Валюша

Девочка родилась крупненькой и здоровой. С сильным голосом. Таким детям родители обычно очень рады. Ее же мама, слыша крик дочери, чаще горестно вздыхала, чем улыбалась. Ведь отец девочки не был с ней расписан. Еще как только услышал от Галины, что она беременна, сразу пригрозил, что бросит ее, если та родит.
Но ведь ей под тридцать... А замуж идти никто не предлагал. Мама же, с которой они жили вдвоем в маленьком домике на окраине города, уже лет десять ежедневно напоминала, что каждая женщина обязательно должна родить...
Галина подумала-подумала, да и рискнула. Авось не бросит?..
Но... Все-таки бросил! И даже уехал подальше от нее, на БАМ, за длинным рублем – он мечтал о машине, а не о детях. Ей же оставалось только ждать, да надеяться лишь на совесть его, вздрагивая от каждого скрипа калитки.
И вот однажды, как всегда в последнее время, на стук в дверь побежала открывать она, и беспокойно стучащее сердце не обмануло ее. Это был действительно он! Такой долгожданный! Похудевший, небритый и кое-как одетый, с каким-то свертком в простой авоське... Они еще ничего не сказали друг другу, а она уже поняла, что все-таки нужна ему!
Бабушка ушла ночевать к соседке, чтоб не мешать «молодым», надеясь в глубине души, что у маленькой Валюши появится наконец папка...
В авоське у Николая оказалась литровая бутылка водки. Он поставил ее сразу на стол. Галина засуетилась, счастливая, собирая угощение, а Николай присел около дочки, впервые разглядывая ее.
– А на меня-то совсем и не похожа... – констатировал он.
– Почему же, Коль? Смотри-ка, и лобик узенький, и нос, как у Буратино, – вылитая ты.
Он пощупал свой нос, потрогал у девочки и, видно, согласился. Но ни разговаривать, ни играть с детьми он не умел и не любил. А потому скоро поднялся и сел за стол. Не дожидаясь, пока присядет Галина, налил водки и выпил один. Сморщился, крякнул, и начал свой рассказ:
– Беда со мной приключилась, Галина. Заработал я немного деньжат, соскучился, – дай, думаю, навещу да, может, и заберу вас с собой. С семьей там лучше. (При слове «семья» у Галины чуть сковорода не выпала из рук). Семейные там хоть не все пропивают, жены не дают... Но по дороге, Галь, обобрали меня и документы все вытащили. Куда бы я подался сейчас? Как все-таки хорошо, что вы у меня, родимые, есть. Восстановим бумаги и махнем на БАМ втроем! Квартиру сразу нам дадут. Я уж все обговорил, меня там ценят.
– Мама не отпустит, если не распишемся, – слегка воспротивилась Галина.
– Да распишемся-распишемся. Мое слово – олово!
После этих заверений ей ничего не оставалось, как броситься перед ним на колени и плакать от счастья. И он обнял ее, и тоже прослезился. А маленькая дочурка подползла к родителям, встала на ножки и, поддаваясь общей радости, стала улыбаться и приседать. Будто папины планы ей были тоже по душе...
Родители выпили за встречу, за свое будущее семейное счастье, за здоровье Валюшки. Потом снова выпили, и снова разговоры, разговоры, планы, мечты…
Досидели так дотемна, девочка устала и, видно, уж спать захотела, стала канючить. Но Николай все не отпускал от себя Галину. Детский же плач очень раздражал его. И наконец ему стало невтерпеж, он подхватил Валюшку поднял на руках вверх. Дочка испуганно и серьезно уставилась прямо ему в глаза, стараясь, наверное, понять, что он задумал.
– О!.. Гляди-ка, Галюнь, как смотрит на меня – как Ленин на буржуазию… Но ничего, мы тебя научим на БАМе Советскую власть любить! Мы из тебя сделаем человека!
С этими словами он посадил Валюшку прямо на обеденный стол. И чему-то рассмеялся. И Галина засмеялась. Ей нравилось все, что бы он ни сказал сегодня и что бы ни сделал.
