ворот больницы, был уже почти полдень. В регистратуре ей сказали, что больным разрешают по такой погоде прогуливаться в парке, и посоветовали поискать парня где-нибудь в тенечке. Юлька пошла бродить по дорожкам. Наконец, из-за кустов она услышала Лёшкин смех и какую-то возню. Она обогнула кусты и увидела смеющегося Лёшку. Он рассказывал что-то молоденькой медсестре в коротеньком кокетливом халатике. Раскрасневшаяся то ли от жары, то от смущения сестричка хихикала в кулак. Не каждый день такие красивые парни ей анекдоты рассказывают!
Лёшка попытался обнять сестричку, чтобы поцеловать. Она засмеялась и увернулась, но было очевидно, что возня эта ей по душе. И погода располагает.
Юлька подошла тихо и встала напротив них. Лёшка пытался еще что-то сказать сестричке на ухо, но медсестра увидела Юльку и вскочила, одергивая коротенький халатик.
– Привет, – сказала Юлька. – Как ты?
– ??? – Лёшка скользнул по ней невидящим взглядом.
– Вот, мама тебе прислала, – покривила душой Юлька и протянула ему пакет с домашним печеньем. – Там внутри письмо от меня. Потом прочитаешь...
Парень взял пакет. Нарочито небрежно и даже брезгливо вытащил Юлькино письмо и сразу же, чуть скомкав, забросил его в ближайшие кусты. А пакет с гостинцами протянул медсестре: «Угощайся, боевая подруга!»
Таким Лешу Юлька никогда не видела… Таким она его не знала… Стало так противно, что даже затошнило.
Медсестра протянула руку, чтобы взять печенье, но Юлька опередила её. Она ухватила пакет за дно и, приподняв над головой Лёшки, высыпала ему все на голову. Сахарная пудра с головы до пят покрыла его спортивный костюм, он стал похож на седого медбрата.
Сестричка хихикнула в кулак, быстренько встала и пошла к корпусу, оглядываясь на всякий случай – может, еще и бежать придется от такой агрессивной посетительницы. Но Юлька уже уходила быстрым шагом в другую сторону. Кружилась голова, в глазах мелькали мушки, и у самых ворот в кустах её вырвало, хотя с утра она ничего не ела. Она ухватилась за железный прут забора, чтобы не упасть. Железная решетка забора была установлена на кирпичном основании. Держась за прут, Юлька стала сползать по нему, чтобы сесть на это основание. Оно было грязное, засиженное птицами и заплеванное прохожими, но ей было все равно.
Лёшка, увидев это, хотел было развернуться и уйти к спальному корпусу. Там был фонтан, и в жару больным разрешали в нём купаться. Но увидел, что чуть не столкнувшись с выходящей Юлькой, к нему спешила Любаня, Юлькина печаль-тоска… Она была в цветастом платье-размахайке, не скрывавшем её уже округлившийся живот. У Лёшки заходили желваки на щеках: в прошлый раз, когда Любаня приезжала к нему, от неё несло перегаром. Он попытался вразумить её, но она только хихикала и отмахивалась… Сказала, что на дне рождения у подружки была.
А мимо Юльки, сидящей на каменном основании железного забора, проходили какие-то люди, мамаши с колясками, тётки с сумками... И все брезгливо обходили стороной. До неё донеслось даже: «Во, молодая, а уже нажралась с утра...»
Юлька сидела с закрытыми глазами. Сознания она не теряла, но ей мерещилось Бог знает что. Вот, среди проходящих мимо мелькнуло сморщенное старушечье лицо. Из-под фетровой чёрной шляпы спускались на яркое индейское пончо седые косы. В правой руке была трубка… Лицо всё увеличивалось и увеличивалось, надвигаясь и закрывая собой небо. Где-то она уже видела эту старуху... «Я её знаю? – подумала Юлька, – или во сне видела? Не помню… »
Кто-то тронул её за плечо… Юлька вздрогнула и открыла глаза. Веки были тяжёлыми, словно она ревела всю ночь. Рядом с нею стояла какая-то сердобольная бабуля, катившая к станции колясочку с редиской и прочей зеленью. Она остановилась, заглянула выцветшими своими глазами из-под сухих, словно пергаментных, век, погладила девушку по голове и сказала: «Плохо тебе? Пойдём, провожу до станции. Вставай, милая... Дойдешь?»

