Флоксы пахнут разлукой

И пусть фэн шуй твердит, что это бред

Вот шкаф иль, как хотите, гардероб,
Что частью «стенки» раньше был в гостиной.
Я об него многострадальный лоб
Опять разбила в коридоре длинном.

Ах, где-то был не полочке пятак.
Советский. Медный. «К шишкам приложенье»,
И в середине лба большой синяк
Увы, в зеркальном вижу отраженье.

Скажи мне, старой мебели предмет,
Что за своими дверками скрываешь?
Петлёй уставшей заскрипев в ответ,
Вздыхает шкаф: «Открой и всё узнаешь!».

Тоскует шкаф. Он спит и видит сны.
И я прильнула ухом к старой дверке.
За ней услышала мелодию весны
И вой пурги. Хоть верьте, хоть не верьте.

Вот детский плач, потом прибоя шум
Вот звон бокалов. Кто-то крикнул: «Горько!»
Мой старый шкаф, хранитель тайных дум,
И как, скажи, в тебя вместилось столько?

С волненьем ключ в замочке повернув,
Шагнула в параллельное пространство!
Как будто тяжесть лет с себя стряхнув,
Вещей забытых вижу государство.

Вот бабочки в коробке и сачок,
И детская с цветочками панама.
И крошечный совсем дождевичок.
На полочке моя сложила мама.

И старый дермантиновый портфель,
На нём с горы я столько раз каталась.
Да, много тайн скрывала шкафа дверь.
Я думала, всё ЭТО потерялось.

А вот на плечиках, забытое давно,
Коричневое форменное платье.
Нет, тряпкой быть ему не суждено.
Ведь в нём тонула я в твоих объятьях.

Тот школьный сад и яблоневый цвет,
Медово-горьких губ прикосновенье,
Любовь моя, и через столько лет
Мысль о тебе мне дарит вдохновенье…

А здесь – в коробке первая тетрадь,
Под ней дневник из класса выпускного.
Тот не романтик, кто не смог понять
Сокровищность хранилища такого.

В коробке нежная, ажурная фата,
Вот платье, что три ночи мама шила.
От сердца отступила суета,
Ведь вещи эти также сердцу милы.

На платье этом алое пятно,
Как раз у сердца светится мишенью.
То – пролитое красное вино,
Но брак с тобой не стал мне утешеньем.

А вот огромный розовый рапан,
И ласты с маской также пахнут морем.
Ах, время-время, ты же ураган!
Проносишься над нами с диким воем…

Бушует Бзыбь. На фото этом я,
На фоне гор прозрачное созданье.
Застывший миг. Секунда бытия,
Где я – песчинка в этом мирозданьи.

В шкатулке столько лет уже лежат
Сантимы, форинты, старинные монетки…
А рядом незаметно так стоят –
– О, целый клад – сынулькины пинетки.

И, ВДРУГ! под пыльной стопкой старых книг,
Такое может только лишь приснится –
Мой робкий милый девичий дневник.
Как много тайн хранят его страницы!

В том дневнике до нынешнего дня,
Записка старая из времени былого.
Ты написал, что любишь ты меня.
Прошу тебя, скажи об этом снова.

О старый шкаф, хранишь ты целый мир,
Я думала, навеки позабытый.
Вот Рафаэль на фото – мой кумир.
Спасибо шкаф, что это всё хранишь ты.

И пусть ФЭН ШУЙ твердит, что это бред,
Что Инь и Янь от этого в разладе,
Но для меня, друзья, дороже нет
В косую клеточку с пятёрками тетради.

Астраханское, стройотрядовское

Астрахань. Лето. Горячий песок.
Солнце нещадно жалит в висок.
Куст помидорный и ящики в ряд.
Всё это вместе – наш стройотряд.

Лупится кожа после загара.
А из динамика льётся Шизгара.
И у столовой пляшет народ.
Снова учебный закончился год.

Южное небо. Звёзды с кулак.
Хитро смеётся колдун Зодиак.
С неба Хвостатые падают звёзды.
И ничего нам пока что не поздно.

Белые брюки. Мы в них, словно негры.
Нас обдувают южные ветры.
Хитрое время тянет вперёд.
Разве ж мы думали, что же нас ждёт.

Ночи бессонные. Тени из прошлого.
Много плохого. Но СТОЛЬКО хорошего.
Роз – миллион. И колючий терновник.
Любящий муж. И ревнивый любовник.

Ждут, кроме радости, боли разлуки.
Ждут одиночества горькие муки.
Марш Мендельсона. Марш похоронный.
Но впереди – километры, вагоны...

Встречи и проводы. Слёзы и смех.
Жуткий провал. ОБАЛДЕННЫЙ успех.
Плещется, плещется Волга-река.
И ничего мы не знаем пока...

Июньская песня

Вот и лето опять нас дурманит сиренью,
Не успев закатиться, солнце снова встаёт.
Как сказал нам Шекспир, своей дивною трелью
Соловей для влюблённых на гранате поёт.