– И все-таки, – подумав немного, продолжил Николай, – дети на БАМе – это, конечно, обуза, яслей там у нас пока нет. А вкалывать бы лучше напару. Вдвоем мы быстрее капиталец нажили бы...
Но, подумав, что Галя может обидеться, решил ее тут же успокоить:
– Но ничего, я пока и один поработаю. Пока еще здоровьице есть!
Она обняла его, благодарная и уже хмельная. А девочка, предоставленная себе, потянулась неосторожно за бутылкой (необычной новой игрушкой), сшибла ее со стола и... повалилась следом!.. Да так неудачно, что спинкой как раз на нее и упала!..
Душераздирающий крик заставил вздрогнуть обоих родителей! Мать бросилась поднимать девочку, а отец – водку.
Галина бегала по дому, укачивая и успокаивая дочку. Хмель сразу весь – вон! То и дело подбегала к Николаю и, в волнении, спрашивала:
– Что делать, Коль?! Что делать-то?! Ой, хорошо – мамка не видела! Убила бы обоих!
А девочка все не могла успокоиться, все закатывалась в плаче.
Она почти всю ночь не спала, крутилась и просыпалась, и снова, и снова плакала. Не спали и родители. Николай то и дело вставал курить, и было видно, что все ему надоело и все его раздражает.
«Бросит он нас, как пить дать бросит, – переживала Галина, – угораздило же Вальку именно сегодня упасть! Ведь как убитая всегда спала...»
Под утро девочка, умучившись, уснула. Пришла бабушка. Стало тесно и неудобно в хибарке. С непривычки, все мешали друг другу. «Молодые» же шептались за занавеской:
– Галюнь, у нас деньги есть?
– Есть.
– Слушай, ведь выходные, давай махнем к Петровым в гости. Они обрадуются – вот увидишь! И ты устала быть нянькой-то. Хоть развеешься немного.
– Счас, спрошу мамку. Останется с Валюшкой или нет?
Мама согласилась остаться. И, быстренько собравшись, пока девочка спит, они уехали. На все выходные, да еще и понедельник прихватили...
Бабушка же мучилась с внучкой, которая то и дело капризничала, и принималась вдруг плакать, непонятно отчего... К понедельнику только успокоилась, стала потихоньку играть. Но ползала мало, а на ножки вообще старалась не вставать. В глазах же ее появилась какая-то печаль-грустинка, как будто бы она узнала о себе что-то очень важное, но рассказать не умела...
Николай хлопотал о документах и старался приходить домой попозже. Они с мамой как-то не сжились сразу и попеременке жаловались Галине друг на друга. Валюшка же все капризничала и плакала. Кончилось все так, как Галина и предполагала. Получив документы, Николай поставил ультиматум: или они с Галиной уедут вдвоем, или он укатит один. Терять его во второй раз она не хотела и согласилась, но только после росписи. Это было ее единственным условием. Расписавшись, они умчались на «стройку века» одни, оставив маме своего ребенка и странную записку. Мол, так и так... Прости, мама... Но иначе было нельзя. Будем помогать деньгами. Когда-никогда приедем...
А через год вдруг еще удар! Да какой! Врачи обнаружили, что у девочки деформирован позвоночник, что у нее развивается горбик и что процесс необратим…
– Как так?! – разводила в ужасе руками бабушка.
– А вот так! – отвечали ей врачи. – Падала она у вас, сами недоглядели, раньше нужно было ребенка нам показать.
Бедная бабушка в слезы. Значит, не доглядела, старая; значит, на всю жизнь теперь виновата! Но делать нечего, надо сообщить родителям, повиниться... И послала на БАМ длинное и мокрое от слез письмо...