        - 9 -

Уже почти совсем стемнело. Стало прохладнее, и Юльке пришлось накинуть кофту на плечи. Ещё одна чашка горячего чая, и надо отправляться спать… Столько впечатлений и воспоминаний сегодня! А в голове крутилось; «Вот снова ночь, и снова я одна, как всегда... Я давно уже перестала ходить в какие-нибудь компании. Излишнее внимание чужих мужей только подчёркивает моё одиночество. Вот я там танцую, смеюсь, рассказываю что-то о своих путешествиях. А прихожу домой и каждый раз впадаю в истерику. Холодная и пустая кровать издевается надо мной. Вот уж и матрас себе купила водяной новомодный с подогревом, результат – нулевой. Мне ведь нужно совсем другое тепло… Его тепло… Его руки, губы, плечи…
Я понимаю, что со мной что-то не то. Никакие массажи, таблетки и психоаналитики не помогут, пока не к кому прижаться ночью. Да и что значит – не к кому. Другой никто не нужен, если нет рядом Лёшки. Нет этих искр, которые пролетали всегда между нами, стоило только нам прикоснуться друг к другу…
И я возненавидела ночи. Оттягивая момент, когда подходило время ложиться спать, я старалась всегда найти себе какое-нибудь занятие. Потом глотала таблетку и проваливалась в ночь безо всяких сновидений, чтобы утром снова стать весёлой и независимой деловой женщиной без всяких проблем. Да мне и не верит никто, что я совершенно одинока.
– Чтоб такая красивая девка, да была одна? Ха-ха, не модничай, замучилась, небось, в кавалерах копаться…
И только Гуля всё знает».
Да, только лишь Гульнара знала обо всём этом. Она не знала лишь одного, как помочь погибающей в полном смысле этого слова своей лучшей подруге…
 
Прошло уже две недели со дня их нечаянной встречи в Шереметьево. Лёшка не появлялся.
День был пасмурный и очень душный. По горизонту бродили фиолетовые тучи. Иногда издалека раздавалось урчание грома, усиливался ветер, но долгожданного дождя для избавления от духоты и пыли всё не было.
Нежнейшая сирень всевозможных оттенков, посаженная по периметру дома, поникла от предгрозовой духоты, но от этого запах её только усилился. Он заполнил всё комнаты дачи, всё пространство вокруг дома. Запах стал как будто бы концентрированным. Он терзал душу, приводил её в состояние полного изнеможения от того возбуждения и ожидания, которое вполне могло закончиться чем-то наподобие смерча или урагана.
Юлька подсознательно чувствовала, что сегодня должно что-то случиться, это тревожило её, потому что ритм её жизни, пусть и совершенно одинокой, был настолько отлажен, что она боялась любых перемен. Да и сколько раз уже точно такие же предчувствия её обманывали!
Она сознательно исключила возможность встречи, отказав в визитке и оставив барменше контрамарку. Но прекрасно понимала, что тот, кто захочет её найти, найдёт... Юлька лгала самой себе, что не ждёт его.
Ожидание – вот то состояние, в котором она находилась всё это время. И прекрасно понимала, что за столько лет человек мог измениться совсем. Мог возвести в степень все свои пороки или добродетели.
Две недели стали своеобразной меркой...
Такой срок она отмерила ему на размышления и действия. И этот срок сегодня подошёл к концу...

Две недели. И вся жизнь без него. Эта одинокая жизнь, от которой она так устала, теперь и вовсе без него больше не имела никакого смысла. Наверное, любовь переродилась во что-то... Но то сумасшедшее желание, которое жило в ней в неё все эти двадцать лет, отодвинуло назад все чувства, включая разум.
