Вчерашний суп

День Абсолютной Нерадости. День Провала. День Никакой Жизни.
Наталья Рылеева сидела на подоконнике у окна главной лестницы и нервно курила. Вообще-то, курить она бросила восемь лет назад, когда поступила в институт и решила покончить с эпатажными привычками, приобретенными в переходном возрасте. Однако сегодня ей с трудом удалось уговорить себя поплакать после работы.
День Беспросветного Уныния. День Исчезнувшего Счастья. День Бездарного Будущего.
Как назло, мир не рушился, даже казалось, что недавнее повышение, премия и успехи в любимом фри-дайвинге безмолвно кричали о Поражении, неизбежно наступающем на единственно главном фронте. Она теряла надежду обратить на себя внимание человека, который ей безумно нравился.
Месяц назад широко известную в узких кругах юридическую фирму посетило воплощение мечты о мужской красоте. Высокий, наверное, метр восемьдесят пять, стройный широкоплечий загорелый господин перешагнул порог офиса, расположенного в одном из когда-то шикарных бериевских НИИ. Тщательно уложенные черные волосы без единой сединки, крупный прямой нос, небольшие близко посаженные серо-голубые глаза под изогнутыми дугами бровей, выступающий вперед подбородок и губы уголками вниз. Дополнял восхитительный антураж светлый, с оттенком охры, костюм в тонкую бежевую полоску, красивые ухоженные руки и скромно поблескивающие золотые часы на ремешке из крокодиловой кожи.
Директор небольшой преуспевающей фармацевтической компании Эрнест Парахвостов считался образцом менеджера, сделавшего головокружительную карьеру.
Всё женское большинство офиса разочаровано ахнуло, увидев на безымянном пальце правой руки посетителя гладкое массивное золотое кольцо. Все, кроме Рылеевой. Эта волевая особа, способная управлять своими нервами, находясь без воздуха на глубине двадцати семи метров, была вынуждена действовать, повинуясь зову подсознания и не обращая внимания на предрассудки.
Сегодняшнее утро наглядно показало истинный результат затраченных усилий. Вожделенный объект обожания одарил ее, заместителя начальника отдела по работе с клиентами Наталью Рылееву, лишь мимолетным дежурным кивком с едва заметной фальшивой улыбкой, и сразу проследовал к Юрочкиной, с которой перебирал бумаги битых полтора часа. А у Юрочкиной, между прочим, есть муж и двое детей-дошкольников.
Сигарета вдруг стала противной. Рылеева швырнула ее в пепельницу, оставила пачку на подоконнике, заглянув в офис, предупредила, что будет в бухгалтерии, и спустилась на этаж ниже. Ей настоятельно требовалось излить душу.

