Счастливая!

«Не родись красивой, а родись счастливой».
Я не заставила ни себя, ни других
долго ждать и родилась. То, что я родилась не только счастливой, но и счастливо,
было абсолютно ясно с первой секунды моего появления.
Я, как это водится,
громко заорала, а все вокруг заохали и вздохнули – пронесло! В рубашке, вперед
попой, зато живая и здоровая.
Конечно, все малыши одинаковые – сморщенные,
красные от рева и синие от натуги, перемазанные слизью и кровью, обвитые
пуповинами, беззубые, с мокрыми редкими волосенками прилипшими к их
конусообразным головам...
Наверно, бывает и так, что рождаются розовощекие
ангелочки со светлыми локонами и милой улыбкой. Но когда стоишь перед выбором:
какой родиться – красивой или счастливой? Выбираешь последнее. Разве я не права?

Вот уже нам, рожденным, уставшим, счастливым и страшненьким, привязали, как
покойникам, кусками грубого бинта квадратики клеенок с надписями. Конечно же,
сделали это с одной гуманной целью – не перепутать одинаковых сосунков. Потом
залили ранку пупка зеленкой, изо всех сил туго перетянули воняющими хлоркой
тряпками так, чтобы не оставить никакой возможности хоть пальчиком пошевельнуть,
и расквартировали по кроватям, развернув всех строго на правый бок. Пришлось
уснуть, ибо сопротивляться было бесполезно. Белохалатные были, как на подбор,
сильны и не знали чувства сострадания.
Я не долго размышляла о природе их
поведения. Голос охрип, и болело не только горлышко. Болела душа. Душа училась
дышать и жить. В моем маленьком еще желудке было пусто. Для меня не было
возможности даже пососать вкусный пальчик.
Помню, первым во мне появилось
горькое разочарование. Разочарование от моего нового состояния, именуемого в
народе счастьем. Я только успела задать самой себе вопрос: «А что же бывает с
красивыми новорожденными?», как впала в неглубокий со всхлипами и стонами сон,
так и не найдя ответа. Это был мой самый первый сон счастливицы на этой грешной
земле.
Моя мама тоже спала. Правда ей, в отличие от меня, не скрутили рук и
ног тряпками под названием «пеленки». Но и ее попка мерзла, лежа на клеенках в
ту декабрьскую, самую долгую ночь. Ночь, которую я представляла себе теплой,
сладкой, вкусной и пахнущей молоком мамы.
Позднее я поняла, что была
мечтательницей еще в утробе. А реалистка из меня не получится даже в гробу. С
этим надо было как-то начинать жить.

Я проснулась от неожиданной боли где-то внутри. Животик стонал от
непривычного воздуха. Надо было что-то предпринять. Что? Я нахмурила бровки и
попыталась привести мысли в порядок. Что я имела? Бирку на ножке, абсолютную
беспомощность и вдобавок страшненькую внешность.
Сосунки на соседних
кроватках подняли вой. Они извивались и драли горло. Мне было невдомек, почему?
Осмотреться мешало положение на правом боку. Я попыталась повернуть голову, да
не тут-то было. Голова оказалась неподвластна моим желаниям. Я испугалась так,
как только может испугаться несколько часов назад родившийся комочек. Я же
родилась с ручками и ножками! Где они? Где моя голова? Меня расплющили
посильнее, чем при выходе из утробы.
Господи, забери меня или дай мне сил...
Господи! Это становится невыносимо! Сосунки орут. Я их не понимаю. Я не знаю,
когда кончится эта пытка под названием жизнь. Если каждый день я буду
просыпаться от рева этих красноротых беззубых кулечков! Если у меня каждый день
будет резать животик! Если каждый день меня будет потрясывать от ужасно мокрых и
холодных тряпок! Я просто не успеваю их обливать тепленькой мочой, чтобы хоть
чуток согреться! Нет, Господи, я не выдержу этой жизни. Неужели быть счастливой
так трудно...
Меня схватили и куда-то понесли. Стали расшатывать из стороны в
сторону и распутали, наконец, от тряпок. Стало еще холоднее. Я попыталась
свернуться калачиком, чтобы хоть чуток согреться, но огромные руки подняли меня
высоко в воздух и потащили к умывальнику с ледяной водой! Вот тогда я начала
орать! Я орала пока без слез. Это умение пришло позднее. Я орала во всю силу
своего голоса и, казалось, перекрывала своим голосом голоса других крикунов. Так
вот почему они так все кричат!
Мои внутренности болели. Белохалатная не
обращала на это никакого внимания и, казалось, наоборот вцепилась с мой животик
мертвой хваткой хищницы и с каким-то демоническим блеском в глазах поливала мои
ножки и спинку обжигающе ледяной водой.
Потом меня опрокинули на стол,
бесцеремонно подняли ножки за пяточки и стали посыпать каким-то порошком.
Несколько дальнейших секунд я помню как во сне. Я продолжала кричать, но
казалось, еще мгновение – и я упаду в обморок. Меня шатали из стороны в сторону.
Влево. Вправо. Что-то подтыкали и, наконец, превратили в полено. «Они меня
парализовали!» – подумала я. Снова перетянули. «Господи, – молила я – я не хочу
больше быть счастливой. Может быть я лучше рожусь красивой. Господи, давай все
переиграем. Я была неправа. Я хочу быть красивой! Я не хочу, я не желаю счастья!
Я не желаю быть счастливой, госпо...»

