У бегемота нету талии

Я люблю эту утреннюю суету. После того, как принято окончательное решение – не спать, остальное кажется уже не таким трудным. А часто приходит даже облегчение: вот оно и покончено с необходимостью постели на определенные часы.
Верно, все знают, какими мучительными могут быть ночи. Все тревоги, все страхи, все боли разрастаются, как под лупой, заслоняют мир.  Ночь способна сделать из каждой проблемы монстра. От которого не спасет воля, подавленная в это время, но только трезвый ритм утра.
В ноябре оно весьма условно, это понятие. Полная темнота. Фонари уже выключили, но еще не рассвело. Дождь со снегом – и трудно понять в чью пользу пропорция.  Мы с дочкой идем в школу. Я тащу ее зеленый, уже обтрепанный после двух месяцев занятий, портфель, и мне тяжело. Восьмилетняя растяпушка, которая регулярно забывает записывать, что задано на завтра и что велела принести учительница, на всякий случай берет с собой все. От полного набора учебников до цветной бумаги и пластилина.
- Хоть деньги за завтраки отдать не забудь. Они  у тебя в боковом кармане…
Аня кивает, мол, не забуду. Но на самом деле думает о другом. У нее в голове засела песенка, которой я ее вчера сдуру научила. Вспомнилась древнестуденческая:
У бегемота нету талии
У бегемота нету талии
У бегемота нету талии,
И с ним нельзя потанцевать
Его по морде били чайником,
Его по морде били чайником,
Его по морде били чайником
И с ним нельзя потанцевать.
И сходные куплеты про ежа, жирафа и так далее.
Идиотская эта песня запала Аньке в душу. Он ее тут же перефразировала, поставив в качестве главного героя главного своего классного недруга Сашку. Так что, похоже, предстоит мальчишке услышать, что именно его в свое время били именно этим. После чего бита, несомненно, будет Анька.
Я лично думаю, что у них вовсю идет роман в такой дразнильно-боксерской форме. Потому что дочь моя красива. Как это ни странно. При таком папаше она от роддома и до белых тапочек могла нуждаться в парандже.
Правда, мы его уже лет пять как не видели, но я не думаю, что он за это время похорошел. Я почти не вспоминаю свое замужество. Если предаться воспоминаниям, они будут напоминать известную миниатюру про раков. Хотелось семью. Но не с ним.  Но очень хотелось. Но совсем даже не с ним.
А с кем? Вот это болевая точка. Мозоль, на которую я успешно наступаю каждое утро.
Чтобы попасть в школу к восьми часам, мы с Анькой можем выйти чуть раньше, чуть позже. Почему же меня, как наркомана к дозе, тянет выйти на улицу в двадцать минут восьмого? Я подгоняю раздраженную как всегда по утрам дочку, злюсь сама и, наконец – мы идем. Первые, как пионеры. Хотя Анька не знает, что это такое.
По дороге в школу и обратно, я – это две совершенно разные женщины. Провожая Аньку, я напоминаю себе в лучшем случае женщину восточную, в худшем – половую тряпку. Или – еще вариант – собаку. Уши – настороже, хозяина чует – за три версты. Чем, как ни чутьем объяснить тот факт, что я, никоим образом не разбирающаяся в машинах, не умеющая отличить «Волгу» от «Запорожца», я  - близорукая и рассеянная – узнаю за сто метров в сумерках его авто. Его «мотор», как красиво написала бы фрейлина императорского двора Анна Вырубова, чьи воспоминания я сейчас читаю.
Этой дорогой в это время он едет на работу, стилем Вырубовой – на службу.
А дальше все зависит от его настроения. Вариант самый скверный. Он сделает вид, что не заметил. Проедет мимо, чуть ли не по ногам, напряженно глядя перед собой. Вид самый деловой. Тороплюсь, не вижу - не слышу, знать не знаю. Так мы вам и поверили. Наверное, особенно душевный вечер с семьей был накануне, или особенно родственное утро. Когда дите в садик, с женой чмок-чмок, милый, что тебе на обед? И дальше в этом же репертуаре.
Короче, узнавание не в его планах. Во всяком случае, на ближайшее время.
Вариант второй. Не самый скверный, но все же… Он заметит и негромко, коротко просигналит. Мол, привет. При этом мы в ролях приятелей, а все прочие помидоры, предполагается, что давно завяли.
Вариант третий. Имевший место пару раз. Не знаю, что ему в голову при этом ударяло. Улица ли в данный момент оказывалась пустынной, так что за репутацию было не страшно? И настроение совпадало? Машина плавно тормозила, дверь открывалась, и две минуты пути по дороге к моему дому я могла дышать одним воздухом с… Ладно, описание пропустим, такой шедевр обаяния  природа все равно не сотворит вторично. И  - минута прощанье, прикосновение его пальцев, улыбка. Для него – милостыня в пять копеек новыми, для меня – бриллиант «кохинор», призраком легший в руки. Потому что при следующем проезде мимо - призрак – растает.