– М-да, Декабристочка, дела неважны, – покачала головой Елизавета Пампушкина, лучшая подруга Натальи и по совместительству замфиндиректора. Лизе было тридцать два, и у нее все было большим – все, кроме носа и зеленых глаз, всегда смотрящих пристально и иронично из-за стекол стильных половинок-очков. Щекастое улыбчивое лицо, обрамленное пышными золотистыми кудрями. Своеобразно-женственная фигура с выразительными упругими формами, облаченная в теплое вязаное пончо радужной расцветки и длинную темно-серую юбку. Наташа знала, что секрет этого редкого напористого крупноразмерного великолепия, от которого мужчины старше сорока и юноши моложе двадцати сходили с ума поголовно, – многолетний роман со штангой. В общем, хозяйка кабинета и внешне, и по темпераменту выглядела абсолютной альтернативой худощавой большеглазой Рылеевой с изящным каре, для которой была абсолютным авторитетом в области мужчин и кулинарии.
– Пампушечка…
– Так, Декабристка, а что ты вообще предпринимала?
– Писала ему записки, электронные письма и SMS-ки. Звонила с городского, и, изменив с помощью приставки голос, признавалась в любви…
– И что?
– Оказывается, эта электронная фишка так искажала звук, что Эрнест думал, будто его преследует аутичный заикающийся гомосексуалист неопределенного возраста.
Пампушкина превратилась в мрачную тучу и даже не стала слушать дальше:
– Это все – детский сад на выезде. Самый короткий путь к телу женатого мужчины лежит через его желудок, самый короткий и самый надежный. А этого лощеного господинчика и подавно легко раскусить. Если он и воспринимает твои посылы, то только как знаки охотницы за кошельком. Ты должна показать, что тебе нужен он сам, его сущность, которая у таких муженьков скрыта в пищеварительном тракте.
– А как же душа?
– Души у женатика нет, по крайней мере, для тебя. Он ее продал своей официальной половине, продал, подобно договору с чертом. Живет, вроде, такой хлюст сам по себе, а душа ему не принадлежит. А вот желудок – он всегда при нем.
– Неужели нет другого способа? – умоляюще выдохнула Наталья. – У меня, ты же знаешь, нервно-паралитическая аллергия на кухню, во время варки-жарки полностью теряю самоконтроль. Когда я жила с родителями и, бывало, готовила обед, мой папа-атеист начинал истово молиться.
– Но ведь он пока еще жив, правда? – стала заводиться подруга. – А за последний месяц ты сама убедительно доказала, что иного пути нет! Лучше брось эту затею!
– Не могу, Пампуш! Я хочу быть с ним, только с ним, пусть ненадолго, пусть незаконно, но только с ним!
– Слушай, Рылеева, как эксперт скажу тебе, женатый мужик – это вчерашний суп. Первый навар уже все, кому надо, попробовали, остальное – просто бульон из кубиков. К столу надо было раньше собираться, дорогая, а сейчас время мыть посуду, зачем тебе это?
– В смысле?
– Да какой тут смысл?! Ты – дамочка энергичная, просвещенная, утонченная, два языка знаешь. Охмури студентика или выпускничка МГИМО, будешь, как верная подруга-аристократка-декабристка, мотаться за дипломатом по белу свету: из Нью-Йорка в Париж, из Парижа в Сидней, из Сиднея в Рио-де-…
– Пампуш, я погибаю! Ничего не могу с собой поделать, как увидела его, так захотелось… Ну, ты понимаешь, просто внутри все переворачивается, когда я о нем думаю, а когда вижу, так вообще!
Лизавета долго глядела на нее сквозь половинки очков, словно учительница на неисправимую двоечницу, и грустно вздохнула:
– Ах, лепесточки-ягодки! Моя Декабристочка, оказывается, относится к сравнительно редкой категории любительниц вчерашних щей-борщей. Только, дорогуша, надо уметь с этим продуктом пользоваться, и подогреть, как следует, и не перекипятить, а то весь смак пропадет.
– Лизунечка, помоги. Ты же мой главный эксперт в этом деле!
– Что не сделаешь для любимой подруги! Я, слышишь, я, лично займусь твоим кулинарным воспитанием. С сегодняшнего обеда!
– Сегодня не могу, мне стиральную машину устанавливают, через двадцать минут исчезаю.
– Отлично! Всегда испытываю новые шедевры на случайных гостях, благодарная, надо сказать аудитория, – вдохновенно сказала Пампушкина, выключая монитор. – Сейчас в магазин за утварью и продуктами. Оборудуем твой очаг.

