Маэстро, черепаха и музыкальный критик

Все было очень плохо, хуже, чем можно было себе представить. С работой у меня всё как-то не складывалось и оказалось, что не вся солнечная Болгария – это курорт. Мои многочисленные статьи, рецензии, интервью выходили в печать во многих русских и болгарских изданиях, но денег это приносило ничтожно мало – жить, в общем, совершенно не на что. Некоторые из моих «доброжелателей», из тех, кто устраивал мне публикации, потом подписывали их своим именем, и ничего поделать с этим было нельзя. Кто поверит начинающему музыкальному критику, тем более иностранке, когда под статьей стоит имя уважаемого и известного человека, соотечественника? Правильно, никто. Вспомнить хотя бы тот жуткий перевод на русский язык огромной монографии известного болгарского композитора, над которым я трудилась целых две недели, шлифуя его, перепечатывая на машинке, неся в редакцию по этой безумной изнуряющей жаре. В итоге там опять другая фамилия.
У меня опускались руки. Поддержать было некому. Мы с мужем Бояном жили на таване – чердаке, в котором для бедных сдавались комнаты в мансардах. Наша была довольно большая, метров пятнадцать. Маленькое, узенькое наклонное окошко показывало клочок неба, словно в насмешку над моими творческими потугами. Когда шел дождь, из щели окна прямо на мою постель капала вода. Кровать пришлось переставить в другое место, но теперь я не видела даже этого клочка неба. В комнатушке ютились две железные кровати, старый пузатый шкаф, маленький журнальный стол с двумя потертыми креслами и двухконфорочная электрическая плитка, на которой мы готовили себе еду. Часто электричество отключали, вернее, его и включали-то на пару часов в день, в эти благословенные часы можно расстараться и быстро разогреть себе еду, или сварить суп. Холодильничек, слава Богу, имелся, а зимой можно было еще положить продукты в авоське за окошко прямо на крышу. Чтобы их не склевали голуби, мы либо заворачивали их в несколько слоёв газет, либо клали в старую железную кастрюлю. Туалет с ванной – один на десять комнат, чтобы туда попасть, приходилось долго ждать своей очереди. Вода в кране, естественно, только холодная. И мылись, и стирали кое-как.
К тому времени мы с мужем уже прожили девять лет вместе и как-то отдалились друг от друга. Не знаю, что стало этому причиной: то ли скука, то ли тяжелая жизнь, непрестанная работа и бесплодные попытки изменить жизнь в лучшую сторону, то ли что-то еще. Боян уставал на работе и на все мои предложения куда-нибудь сходить отвечал отказом, предпочитая в выходные сидеть перед телевизором, смотреть футбол и пить пиво. В мою же душу вкрадывалась беспросветная тоска.
Когда человеку хочется летать и парить, а он совсем как тот уж в «Буревестнике» Горького, всё ползает и ползает, начинаешь думать, что лучше оказаться раненым, но соколом. От скуки и отчаянья я завела совершенно никчемный роман, который помогал мне хоть как-то держаться на плаву, чувствовать себя женщиной. Правда, я быстро поняла, что это лишь ненужный груз, потому что человек этот, Младен, не мой, мы говорили с ним «на разных языках». Это раздражало. По мне лучше не иметь никаких отношений, чем быть связанным с человеком, который не приносит в твою душу радости и мира, романтики и вдохновения. Я не знаю, что он во мне нашёл, потому что обращалась я с ним достаточно пренебрежительно, нетерпеливо и сурово. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне чуть-чуть стыдно. Но только чуть-чуть. Нельзя ведь позволять человеку садиться тебе на шею, а если позволяешь, значит, виноват сам.
Помню, однажды я потащила Младена с собой на один важный концерт, после которого мы должны были встретиться на фуршете с дирижером и его оркестром и другими нужными мне людьми. Я заранее попросила Младена надеть хороший костюм, это было важно. До концерта оставалось ещё много времени, и мы решили погулять по парку. Обычно я всегда беру с собой газету, чтобы постелить на скамейку – не люблю грязь, но сегодня я взяла только один листик, потому что в мою дамскую сумку много не вместилось. Когда мы встали, времени уже оставалось в обрез. Младен повернулся ко мне спиной, и я увидела, что весь его новый костюм разрисован белыми полосками – скамейка оказалась свежеокрашенная. Мне захотелось плакать, настолько по-шутовски это выглядело. Когда же, буквально через секунду, ему на плечо нагадила какая-то птица, я рассвирепела окончательно.
– Ну, знаешь, – жестко сказала я, – с твоей стороны это сказочное свинство! Я от тебя этого не ожидала!
– Алена, – отчаянно закричал он, – Алёна, я не виноват!
– Иди домой, Рыцарь Печального Образа! – обреченно махнула я ему рукой.
– Алёна, я больше так не буду! – взмолился он, поникнув головой и всем телом изображая вселенскую скорбь.
– Пока. Я могу опоздать, – ответила я и быстро, ни разу не обернувшись, пошла к выходу из злополучного парка.