А душистое поле – то июнь-безобразник.
И Луной серебристой покрыты кусты
Так сплетаясь в венок, на языческий праздник,
На Ивана Купала зазывают цветы..

И когда восемнадцать или все сорок восемь,
Также ласки и нежности просит душа
Не страшна предстоящая грустная осень,
Если летняя песня была хороша…..

***

День-деньской мы бродили в лесах,
Пели песни, сплетая венки.
Эхо, наши поймав голоса,
Отвечало нам из-за реки...

И накрыл нас вечерний туман,
Оградив нас от взглядов чужих...
Как прекрасен наш с Вами роман,
Только жаль, что кончается стих...

Ах, как тонут в сирени сады,
Соловьиной наполнены трелью.
А на краешке, там, у воды...
Юный Бог подпевает свирелью

И рассыпался  жемчугом смех,
Соскочив, словно бусинки с нитки.
Мы, укрывшись ветвями от всех,
Со стихами расправили свитки.

Через кружево юных ветвей
Солнце щедро насыпало блики,
Наклонись! И в ладони твоей
Вдруг окажется горсть земляники.

Ах, как профиль изыскан и строг
У склонённой девичьей головки.
На мизинчике скрещенных ног
Капля алая божьей коровки…

Как прекрасна мечта, как светла,
Я спою, подыграй мне на Лире!
Чистый лист на поляне стола,
Чудно, всё, что живёт в этом мире.

Этот сказочный микромирок
Лишь песчинка в горе мирозданья.
И принёс вдруг шалун-ветерок
Пару слов из чьего-то признанья.

Оглянись, как вокруг хорошо!
Дюны, море, пахучие сосны…
Ведь не зря в этот мир ты пришёл,
В этот мир, под названием КОСМОС.

Воспоминания о Гудауте

Я по Москве шагаю. Покровка. И Арбат.
Иду и вспоминаю я свой пансионат.
На площади Восстанья тебе, а не кому-то
Шепнут воспоминанья: «О, Море! Гудаута…»

Пусть стали дни короче, а ночи – всё длинней.
Средь самой длинной ночи не забывай о ней.
Вот пред осенней ночью задумалась Москва.
Но вижу я воочью ту станцию – Псырцха.

Идёт к закату лето. Вечерний город пуст.
Зачем пластинка эта мне навевает грусть?

Последнее лето двадцатого века

Последнее лето двадцатого века
За дымкою времени пусть не поблекнет.
А наши печали, разлуки и слёзы
Пусть смоют последние летние грозы.
А помнишь, нам – двадцать.
Смешно и наивно.
И были у жизни другие мотивы.
Объятья другие. И губы другие.
Пусть глупые мы, но зато – молодые.
Где девочка та, что, как Нимфа из леса,
Таким мимолётным виденьем исчезла.
Но юного Бога губами коснулась.
Да так, что душа у него встрепенулась.
Взлетела душа. И поёт в поднебесье.
Мне эхо доносит те давние песни.
А ветер, коснувшийся шёлковой кожи,
Так сердце моё до сих пор и тревожит…
Я делаю шаг. Он длиною в столетье.
Ну, здравствуй же, Третье Тысячелетье!

         ***

Опять ушла зима в преданье.
И спать капель мне не даёт.
И вновь любовь, бесценное созданье.
Расправив крылья, просится в полёт.

Ах, сколько раз ей подрезали крылья
И гнали прочь с распахнутых окон.
Она ж, как Феникс, снова стала былью
И снова взмыла к солнцу в небосклон.

Но гнать её и глупо и напрасно,
Уж коли в сердце свито ей гнездо.
Такие жизнь подкидывает сказки.
Мы встретились, нам в жизни повезло.

Нам молодость так много обещает.
Лукавая обманщица она.
Но пусть по жизни путь Вам освещает
Моей Любви Зелёная Луна.

Флоксы пахнут разлукой

Флоксы пахнут разлукой
Уходящего лета.
Протяну тебе руку,
А в ладони монета.

Полинявшей джинсовкой
Нынче небо над нами.
Эта осень-плутовка
Нас теплом не обманет.

Мы подкинем монетку,
Чтоб в песке затерялась.
Что, орёл там иль решка?
Лето нам не призналось.

Флоксы пахнут разлукой,
Ей нельзя поддаваться.
Протяни же мне руку,
Ведь нельзя нам расстаться.

Будет хитрая осень,
И снежок будет колкий.
Флоксы пахнут разлукой,
А не зимнею ёлкой.

Но растают сугробы,
Да и высохнут лужи
Говорю тебе чтобы,
Знал и верил, что нужен.

Флоксы пахнут разлукой,
Но ведь время не вышло.
Протянув к тебе руки,
Я встречать тебя вышла.

А в июне – сирень,
И вздохнуть не успели.
Но в июле, в бору
Уж черники наелись.

Наша речка под горкой –
Тетива, как у лука.
Ах, как снова мне горько…
Флоксы пахнут разлукой...