Спустя два с половиной часа такси доставило двух нагруженных тяжелыми сумками барышень к подъезду старого четырехэтажного дома в одном из переулков недалеко от Красных Ворот.
Лифт, как назло, не работал.
Пампушка, выхватив ключ, побежала вперед, с необыкновенной для ее комплекции легкостью преодолевая ступеньки. Рылеева, теряя от приступа кухонной аллергии последние силы, уныло делала шаг за шагом, как будто поднималась на плаху. Кастрюли и крышки, небрежно уложенные Лизой после тщательной ревизии вперемешку с тремя дюжинами блестящих инструментов и причиндалов, о назначении которых Рылеева не имела ни малейшего понятия, издавали грохот, сродни передвижной жестяной мастерской.
Бредущая, ничего не видя перед собой, Наташа едва не сшибла с ног глуховатую Октябрину Модестовну, которая тихими шажками двигалась к лифту, еще не подозревая, что тот выключен. В результате столкновения один пакет порвался, и содержимое со звоном запрыгало по плитке.
– Ай, девчушка, молодца, знать замуж навострилася! – одобрительно проскрипела старушка, постукивая палкой. – И правильно, правильно, на кой писаной красе в девках маяться? А готовить-то, готовить-то – первое уменье хозяйки-молодухи. Без должного харчеванья мужики сбеленаются и по чужим кухням шляются, а от чужой кухни-то, до чужой койки, сама знаешь, один шажок! Молодца, девчушка, молодца!
Пробормотав нечленораздельно что-то вежливо-уважительное, покрасневшая от смущения Рылеева наскоро побросала в единственный пакет рассыпавшуюся утварь, а что не влезло, было распихано по карманам плаща, жакета и даже за ворот блузки, отчего девушка стала похожа на большую ходячую погремушку. Кое-как преодолев последние пролеты, она ввалилась в прихожую и упала без чувств на пол. Из кухни донесся звучный напев нарочито бодро прошагавшей мимо Пампушкиной:
– Besame, besame mucho… Комо си фьера эста ла-ла-ла-ла-ла-ла-а… Слушай, Рылеева! А ты знаешь, как это переводится?!
– Целуй меня крепче… – едва слышно пробормотала Наталья.
– Хватит шипеть, пора пахать, товарищи! – Елизавета уже стояла рядом, облаченная в фартук. Еще один держала в руках. – Ты готовишь второе, а я супчик и салатики.
С холодеющим в безотчетном ужасе сердцем, немеющими руками Рылеева месила тесто, готовила фарш, лепила, варила, подавала на стол довольным мастерам дымящееся блюдо…
Когда после первых пельменей лица у обоих мужиков вдруг приняли багрово-красный оттенок, дыхание стало прерывистым и хрипловатым, а из глаз ручьями потекли слезы, Наташа, поняла, что вкус у второго получился не совсем обычный.

– Мыши плакали, кололись, но все кушали ежа, – улыбаясь, как нацист, сказала Лиза Пампушкина, когда дверь закрылась. – Ты не представляешь Рылеева, каким шоком стали твои пельмени. Ты видела их глаза? Видела?! Надо было положить чайную ложку перца на весь фарш, а не в каждый пельмень!
– Пампуш…
– В наказание пожаришь грудки, эти троглодиты все салаты сметелили. С курятиной даже ты не сможешь ничего испортить. Давай, ставим сковородку на газ…
Рылеева послушно выполнила указание. Всеми силами она старалась не упасть в обморок.
– Приправляем мясо… Молодец, Декабристочка! А ты масло налила, оно ж прокалиться должно?! Давай, лей, не бойся, оно хорошее, оливковое…
– Ой-ой-ой! – закричала Наташа, когда почему-то загорелась сковорода. Бутылка выскользнула из рук, упала на плиту и раскололась. Вытекшая жидкость мгновенно заиграла синеватыми языками пламени, огонь охватил еще и полстолешницы с лежащей на ней курицей.
Пампушкина оттолкнула подругу, включила воду и стала тушить пожар, едва не взрываясь от возмущения:
– Кто ж на коньяке жарит, Рылеева! Лучше сразу на бензине!! В общем, так, к плите больше не подходи, а лучше вообще на кухне не появляйся! Твоему «благоневерному» я сама буду готовить, ты только чай заваривай, поняла? Он когда должен появиться у нас в конторе?
– З-за-за-а… – Наташа от испуга была готова заплакать.
– Завтра?
«Декабристка» закивала. Пампушкина задумалась на минуту и сказала:
– Испеку особые пирожные. Я их называю «охмуряшки». Возьмешь с собой и угостишь. Если не подействует, считай меня полной дурой. Понравился мне лет пять назад один женатик, ничего его не брало, пока «охмуряшками» не угостила, попадание – стопроцентное. Раза четыре вечерком на чай приходил, а потом взял и жену привел. Хочу, говорит, Зина, или как ее там, чтоб ты научилась у моего товарища по службе – Лизаветы, меня, то бишь, исключительной вкусноты выпечке. Прикинь, Рылеева, какая наглость, какое исключительное беспардонство! Я их даже на порог не пустила, мол, и голова болит, и вообще, яичницу предпочитаю без горчицы… Иди-ка ты, отмокни, красавица! Вот не ожидала, что у тебя все так запущено с этой кулинарной аллергией!
Пампушкина затолкала Наташу в ванную, а сама вытерла остатки коньяка и включила духовку. Вскоре плавающая в пене «Декабристка» услышала жужжание миксера.