С того самого раза я окончательно убедилась, что вместе нам делать нечего. Помните знаменитый фильм с Пьером Ришаром «Невезучие»? Так вот Младен – точная копия этого персонажа. С ним постоянно случались подобные странные и нелепые происшествия, которые выставляли и его и меня в самом смешном свете. Вы, например, смогли бы любить такого человека? Я – нет. Поэтому я старалась свести наши с ним встречи к минимуму, подготавливая его к мысли о том, что нам надо расстаться. Конечно, мне было его жаль, но это не лучшее чувство для отношений между мужчиной и женщиной, к тому же, у меня внезапно появился человек, в которого я влюбилась, совершенно потеряв голову. Произошло это, как обычно, неожиданно. На концерте. Меня представили одному композитору, как молодого начинающего музыкального критика. Его звали Светозар. Практически мгновенно наши взгляды притянулись друг другу, создав такую энергетику, что при рукопожатии обоих ударило током. Я отдернула руку и засмеялась. Он улыбнулся. Его бархатистые карие глаза были наполнены таким светом, зеркально отражающим моё лицо, что мне стало не по себе. Золотистые лучики на радужке глаз шаловливо поблескивали какой-то неразгаданной тайной. Нас потянуло друг другу с первой минуты. Мы стали встречаться и довольно скоро стали любовниками, хотя и прекрасно понимали, что попадись мы, сплетни и осуждение нам гарантированы. В те годы коммунистическая партия, как Болгарии, так и СССР не любила подобных вывертов, хоть и не сажала за это, но подпортить карьеру, безусловно, могла. Светозар был гениальным композитором, очень хорошим человеком, но с тяжелым характером. Он страшно ревновал меня и к мужу, и к Младену. Я не скрыла от него ничего, потому что хотела быть перед ним честной. Любовь не допускает лжи и коварства, если она настоящая. Так я думала. Мы часто ругались и мирились, пытались найти компромисс, но каждый раз всё возвращалось на круги своя. Обладая вспыльчивым нравом и подозрительностью, Светозар не желал меня делить с кем-то, а я считала, что прошло слишком мало времени, чтобы говорить о серьезных взаимоотношениях. Надо было подождать немного. К тому же, у нас с мужем росла дочь, которая временно жила у моей матери в Москве. Как отнесется к ней Светозар? Сможет ли быть ей хорошим отчимом? Как перенесет это дочь? Нужно было время, чтобы разобраться во всем.
Один раз после дикой ссоры Светозар позвал меня в гости мириться, сказав, что меня ждет сюрприз. Я приехала. Он накрыл роскошный стол, собственноручно приготовив несколько блюд, в том числе и суп. Суп оказался необычно вкусным, но несколько странноватым.
– Тебе нравится? – спросил Светозар.
– Да, очень вкусно, – ответила я, – ты потрясающе готовишь. Из чего он?
– Догадайся, – поддразнил он и загадочно улыбнулся.
– Боюсь, что не смогу, это незнакомый мне вкус.
– Ладно, я не буду тебя томить. Это черепаховый суп.
– Черепаховый? Я не понимаю, я ни разу не видела в магазине черепахового мяса. Где ты его взял?
– Ради тебя, милая, я способен на многое, этот суп из моей Тортиллы.
– Ты убил свою черепаху, чтобы приготовить мне суп? – спросила я, не веря своим ушам.
– Да, я хотел тебя удивить.
– Что ж, тебе это удалось. – сухо сказала я, аккуратно кладя салфетку на край стола. – Можешь мне больше не звонить. Я никогда не смогу находиться рядом с человеком, который может убить живое существо ради забавы и сюрприза. Собак ты еще не готовил? – с этими словами я быстро вышла в коридор, трясущимися руками взяла сумку и вышла.
В подъезде меня стошнило. От стыда, пока никто этого не увидел, я быстро выбежала на улицу и поймала такси. Меня душили рыдания. Остаток дня я пролежала на кровати, оплакивая бесславную судьбу Тортиллы. Я искренне не понимала: как можно быть таким жестоким? Зачем? Приобретая живое существо, ты берешь на себя ответственность за его здоровье, жизнь и судьбу. Это так пошло и нелепо, брать на себя роль Бога и решать, кто может жить, а кто нет. Это же не таракан, не муха или комар, которые досаждают тебе и могут переносить инфекцию, это безобидное домашнее животное. И вот так… Я долго не могла прийти в себя, не отвечая на телефонные звонки и не желая общаться с миром. Но, не смотря на свое разочарование, я не могла забыть Светозара, не могла не любить его. Это было выше моих сил. Он был слишком талантлив, красив и мужественен, и слишком много обаяния, ума, какой-то бешеной энергетики составляли его сущность. Мы помирились. В это время я составляла антологию болгарских композиторов для нашего русского издательства. Она уже была практически готова, все данные были включены, но внезапно мне позвонили из Москвы и по-отечески мягко, но с затаенной угрозой поинтересовались, почему нет информации о том, с какого года каждый из композиторов член партии. Я клятвенно пообещала исправить оплошность, зная, что это недоразумение может обернуться для меня большими неприятностями и тут же начала обзванивать всех по списку. За эту работу обещали неплохо заплатить, что очень меня воодушевляло. Близились выходные, и я решила, наконец, порвать отношения с Младеном окончательно, не мучая больше ни его, ни себя. Он как раз объявился с просьбой о встрече.