Меня колыхали вместе с другими орущими страшненькими «поленцами» в непонятной
конструкции на колесиках. Колеса скрипели. Нас по одному куда-то уносили.
Раздают. Что там дальше? Что нас ждет?
Принесли в узкую комнату с кучей
железных коек, покрытых ворохом тряпья и сунули в руки какой-то женщине в
пестром пахнущем кислятиной халате. Женщина осторожно взяла меня и стала
неприлично долго разглядывать. Она трогала мои щечки и носик, что-то говорила,
но я не желала ее даже видеть. Я закрыла глаза и вдруг унюхала какой-то
посторонний запах. Это была не хлорка. Пахло цветами. Я точно помню, что это
были цветы! Да, я еще бежала... Когда это было? У меня помутнение рассудка.
Амнезия. Я абсолютно ничего не помню! Страшно! И дышать нечем! В рот вставили
какой-то кляп! Укусила бы, да нечем! Я задыха...

Наверно, Господь услышал мои молитвы. Меня отобрали от этой женщины и понесли
к другой. Читают бирки. Что там написано? Понаписали, курицы!
Неужели не... Я
ровным счетом ничего не понимаю. Что они хотят со мной сделать?
И вдруг... я
ощутила, как в носу защекотало от знакомого родного запаха...
«Мама! –
горячие капли полились по моим щекам. – Мама, – тихо подумала я... – Наконец-то
ты нашла меня!»
Это была она! Я не знаю почему, но поняла это сразу.

«Мама, забери меня отсюда! Помнишь, как ты гладила меня, щекотала мои
пяточки, которые я протягивала тебе, свернувшись калачиком у тебя в животе...
Помнишь, как ты пела мне... Почему сейчас ты меня отдала? Отдала этим...»
Я
рыдала. Я рыдала так, что не смогла проглотить даже каплю молока. Слезы душили.
Эта первая в моей жизни обида была такой сильной, что я просто не могла ни о чем
другом думать. Я рыдала, как умела. И моя мама рыдала вместе со мной. Она
прижала меня к себе и согрела. У меня еще было не так много сил, чтобы орать
долго. От укачивания, тепла и запаха я заснула. Впервые в жизни – блаженно. И
хотя тельце мое время от времени вздрагивало, я видела хорошие сны. Я видела,
как бегу по лугу. Луг зеленый-зеленый... Мне тепло и удивительно радостно. Я
легла на траву, запрокинула голову, посмотрела на голубое небо, зажмурилась от
солнышка и стала проваливаться в небытие. Казалось, я не лежу на траве, а летаю,
парю высоко-высоко, как птица. Я – птица! Я счастлива! Я парю! Парю...

Проснулась я от страха падения. Я падала с небес. Было холодно. Попыталась
снова вернуться в сон, но вспомнила о маме. Ее не было. Украли! Сбежала!
Оставила!!! Аааааааааа!
Ко мне присоединился хор других красногорлых и
беззубых. Я изо всех сил пыталась повернуть голову и оглядеться, не появились ли
белохалатные. Тщетно. То, во что они меня упаковали, было надежнее любого замка.
Никому из нас не удавалось вырваться. Единственное, что мы могли – это надрывать
глотки.
Не знаю, сколько времени прошло в этой тюрьме. Почему я туда попала?
За что?
Если бы не мама, согревающая меня в строго по расписанию отведенные
минуты кормежки, я бы, признаюсь, предпочла отправиться куда-нибудь в другое
место. Только она ласковыми воркующими о чем-то словами удерживала меня. Она
рассказывала сказки о каком-то добром папе. О том, что он нас с ней ждет дома.

«Дома?» – беззвучно удивлялась я.
– Да, дома, – бесконечно повторяла и
повторяла это слово мама.
Это слово, ее запах и какое-то непонятное чувство,
какая-то внутренняя уверенность в ее правоте и в том, что эта пытка скоро
кончится, успокаивали и усыпляли меня. Первое чувство, которое я вынесла из
своего первого заточения, было – терпение.
Последние дни в роддоме я провела
в громких криках, сладких сытых снах и ожидании чего-то невероятно волшебного
под названием «дом».
За окном трещал мороз, пробирая до сердцевины кусты и
деревья. Воробьи жались в кучки и с жадностью набрасывались на любой перепавший
кусок колючей хлебной корки. Зима обещала быть долгой.

поделиться

Злата Перечная

09.05.2008