Путь к тебе

Когда ты поспешишь за семь морей,
Меня покинешь в поисках удачи,
Я всю судьбу свою переиначу,
Чтобы остаться спутницей твоей…

Когда, устав от доблестных затей,
Решишь загадки все и все задачи,
А я свое сознание утрачу,
Вложив его в уста твоих детей,
 
Тогда, прозрев, ты назовешь «своей»,
Которой ты Всевышним предназначен.
И первый раз я при тебе заплачу.
За долгий путь, чтоб стать тебе родней!

         Письмо другу

О чем писать тебе, далекий Близкий Друг?
Здесь дефицит общения и счастья.
Так, с наступленьем полосы разлук
Я умудрилась одичать отчасти.

Мечтать наедине с самой собой,
Носить одежду радостного цвета,
Бродить под раздобревшею луной
Не хочется. Вообще желаний нету.

С недавних пор подруга мне тоска,
Теперь я улыбаться не умею.
И тянется, как кошка после сна
В духовном одиночестве неделя…

А знаешь, иногда ты снишься мне.
Так дорожу, дружище, нашей связью.
Ведь это лучше, чем наедине
С предательством и подлостью, и грязью.

Сбежав в никем не понятый мирок,
Пишу стихи и жду тебя обратно.
Молюсь, чтобы Господь тебя берег.
Надеюсь, для тебя это приятно.

Так без тебя моя проходит жизнь…
Однообразно. Не лукавлю – честно!
Ты лучше про себя мне напиши.
Поверь, что это больше интересно!

Пиши! И поскорее приезжай!
Мы, наконец, пожмем друг другу руки
И ты расскажешь про далекий край,
Что стал причиной нынешней разлуки.

          Города на воде

Города на воде. Вы по локоть стоите в тумане,
Принимая под влажный покров одержимых творцов.
Смесь простуд, нищеты, истерий без малейших стараний
Сквозь века вдохновением зябким им дышит в лицо.

Так продрогли дома, что укрылись в подмышках тумана.
Абрис крыш, к сожалению, взглядом, едва уловим,
Но приметы и знаки пространства, как это ни странно,
У однажды увидевших их остаются в крови!

Улыбнулась погода, укрыв утомленную проседь.
Не решилась, прилюдно разнюнясь, дождями рыдать.
Но приятнее прочих времен, вам, естественно, осень.
Совершенство ее золотое к лицу вам. Подстать.

Просветление было недолгим. Почти неуместным.
Пестрый радуги след, оскорбив черно-белый пейзаж,
Растворился в дождливой мелодии – в струях оркестра.
Города так смывают свой легкий дневной макияж.

Их синкопы и паузы, тембры, гармонии, ритмы –
Все звучит об одном и наполнено звуком одним,
Что сродни птичьей трели, рыданью ребенка, молитве.
Какофонией звуков звучит городской алгоритм.

Все вокруг расплылось. Вместе с контуром краски размыты.
Утро нового дня. Жизнь на ощупь. На запах. На звук.
Не способны забыться сырые гранитные плиты.
Перед вечностью в трещины-нервы забился испуг.

Города на воде. Вы нелепы и несовременны…
Только в чреве галактики, видимо, есть неспроста
Ваша тонкая кость, привкус воздуха вашего – медный,
Искаженная рябью каналов и рек красота.

       Порознь с городом

Фантомные боли внушает мне Город
Стоящий, до времени выбросив якорь.
Меня не спасает ни поднятый ворот,
Ни горстка лекарства и всячины всякой.
…Болит и болит. Для меня чем-то важным.
Мечтами и снами, раздумьем и грезой.
Мой Город – видение в сумерках влажных,
Метафора мира и метаморфоза.

Умышленный Город, возникший нарочно,
По прихоти Божьей, людскими руками,
Кичащийся в меру изысканным прошлым,
Впитавшимся с сыростью в вечность и в камень.
Наполненный многоголосицей пестрой
Побед и блистательных завоеваний,
Он помнит, как ангелы мокли и мерзли,
Стараясь сберечь красоту его зданий.

…Я вижу дворцы и глухие «колодцы»,
Гуашью и серой пронизанный воздух…
Пожалуй, с видениями бороться
Нет сил. Или просто уже слишком поздно.
Они отравили сознанье и ложе,
В душе проросли ностальгией звенящей
И нотой надрывной, которая гложет,
Зовет возвращаться в мой Город почаще.

…Но боль не уходит и не утихает –
Ровесница Города, пленница мифа,
Она мне велит изъясняться стихами,
Смыкая пути печенегов и скифов,
Даруя мирам параллельным сомкнуться
Бесхитростным душам еще воплотиться…
Ах, только бы мне в этот Город вернуться -
Великий, как вечность, свободный, как птица…

Вспорхнет и исчезнет. Туманная морось
Его поглотит с жадностью и без цели.
…Болезнь моя носит название «порознь».
А против нее, увы, нет панацеи…

 
          Ода ночи

Когда, раскинув пышные ресницы,
Являет ночь мистическое рвенье,
Случаются такие откровения,
Которые не смели и присниться!
Смещаются границы очертаний,
Теряется понятие «границы».
Густые краски норовят размыться
До неопределенности касаний.

Спадают ниц притворные покровы,
Рациональность молча гасит свечи.
Кого-то тьма, укутывая, лечит,
Иных страшит, что возвратится снова.
Она, спускаясь, до краев полна.
Манит, пьянит и ароматом дышит
Непродолжительно цветущих вишен
И только что намятого вина.

Любая ночь способна обнажить
Все то, что день скрывает априори:
Добро и зло, смятение и волю,
Быть может, чью-то смерть и чью-то жизнь.
Безжалостно взирает с небосклона
И где-то на границе измерений
Останется, пустив на волю тени,
Как скифская богиня, непреклонна.

Не упиваясь наделенной властью,
Она уходит. И тогда светает.
Как будто все, чего она желает –
Свести противоречия к согласью,
Чтоб дать заметить брошенному взгляду,
Что знание с невежеством в родстве,
От сострадания цинизм на волоске,
А глупость с проницательностью рядом.

Но всеми гранями, словно звезда, играет
Любовь. Стоит особняком. Одна,
Как древняя легенда, холодна,
И ночь ей слабовольно потакает.
Меняя цвет от хаки до индиго,
Она растает на восходе дня –
Божественная тайна бытия
И дьявольски искусная интрига.