В Софии стояла удушающая жара, от которой люди прятались кто куда: кто под сень раскидистых каштанов в парке Дружбы, кто в прохладу кинотеатра, кто уезжал на Витошу, в горы, излюбленное место для гуляний в выходные дни и туристов, и влюбленных, и супружеских пар с детьми. Мы гуляли с Младеном по городу, и я тщетно пыталась объяснить ему, что наши отношения должны прекратиться, что они исчерпали себя и дальше только тупик. Он отвечал, что по-прежнему любит меня и хочет всегда находиться со мной рядом.
– Но я не люблю тебя и никогда не смогу полюбить, – втолковывала я ему.
– Нет, Алёна, ты тоже меня любишь, – упрямо отвечал он, – просто у тебя сейчас сложный период, много работы, депрессия. Всё пройдет, и мы опять будем вместе.
– Не будем. Потому что ты меня не слышишь. У меня есть человек, которого я люблю и это не ты.
– Зачем ты стараешься сделать мне больно? – ласково, по-собачьи заглядывая мне в глаза, с недоумением спрашивал Младен.
– Я не стараюсь сделать тебе больно, я не придумываю и говорю правду. Пожалуйста, пойми это.
– Малыш, такими чувствами и взаимоотношениями не бросаются, ты потом будешь об этом жалеть. Сломать всегда проще, чем построить что-то новое.
– Давай останемся друзьями, Младен, прошу тебя. Просто друзьями.
– Мы поговорим с тобой об этом в другой раз. Хорошо? Я провожу тебя домой. Тебе надо отдохнуть, выспаться, ты очень много работаешь.
– Хорошо. – сдалась я. – Проводи.

Мне не удалось справиться с его сокрушительной уверенностью в том, что мы предназначены друг другу. Есть такой тип людей, мягкий, но очень настырный, избавиться от которого почти невозможно. Младен принадлежал к их числу. Обладая незлобивым характером, он вместе с тем был расчетлив, скуповат и искренне считал себя огромным подарком для любой женщины. Впрочем, для многих это и есть эталон мужчины. Он неплохо зарабатывал, был строен, красив, в своем роде неглуп. Но мне для счастья этого не хватало, требовалось гораздо больше. Я мечтала о человеке, чья творческая гениальность подпитывала бы меня, заставляла стремиться ввысь. Мы шли по раскаленным улицам. Младен пытался держать меня за руку. Руки были потные и постоянно выскальзывали, вызывая неприятное чувство брезгливости и желания вытереть их платком. Вот и мой подъезд. Младен открыл дверь и пропустил меня вперед, проходя следом и увлекая в темный угол под лестницей. Стало тоскливо и неудобно, близилось ощущение чего-то непоправимого. Он закрыл мне рот поцелуем, не давая выскользнуть из его объятий. Хлопнула дверь, и кто-то прошел наверх по лестнице.
– Младен, пусти меня, неудобно же. Что мы как дети? Увидит кто, что мы в подъезде обнимаемся, стыдно же.
– Мне не стыдно, мы ничего плохого не делаем.
– Вон уже прошел кто-то. Я же здесь живу. Что ты мне жизнь портишь?
– Алёна, я ничего не порчу, я люблю тебя.
– Тогда дай мне уйти.

Я с трудом отпихнула Младена в сторону и увидела, что на нижних ступеньках лестницы молча стоит Светозар и смотрит на нас. Сердце моё заметалось, тоскливо ёкнула селезёнка, ноги стали ватными и я машинально ухватилась за Младена. Прекрасно понимая, что надо что-то сказать, объяснить ситуацию, исправить положение, я выпрямилась, открыла рот и уже понимая, что говорю совершенно не то, глупо улыбаясь, спросила:
– Маэстро, а с какого года вы член коммунистической партии?

поделиться

Ирина Горюнова

29.09.2006