А в ответ – очень сухое послание:
«Мамочка! Мы с Колей посоветовались... И подумали, что сам Бог подсказывает, что ребенок этот ни нам, ни кому другому некстати. Мы оба его не хотели... И зря только тебя я послушалась, родила ее... А когда не хочешь, а рожаешь, то вот результат! Если у нее поврежден позвоночник – это все! Уж мы с Колей кое-что понимаем в этом. Горб-то – это само собой... Она еще и дурочкой может стать. И ноги могут отняться... Не жилец она на этом свете. И в любом случае – инвалид. А кому нужен инвалид? Я не инвалид, а замуж еле вышла. Спасибо Коленьке, что надо мной сжалился. Его я люблю за это больше всех. И больше всех боюсь потерять. Мы с Колей только жить начали! Квартиру получили, пока хоть и в бараке, а своя. На мебель копим. Машину Коля мечтает заиметь. И вдруг ты пишешь – приезжайте... Мама! Не мучайся, сдай ее куда-нибудь. Пока маленькая, это проще будет сделать. Я знаю, будешь сначала против. Но ты подумай сама. Ну кому нужны такие жертвы? Да и ей легче будет жить среди таких же... Значит, Богу так угодно. Ты же верующая! Пока все... Целуем тебя – Галина, Коля».
«Вот и все! Вот и отреклись. Здоровая она была им помехой, а калека и вовсе не нужна. Бога вспоминают, окаянные! – горько размышляла бабушка Валюшки. – Да разве этому Он учил?! Разве этого Он ждет от нас?! Что же будет с бедненькой больной девочкой, если родители, и те – отторгнули ее?!»
А над Валюшкой действительно, словно проклятье нависло! Девочка плохо развивалась и плохо росла. Но зато быстро развивался и рос ее горб. Один горб – это уже горе! Но это был еще не самый страшный удар!.. Врачи обнаружили у нее в трехлетнем возрасте уплотнение эндокринной железы. Из-за этого, или из-за чего еще? Но случилось ужасное! Девочка стала с этого момента расти и стареть – одновременно.
Бабушка неустанно строчила родителям письмо за письмом. То упрашивая и умоляя, то проклиная их обоих. В ответ – гробовое молчание! Потом все-таки пришло письмо с БАМа, оно было последним и написано чужой рукой. Мол, такие тут больше не проживают. Съехали в неизвестном направлении и просьба по этому адресу больше не писать...
С раннего детства болезни приучили Валю к терпению. Не было, наверное, дня, чтобы она не испытывала боли. Как и все дети, когда ей было очень плохо, она призывала маму. Она спрашивала часто бабушку о ней. Бабушка показывала ей фотографии и, жалея дитя, говорила, что мама надолго уехала в командировку. Так далеко, что оттуда не приходят ни письма, ни подарки... (Переводы давно уже не приходили от родителей). Мол мама обязательно вернется. Бабушка и сама в глубине души все-таки надеялась на это. Валюшка с серьезным и взрослым не по возрасту лицом, глядела на мамины фотографии, слушала внимательно бабушкины рассказы и верила, что мама скоро приедет…
Но проходили год за годом. Старела и совсем уже слегла бабушка. Старилась от своей страшной болезни и внучка. А родители все не ехали... Валя вырезала мамину фотографию и приклеила на картонку, разрисовав ее цветами, и подписала старательно: «Моя любимая мамочка, зачем ты так далеко?..» 
Девочка уже ходила в школу. Дети ко всему быстро привыкают. Привыкли они и к своей горбатенькой, старенькой ровеснице, которая в свои десять лет стала выглядеть уже на сорок. Она отличалась старательностью и училась чуть хуже других только из-за пропусков занятий по болезни. Помимо того, что она была девочкой разумной, терпеливой и спокойной, она обладала еще и очень добрым сердцем. Она любила всех слабых, больных и несчастных. Жалела, ласкала щенков и котят. Помогала, как могла, бабушке по дому, ходила в магазин... Любила, конечно, играть в куклы, как и все девочки, но, в отличие от них, не любила смотреть в зеркало. Она не успевала привыкать к быстро стареющему, как ей казалось, чужому лицу, тоскливо смотрящему с холодного стекла. К одиннадцати годам ей было на вид уже под пятьдесят. К тринадцати можно было дать и шестьдесят. У окружающих, знающих ее судьбу и настоящий возраст, она вызывала и жалость, и отвращение одновременно. Волосы у девочки поседели и стали редкими. Белки глаз желтыми, как и поредевшие зубы. На устах же – наивная улыбка, которая на таком лице казалась неуместной. Старая, седая и горбатая, она стала уже догонять внешностью свою бабушку, у которой, в конце концов, не хватило сил переносить это испытание, и она умерла, оставив внучку сиротой, при живых родителях...