На следующий вечер Эрнест Парахвостов пригласил Наталью в ресторан, и у нее началась новая страница жизни.
Обычно встречи случались три-четыре раза в неделю, иногда он оставался на ночь. И почти каждый раз, загодя, к Рылеевой приезжала Лиза и варила, жарила, пекла, чтобы ее ненаглядная подруга могла вполне насладиться обществом своего «благоневерного».
– Суп вчерашний будешь? – с деланной виноватостью спрашивала «Декабристка», открывая дверь, и тот иронично соглашался на угощение. Правда, вскоре Рылеевой стало казаться, что от настоявшихся пару дней кислых щей любовник испытывал значительно большее наслаждение, чем от нее самой.

Незаметно пролетели два оказавшихся не такими уж медовыми месяца.
Несмотря на дорогие подарки и регулярные, словно по ежедневнику, знаки внимания, почти каждый раз Наташе становилось пусто и уныло, как будто большая амеба заполняла собой часть жизненного пространства. Видимо, Эрнест принадлежал к той породе господ, которые считают, что, получив женщину, они могут вести себя в дальнейшем, как им вздумается.
– Что ты о нем не знаешь? – спрашивала себя влюбленная девушка. – Все уже узнала, что надо. Что директорское место этот бывший футболист третьей лиги получил после женитьбы на дочери владельца, который недавно решил уйти на покой. Что таких, как ты, обманувшихся красоток в его коллекции уже два фотоальбома наберется. Что никогда он жену не бросит, иначе окажется под забором. Что в реальности он – зануда и сибарит, больше всего любящий миску, койку, тачку и телевизор. Что еще?

Началась последняя декада декабря.
В морозный субботний полдень подруги сидели за столиком в ресторане «Сказочный Дом», который Пампушкина называла «величайшим кулинарным открытием сезона», «местом гениальных похлебок».
Суп из морепродуктов был и вправду выше всяких похвал. Наваристая ароматная субстанция поникала внутрь, оставляя приятное аппетитное послевкусие, и рука сама собой погружала ложку за новым глотком.
– Слушай, Декабристка, – внезапно спросила Елизавета. – Сколько ты еще намерена терпеть своего «благоневерного»?
– В каком смысле «терпеть», Лизунь?
– В самом, что ни на есть, буквальном. Этот фрукт давно исчерпал себя, только ты боишься в этом признаться.
– Не знаю, Пампуш. Когда он со мной, мне кажется, что он потихоньку меняется, становится лучше. Я хочу его переделать, и пусть будет моим навсегда.
– Маразм крепчал, не излечить его, само пройдет с шумящим вешним ветром, – покачав головой, нараспев сымпровизировала Пампушкина и сменила тему. – Забудь. Давай-ка лучше с шефом познакомимся, я хочу научиться паре-тройке местных рецептов.
Вышедший им навстречу необычайно важный шеф-повар, узнав, что их интересуют первые блюда, вежливо откланялся и привел своего помощника, охарактеризовав его как не по годам талантливого мастера котла и половника.
Возникший пред взором девушек круглолицый молодой человек в высоком белом колпаке и с большими мягкими руками, в которых было полотенце, напоминал поваренка-переростка. Его гладко выбритое розовощекое лицо от пребывания в горячем цеху раскраснелось, совсем как помидор, большие зеленые глаза смотрели чуть застенчивым, но уверенным взглядом, какой бывает у поймавшего волну молодого профессионала.
Наталья стояла ни жива, ни мертва, при пересечении границ кухни с ней приключился ступор. Пампушкина же, со свойственной ей непосредственностью, быстро сориентировалась:
– Виктор, как я правильно поняла? – и, увидев утвердительный кивок, продолжила. – Виктор, меня зовут Елизавета. А это моя подруга Наталья, можно просто – Наташа. Мы очень любим готовить, очень.
«Я тоже люблю готовить?» – удивилась Рылеева.
– Прошу вас, как только может женщина умолять настоящего мужчину… – голос Лизы взял низкие тона, протянул последние два слога и многозначительно затих.
– Что просите? – смущенно поинтересовался помощник шефа.
– Виктор, ваши супы меня восхитили, вознесли до края небес, заставили пережить непередаваемое наслаждение, и я жажду, что вы откроете секрет их приготовления. Немедленно.
Рылеевой показалось, что в глазах Поваренка промелькнул испуг:
– Вы хотите, чтобы я дал вам уроки прямо здесь, в разгар рабочего дня?
– Не думаю, что здесь будет удобно, – жеманно согласилась Пампушкина. – Но в пятнадцати минутах ходьбы в доме у Наташи стоит прекрасно оборудованная кухня. Не возражаете?
«Меня не спрашивают», – отметила про себя «Декабристка», не в силах вымолвить ни слова.
– Ну…
– Дорогой Виктор, я уже второй месяц обедаю исключительно в этом заведении, и знаю, что по субботам после двух вы свободны. А чтобы сомнений в серьезности нашего кулинарного хобби не возникало никаких, предлагаю двести баксов, двес-ти, и сотня уже здесь, – зеленоватый листочек изящно спрятался в белом кармане.
«У Пампушки появился новый мешок с банкнотами», – догадалась через силу Наташа, – «наверное, решила завязать серьезный роман, с применением психотропной кулинарии…»
Молодой человек тем временем все-таки решился:
– Пожалуй, соглашусь, хотя это так неожиданно…