Она обошла снова весь дом. Бесцельно переставляя стулья и вазы с сиренью, флаконы на трюмо... Духота сделалась невыносимой. Листья на деревьях повисли бессильно.
Подошла к своей кровати и поняла, что ни одной секунды она не сможет больше в ней находиться одна. Она достигла того рубежа, за которым больше ничего нет...
Дальше – Вечность. Космический полёт души...
Юльке сначала стало страшно, потом вдруг она ощутила необыкновенную лёгкость, представив себя освободившейся от преследующего её кошмара женского одиночества. Одиночества, как прочитала она в каких-то стихах.
Одинокой же, по сути, она не была никогда. Не было недостатка в комплиментах, внимании со стороны мужчин. Но всё они почти сразу ставили её на ту ступень, где внимание и комплименты относятся к её уму, деловым качествам, талантам... Собственно женщина в ней их, мужиков, не интересовала.
...Лет десять назад она, по совету психоаналитика, купила себе вибратор. Не поскупилась, выбрала по всем совпадающим параметрам. Кассету купила соответствующую, с ласковыми словами и вздохами. Час выбирала, замучила продавщицу. Приехала домой, прочитала все инструкции, кассету поставила на магнитофон...
И поняла, что даже самой себе она не может принадлежать, а только ему. Юлька тогда сложила всё в коробку, закинула на антресоль и расхохоталась...
Но это был плохой смех. Как-то незаметно она всхлипнула и поняла, что слёзы на её щеках совсем не от смеха. Когда-то давно, бабушка говорила ей: «Поплачь, легче будет». Те времена ушли безвозвратно... Не зря ведь говорят, что всегда человек, будь то взрослый или ребёнок, всегда плачет для кого-то...
Теперь же от слёз болела голова, и приходилось делать примочки на глаза и покупать дорогущий крем, чтобы не было видно припухлостей.
Юлька подняла глаза и увидела в зеркале...
Нет, не себя. Вернее, себя, только лет двадцать тому назад. Это был мистический взгляд в прошлое. Это была она и не она.
Зеркало лгало ей отсутствием времени. Оно смеялось над ней. Издевалось беспощадно. Она разделась, расчесала волосы. Из зеркала на неё смотрела всё та же девочка, с надеждой прильнувшая к любимому в новогодней электричке. Та девочка, которая жила ожиданием стать первой любимой и единственной женщиной для человека, который был её первой любовью.
В спальне было жарко, гроза так и не началась, только дразнила раскатами грома. Юлька села за стол, взяла ручку и открыла свой дневник. Она решила сделать последнюю запись... Потом надёргала из букетов самых красивых и тонких веточек, сплела благоухающий венок. И достала из комода самую свою красивую и любимую ночную сорочку...
На улице тем временем совсем потемнело, ворчание грома стало более грозным, появился ветерок.
Юлька достала из аптечки все свои снотворные таблетки, высыпала их в ладонь.
Когда она вышла на улицу, первые капли дождя уже легли слезинками на окна, ветер усилился. Сосны шумели в вышине огромными пушистыми ветками. Сирень от первых же капель дождя воспрянула и раскрыла свои самые последние бутончики на каждой кисти.
Юля открыла дневник. Это будет последняя запись. Рука дрожала - то ли от того, что прохладная льняная рубаха холодила тело, то ли от того, что всю её сковал страх, несмотря на окончательно принятое решение раз и навсегда покончить мучениями, истерзавшими Юльку окончательно...
Юлька направилась к беседке. Молния прочертила небо сиреневым сполохом. В беседке на столике стояла бутылка минералки. Она налила себё полстакана, закрыла глаза, чтобы помолиться и попросить прощения за то, что она собиралась сделать.
Хотя знала, что за это прощения не бывает. Но теперь уже всё равно... Она говорила сама с собой: «Даже поплакать о мне будет некому. А пока эти известия долетят до Гули в такую недосягаемую сейчас Барселону, боль утраты не будет для неё такой уж и острой, другая жизнь притупит воспоминания о далёкой теперь подруге...» А Юля вся была поглощена тем, что задумала.