Валюшку взяла к себе дальняя родственница. Верующая и очень сердобольная одинокая женщина. В поселке, на новом месте, не все встретили Валю с пониманием и сочувствием. Ее и сторонились, и побаивались, а дети проявляли иногда и жестокость. И как-то раз мальчишки, дразня и обзывая, стали бросать в нее камни, словно в заразную собаку. Один из камней попал ей в голову, увеличив и без того невыносимые страдания. Теперь у нее стала болеть еще и голова. От боли стали самопроизвольно щуриться и моргать глаза, а голова дергаться...
У новой бабушки была маленькая пенсия, Валина по инвалидности – еще меньше. А жизнь становилась все дороже. Кто-то посоветовал ей просить милостыню на паперти. Но «современные», пьяные нищие, грозя переломать ей ноги, быстро прогнали ее.
Не повезло ей даже в радостный праздник – Новый год. Подошла на «елке» к дедушке Морозу за подарками, ведя за ручку соседского малыша, а дедушка Мороз, вручив подарок только мальчугану, велел ему угостить и бабушку. Мальчик Валю... угостил... Маленькие дети всегда тянулись к ней, чувствуя добрую душу и принимая ее действительно за бабушку... Врачи старались помочь бедняжке, как могли. Они часто устраивали ее в профилакторий, чтобы ребенок мог хотя бы сносно питаться.
Ее теперешняя опекунша, женщина богомольная, с самого начала стала водить ее в церковь. Как только выдавалось время и позволяло здоровье, они ехали в город помолиться в храм.
Давно известно, насколько широко детская душа открыта для Бога. И Валюша, увидев красоту и величие Церкви, почувствовала тепло и утешение в ней. Она восприняла веру всей душой и полюбила Бога. Церковь стала для нее вторым домом. Там ей становилось легче даже физически. И только в церкви она чувствовала себя равной среди равных.
Стоя на коленях, осеняя себя крестом, она молила Бога только об одном. Чтобы мама приехала скорее, чтобы успеть увидеть ее, ибо чувствовала, что время все быстрей и быстрей ускользает от нее. Только Бог, только надежда на то, что все плохое пройдет, что то, счастливое, вечное, которое ожидают все верующие, всегда лежит через страдания укрепляло ее. Что и сам Господь терпел. И апостолы, и угодники Его тоже прошли через страдания, давало ей силы терпеть, жить, нести свой крест и любить, и надеяться, что они с мамой все-таки еще увидятся...
Но наступал новый день... И мама опять... не приезжала... А Валя продолжала увядать... По просьбе родителей, чтобы не пугать детей в школе, к Вале преподаватели стали приходить на дом. С грустью глядя на нее, они искренне не понимали, зачем в ее положении алгебра, немецкий язык, да и все остальное. Было видно и так, что дни ее сочтены. Смотрелась уже она, как очень больная семидесятилетняя старуха.
Кто думает о смерти в 15 лет? А эта девочка вдруг неожиданно ясно почувствовала ее близкое дыханье. А близость смерти делает мудрыми даже юных. И хотя она по-прежнему была одета в подростковую шубку, детскую шапочку и яркие сапожки, и по-прежнему вставала в транспорте, уступая место всякому взрослому человеку, она вдруг стала осознавать, что стоять ей, пожалуй, теперь тяжелее было, чем тем, кому она уступает. И жить осталось гораздо меньше, чем им. Но все-таки не о смерти был самый главный и печальный ее вывод, а то, что маму она уже, пожалуй, не увидит. Она поняла наконец сама, без чужой подсказки, почему родители так надолго уехали от нее и почему за все эти годы от них ей не было никакой весточки... Они просто бросили ее!!! Теперь Валюшу чаще можно было видеть в храме.
О чем молит Бога человек в Церкви, чувствуя близкую кончину? Чаще всего, наверное, о продлении своих дней. Горбатенькая же Валюшка, стоя на коленях, каждый раз теперь молила об одном, повторяя то и дело одни и те же слова: «Господи, помилуй папу и маму». «Господи, помилуй папу и маму». «Господи, помилуй папу и маму»... поделиться

Антон Голик

10.03.2006