Оказавшись на кухне Наташиной квартиры, Поваренок пребывал в невероятном удивлении.
– Знаете, Наталья, – сказал он. – Первый раз встречаю на домашней кухне такой профессиональный комплект. В вас, наверняка, заложен недюжинный талант кулинара. А вот эту фишку, – он крутил в руках неизвестный хозяйке предмет из нержавейки, – я давно хотел приобрести, напишете адресок, где взяли? Честно говоря, я думал, что все это чей-то розыгрыш, а теперь даже поверил, что вы любите стоять у плиты.
– М-м-м, что-то вроде этого, – постаралась обворожительно улыбнуться Рылеева и сложила руки, чтобы спрятать свой маникюр. Пампушкина выскочила в прихожую и увлеченно кокетничала по мобильному. А жаль, после комплимента Поваренка Наталье хотелось наградить подругу многозначительным уничтожающим взглядом. За время, пока шли домой, оцепенение прошло, но приближаться к плите не стоило. Так, на всякий случай.
От делать нечего «Декабристка» принялась разглядывать гостя. На вид ему было не больше двадцати трех лет, и он напоминал заблудившегося в городе медвежонка. Ростом с Лизу, – полноватый, даже чуть-чуть, самую малость, рыхлый, наверное, от стоячей работы, круглые глаза, непослушные вьющиеся волосы перехвачены синей резинкой. Вдали от жара ресторанной кухни его лицу вернулся нормальный зимний московский оттенок, и только щеки с ямочками были румяны от недавней прогулки по морозцу.
– Наташа, давайте вы мне поможете, – увидев, что она сидит без дела, обратился Виктор. – Порежьте, пожалуйста, шампиньоны, морковь и помидоры, я все уже помыл и почистил.
Рядом с ней на столе возникли ножи, разделочные доски, продукты и посуда. Рылеева хотела возмутиться и даже отобрать мобильник у закокетничавшейся Пампушки, но, к собственному удивлению, стала послушно нарезать кружочки, кубики и соломку. Никаких побочных эффектов пока не наблюдалось.
– Последнее время у нас перестали ценить супы, а ведь это целая наука в кулинарии. Суп, или навар, может быть самостоятельным блюдом, – Поваренок поставил кастрюлю на огонь и положил туда целый ворох каких-то трав. – Бульон будет без мяса, как любят многие дамы…
– Любезные друзья! – перебила его ворвавшаяся на кухню в распахнутой шубе Лизавета. – Вынуждена вас оставить, за мной приехал Сева.
И, не обращая внимания на удушающий жест, продемонстрированный Рылеевой, добавила:
– Не забудьте оставить подробный рецепт, молодой человек! Не провожай меня, Декабристочка, ты нужнее на кухне.
Спустя минуту дверь за подругой захлопнулась. Наташа, которой показалось, что Лиза как-то по-особенному радостно исчезла, продолжала работать ножом, еще не совсем представляя, как себя вести.
– Я решил показать вам особый рецепт, мое собственное изобретение, – продолжил невозмутимый Виктор. – Это необычный луково-грибной суп с помидорами и сладким перцем. Своего рода синтез французской, итальянской и мексиканской традиций. Отлично подходит для зимнего сезона, рекомендуется подавать прямо с огня. Сначала готовим бульон на травах, сушеных или замороженных, а также добавляем мелко нашинкованные луковицу и дольку чеснока, чуть-чуть шампиньончиков…
Рылеева закончила нарезку, и слушала неторопливые подробные объяснения вполне освоившегося в ее кухонном пространстве профессионала. Она невольно залюбовалась уверенными действиями, идеальным порядком среди продуктов и принадлежностей, и вдруг на секунду поймала его внимательный взгляд. Секунда затянулась, они смотрели друг на друга, как на откровение. Виктор не выдержал первый и засмущался:
– Что-то не так?
– Нет-нет. Продолжайте, я очень внимательно слушаю, – соврала она.
– Так вот… На чем я остановился? Ага… Да, грибы мы уже положили, предварительно обжарив их с луком, скоро надо будет добавлять овощи. Важно правильно соблюдать последовательность…
Наташа вновь замечталась. Может все одно к одному, и на кухню судьба привела хозяина? Такого мягкого, доброго и пушистого, как плюшевого медвежонка из детства. В обычные дни она не могла провести на кухне больше двадцати минут, даже если ничего не готовила, требовался перерыв, чтобы прийти в себя. А сегодня с этим Поваренком сидит уже третий час… По квартире растекался густой духовитый аромат, и она вдруг представила, как наряжает елку или, например, рисует валентинки, а Витя колдует над очередным угощением. Или она ставит палатку, а он жарит шашлык. Или она просыпается в свой день рождения, а он приносит праздничный торт. Картинка настолько понравилась, что не было ни малейшего желания с ней расставаться.
К реальности вернули два коротких уверенных звонка. Странное дело: почему-то сейчас не хотелось видеть никого третьего. Но для отказа лучшей подруге в приюте не было никаких оснований.
– Пампуш, ты верну… Ой! – она приоткрыла дверь и замерла от неожиданности. На пороге стоял Эрнест с букетом цветов.
Это были орхидеи необыкновенной красоты. Рылеева никогда не видела подобного в продаже. Она выползла на площадку, взяла букет и засмотрелась на цветочное великолепие. Где он это нашел?
Эрнест самодовольно улыбался, наслаждаясь произведенным эффектом. Аппетитный запах с кухни просачивался сквозь неплотно прикрытую дверь и растворялся в подъездном воздухе.
В какой-то момент Наталья мысленно увидела, как недавняя картинка с нарядной елкой, валентинками, шашлыком, «деньрожденским» тортом и обжитой настоящим хозяином кухней постепенно гаснет, уступая место одиноким вечерам в ожидании внезапного визита или телефонного звонка. Одинокие походы на вечеринки и тусовки. Одинокие встречи праздников и поездки в отпуск. Она посмотрела в глаза Эрнесту долгим, задумчивым и – чужим взглядом.
– Суп вчерашний будешь? – спросила «Декабристка», не отводя глаз.
– Вчерашний?.. – помедлив, ответил он, не скрывая удивления от противоречия между услышанным вопросом и все явственнее ощущаемым запахом из Наташиной кухни. – Вчерашний… Не откажусь.
Взгляд девушки вдруг стал иронично-разочарованным, даже снисходительным. Она медленно протянула ему букет, и мужчина машинально взял цветы. Продолжая смотреть прямо в глаза, Рылеева негромко, но отчетливо сказала, улыбаясь уголком рта:
– Завтра приходи.
Эрнест ничего не ответил, но по лицу было видно, что ему все ясно. Неопределенно хмыкнув, он стал с достоинством спускаться по лестнице, а Наталья, подождав, пока внизу хлопнет подъездная дверь, с колотящимся сердцем скользнула внутрь своей квартиры.
Стол был сервирован на троих, стояла бутылка рислинга, а Поваренок доставал гренки из духовки.
– Пампушка, Лиза, то есть, она не придет, – сказала хозяйка, убирая лишний прибор. А потом, словно перед погружением на рекордную глубину, набрала побольше воздуха в легкие и стала помогать Виктору выкладывать гренки с противня, время от времени как бы нечаянно касаясь его руки.
В этот момент Наташа Рылеева дала себе клятву, что на ее кухне больше никогда не будет вчерашнего супа.

поделиться

Максим Бессмертный

16.12.2005