Дождик накрапывает всё сильнее. Волосы стали влажными и душистыми от надетого на голову сиреневого венка. Как в тот день, когда мы познакомились, и он наломал мне целую охапку сирени. Она вдруг представила, как буду лежать под проливным дождём, освещаемая вспышками молний, как мокрая рубаха облепит очертания её так не тронутого им тела... Интересно, скоро ли и кто её найдёт, закричит ли... А если закричит, то от чего, от страха увиденного или от ужаса потери?!
А, может быть, никто и не станет её искать. Она давно уже живёт свободным художником.
Наверное, вся эта затея совершенно бессмысленна, ведь она – актриса в пустом зале жизни... Оваций не будет, как и слёз... От этого ещё обидней. Надо поплотней сложить таблетки в ладони и залпом выпить всю воду, иначе может стошнить, и план с позором провалится.
С позором... Смешно, право… Позором перед кем? Зрителей нет, все билеты остались в кассе...
Лёшка, прости меня… Я тебя не дождалась… Вот и лопнула эта струна… и до 16-го этажа я не добежала…
ЛЁША!!!
 
Юлька закрыла глаза и наклонилась над ладонью, чтобы одним махом закинуть всё в рот. Гром в этот момент наконец-то перестал ворчать и раскатисто обрушился с неба вместе с ливнем.
Она зажмурила глаза, хотела перекреститься, но испугалась – вдруг рука отсохнет… Хотя какая теперь разница. Не всё ли равно, с какой рукой её положат в гроб… Вздохнула глубоко и одним махом закинула всё, что было в ладошке, себе в рот. Глотнула воды и без сил опустилась на ступеньки беседки…
Дождик припустился во всю мочь. Кисти сирени потяжелели от воды и опустились ближе к земле. С них ручьём текла вода. Сирень словно плакала вместе с Юлькой.
Гром то становился тише, то опять раскаты его проносились прямо над головой. Гроза ходила кругами над дачным посёлком.
То ли Юльку стало клонить в сон, то ли она просто стала впадать в забытье, – видно, проглоченные таблетки начали действовать… Она подняла голову к небу, словно просила прощения за свою человеческую слабость… Вдруг показалось, что комок подкатывает к горлу, вот-вот стошнит... Она зажала рот рукой, сглотнула через силу…
Опять тошнит… Или это её так укачало в новогодней электричке. Как много народу, душно и тесно. Толкаются все… Кто-то песни дурацкие поёт. Какие пять минут, до чего пять минут?.. Лёша… Мне плохо… Перед глазами всё куда-то поехало, завертелось и стало быстро темнеть, словно в кинозале перед сеансом.
Ноги… Почему так жжёт ноги?... Ах, она же натёрла их новыми туфлями. Как холодно идти по мокрой брусчатке ранним утром… Солнышко куда-то спряталось… Как много капель падает с деревьев в Александровском саду. Вот уж вся промокла… Даже знобить стало.
Эти её стоны услышала женщина с соседнего участка. Накинув плащи и прихватив мобильник, они с мужем побежали к ней. Долго возились с калиткой, потом просто вышибли её и увидели девушку, лежащую на ступенях беседки. Стали вызывать скорую.
Скорая въехала в заранее открытые ворота. Стало уже смеркаться.
– Что тут? – спросил подошедший доктор.
– Не знаю…
– Да, суицид, похоже. Видишь, коробка из-под снотворного? Фельдшер, давай кружку, промывать будем. Быстро! Быстро все делают то, что я скажу. Вопросов не задавать! Начали! В дом не понесём, и так промокли, да и грязи будет много. Давай, мужик, в дом, вода нужна. Много воды и полотенце побольше принеси! Одеяло! Пошёл, я сказал! Бегом!
Юлька на секунду приоткрыла глаза. Она собрала последние силы и что есть мочи крикнула куда-то в пространство: «Лёша!!!!»
Налетевший из-под грозовой тучи ветер подхватил и усилил этот её крик. Понёс его над лесом куда-то дальше. И эхо повторило его многократно, отражая от стены обрушившегося ливня.
А Юлькины глаза закрылись навсегда.
Доктор посмотрел на часы и сказал фельдшеру: «Пиши, время смерти… »
– Поехали, – сказал доктор, – перевозку я пришлю.
– Не заблудитесь? – спросил Юлькин сосед.
– Нет, мы этот посёлок хорошо знаем. Тут всё художники, поэты да музыканты… Творческие все личности, ё-моё… Только проблемы у всех вас одни. Вы ж не такие, как все… Всё у вас кризисы какие-то. Ну, да ладно, ты и сам всё знаешь.
… Гроза давно уже ушла… Стало очень тихо, ни один листочек не шевелился. Но все кисти сирени почернели и сморщились в Юлькином саду.

Лёшка ввалился в гримёрку с огромной охапкой цветов. Поставил их в заранее приготовленные вёдра с водой.
Довольный тем, что запись диска закончена, он торопился к Юльке на дачу. Дорогу он разведал заранее. Приезжал несколько раз, но её не оказывалось дома.
– Юля, Юля… – он с довольной улыбкой произносил это забытое им имя. Как он мог его забыть?
Сейчас он торопился как никогда, что-то подсказывало ему, что сегодня опаздывать ему нельзя. Он приложил руку к сердцу, словно проверяя, бьётся ли оно… Там, в нагрудном кармашке его рубахи шёлковой рубахи с золотой пуговкой на кармане, в которой он обычно выступал, лежало колечко. Для неё… Для Юли.
Это было колечко, которое дала ему лет пять назад уличная гадалка, когда он был на гастролях в Мексике.
Гадалка была старой индианкой с седыми длинными косами, спускавшимися на пончо из-под национальной фетровой шляпы, надетой, несмотря на сорокоградусную жару. Она вложила колечко в его руку, загнула пальцы, накрыв их старой морщинистой красно-коричневой рукой, больше похожей на корявую ветку дерева, и что-то сказала старческим хриплым, но всё равно гортанным голосом.
– Это для той, которая ждёт тебя уже слишком долго. Торопись, ты можешь опоздать, – она устала ждать. Пусть большой грохот и вода не испугают тебя и не отвернут от дороги, только берегись Трёх Слонов... – перевёл сопровождающий их группу гид.
Лёшка хотел спросить, каких таких Трёх слонов, но гадалка, отхлебнув текилы из замурзанной бутылки, затянулась трубкой и, словно отключилась от всего вокруг, закрыв глаза морщинистыми веками, на каждом из которых был нарисован глаз. Это, по объяснению гида, был знак ясновидения... Всевидящее око... Группа двинулась дальше, а он всё оглядывался. Что-то приснившееся ему когда-то давно померещилось вдруг в образе этой уличной гадалки.
– Ты вернёшься? – спросил Стас, барабанщик ансамбля, устраиваясь на диванчике.
– Нет, – твёрдо сказал Лёшка, – спи, Маринка за тобой приедет, она звонила только что.
И Стас провалился в крепкий сон.
– Господи, как душно! – сказал Лёшка, решив открыть окно. Но в это время ветер с грохотом распахнул раму. Лёшка обернулся к окну и онемел…
Или ему только показалось, что он дремлет? Сначала раздался какой-то свист, вроде ледяной ветер задувал откуда-то. Но ни одна занавесочка не дрогнула на окнах. Стало очень холодно. Лёшка поёжился. Беззвучно приоткрылась дверь в гримёрку. И теперь он уже точно не мог понять, спит он или это всё происходит наяву. Он протёр глаза. В кресле напротив сидела та самая уличная гадалка из Мехико. Он хотел встать, но ноги не слушались его.
– Ты не послушался меня, – сказала она своим гортанным голосом, – ты опоздал.
– Всё врёшь ты, старуха! – в запальчивости крикнул ей Лёшка.
– Смотри же теперь! Смотри… – зеркало в гримёрке превратилось в экран.
И Лешка увидел лежащую в беседке Юльку, машину «Скорой помощи», каких-то людей вокруг. И, самое главное, он увидел, как Юлька в последний раз открыла глаза и произнесла его имя…
Лёшка обернулся к гадалке, на соседнее кресло. Оно было пусто, только несколько дымовых колечек от трубки индианки ещё витали в воздухе.
 
Дождик зарядил с утра, к тому же на дороге много было глины, натасканной колесами Камазов, – МКАД ремонтировали и днём и ночью. Во многих местах дорога была сужена вдвое, и регулировщик по очереди пропускал машины то в одну, то в другую сторону.
Подъезжая к такому сужению, Лёшка увидел, что вот-вот перекроют движение в его направлении, поэтому нажал на газ, чтобы успеть проскочить. Но регулировщик повернулся к машинам лицом и поднял жезл. Пошёл встречный поток машин. Громада трейлера неслась навстречу неотвратимо.
Гаишник с жезлом, как спортсмен, перепрыгнув через пластмассовое заграждение, чтобы не быть раздавленным между двумя машинами, скатился кубарем по скользкому склону кювета, потеряв фуражку.
Лёшка со всей силы нажал на тормоза, забыв, что дорога скользкая от проливного дождя и натащенной колёсами глины. Водитель трейлера, идущего навстречу, тоже стал тормозить.
И тут Лёшка увидел, что за рулём трейлера сидит его Судьба...
За какие-то несколько секунд вся Лёшкина жизнь проскочила у него перед глазами.
Цветущая в палисаднике сирень.
Новогодняя электричка.
Мальчик-даун, которого родила ему Любаня, оказавшаяся большой любительницей спиртного, и которого он ни разу так и не видел…
Потом, через полтора года, похороны самой Любани, спившейся после смерти сына.
Случайная встреча с Юлькой в Праге, где он с ансамблем сопровождал делегацию художников. Тогда он увидел её впервые за почти двадцать лет, но никак не мог вспомнить её имя. Словно что-то мешало. Он попытался через посредника купить Юлькину картину, чтобы была причина для встречи, но она не была выставлена на продажу… А на следующий день, когда он зашёл на выставку, то увидел, что её картин уже нет. Менеджер сказал ему, что она уехала, потому что что-то случилось дома. Но каталога под рукой не было, а имени её он не помнил… Как ни пытался Лёшка, но словно бы кто-то стёр из памяти это имя.
А Юлька улетела в Москву, потому что пришла телеграмма: в аварии по дороге на дачу погибли её родители…
Лёшка понимал, что за тот поступок он будет платить по счетам всю жизнь... Он считал себя виновником всего того, что случилось. Всё врёт эта гадалка… Юля ждёт его!
И только тогда, две недели назад, в Шереметьево, словно чей-то голос шепнул ему забытое и такое любимое имя… Юлия, Юля… Юлька!
Именно об этом он и хотел рассказать Юльке, как на исповеди...
Он словно впал в забытьё. И вдруг среди всех этих воспоминаний раздался истошный крик. Кто-то звал его. Страшный крик, исходящий от самого сердца… Он прогремел над лесом, ветер разметал его над дорогой. Кто-то предупреждал и звал его… Юля, Юля! Конечно, только она могла так кричать...
Лёшка вдруг опомнился. До столкновения с трейлером оставались какие-то секунды.
Лёшкин Ситроен влетел на всей скорости под развернувшееся шасси тормозившего прицепа трейлера, на котором были нарисованы три весёлых слоника под зонтиками, и было написано «САМЫЕ ЛУЧШИЕ ЗОНТИКИ В МИРЕ!»
В наступившей черноте последнее, что он услышал, был гортанный голос гадалки в фетровой шляпе: «Я ведь предупреждала тебя… Ты опоздал!»

Окончание

Их похоронили в одной могиле на Троекуровском кладбище в Кунцево. Как Ромео и Джульетту. Через год, когда осела земля на могиле, друзья из Лёшкиного ансамбля поставили им один памятник, который оплатила Гуля, Юлина подруга. Она и заказала испанскому скульптору изваяние. То были два голубка, державшие в клювах то самое колечко, которое дала Лёшке мексиканская гадалка…