Нынче утро прошло благополучно, мы никого не встретили. За Анькой захлопнулась тяжелая школьная дверь, а я иду домой. Нервы успокаиваются. Погода великолепная. Две недели все было затянуто густым позднеосенним туманом. И вот – будет солнышко. Бледно оранжевая полоса уже встает по краю неба. Уже забытые за непогодой, тают в утре звезды. И не свинцом, а голубизной начинает наливаться небосвод. Я отламываю ветку тополя, ту, на которой много почек. Внесенная в дом, она скоро запахнет клейкой весенней смолой. А спустя несколько дней робко потянутся к окну, за которым уже кружатся белые мухи, шелковистые нежные листья.
Весна, весна, как много в этом звуке…  Невозможно все время напряженно ждать чего-то. Даже не потому, что это страшно утомляет. Но судьба словно слышит непроизнесенное - то, на что надеешься, и смеется, разрушая мечты.
Как говорила коллега моя Ленка:
- Эх, девки, в каком я дерьме сижу! Прежнее дерьмо по сравнению с нынешним – повидло!
Так что, живем сегодняшним днем. Например, я свободна на целые сутки.
Я иду и думаю, как у нас все измельчало. И «за державу» не обидно. Потому что ее по настоящему давно уж нет. Она умирала в те дни, которые раз в сто лет воскрешает на экранах черно-белая кинохроника. Когда приводилась в действие высшая мера социальной защиты, и все выросшее на русской ниве истреблялось…
Пока на плодородном поле не расцвело пышным цветом, хотя бы это… Шагает навстречу племя младое и незнакомое. Лицеисты из технического лицея, он же ПТУ. Черные шапочки-«менингитки»  скрывают модно-бритые головы, неандертальское «гы-ы-а», заменяет смех, плевки и мат. Позиция «своей земли ни пяди не сдадим». Дорогу уступают прохожие. Их подружки, периодически ошивающиеся по абортариям, основным своим достоинством считают молодость. Они доступны и ничем не обременены, у них смазливые мордочки и минимум интеллекта. То, что надо.
И их дружки, представляющие особую ценность для общества только потому, что природа им случайно подвесила «колокольчики». Они лениво и сыто посматривают вокруг.
Баб – как грязи. Женщина в летах и с детьми интереса представлять не может. Она даже не второй сорт. Она просто не женщина. Боец за жизнь.  У меня в подругах такие бойцы-ветеранши. Все в молодости красавицы и поныне героини. Одна всю жизнь проработала в милиции. На кабинетной должности правда, но нелегким был ее хлеб. В младенчестве умер сын, тяжело болела и инвалидом осталась дочь. Муж, оберегая себя, ушел из семьи. Жена его бывшая вытянула дочку, поставила на ноги. Выучила, выдала замуж. И, сама уже тяжелая сердечница, нянчит внучек, которым передался недуг матери. Причем не скажешь, что несчастна она. У нее губы не иначе, как в улыбке. Возле нее, как возле теплой печки греешься.
Другая, медик, тянет четверых домочадцев. Если она не на приеме, то на обходе, не на дежурстве, так на даче. Все успевает, никому не кланяется, обожаема больными, и страшно им лишиться ее, если с ней, которая уже похожа на сухой одуванчик – не дай Господь случится что-то.
Но все эти достоинства не котируются в мире, где правит не мужчина, но мужик.
Мы с неандертальцами проходим мимо друг друга. Взгляды взаимно неприязненные. С их стороны за то, что не уступила дорогу, с моей – за то, что они существуют на свете.
Теперь дорога впереди снова пустынна. И снова можно думать. Если человек полон сил – счастье для него понятие энергичное, одно непрерывное приключение. А если он устал, и, кажется уже неисцелимо… Тогда закрываешь глаза, и предстает перед тобой маленький город. Швейцарский ли? Датский? Но сказочный, андерсоновский. Высокие старинные дома, увенчанные башенками. Большие городские часы, отбивающие время. Белый-белый, не испачканный ничем снег, пышным одеялом на земле, крупными хлопьями – с неба.
И под крышей одного из домов, забытая всеми комната. Где светится камин россыпью красных углей. Умерло время, и никуда не надо спешить. Там – я. И туда придет, несомненно, придет человек.  Он принесет чай.  Мы будем долго сидеть, обнявшись и смотреть на рдеющие угли. А потом можно будет уснуть. И спать долго, может быть, годы или века, пока не истечет в небытие накопившаяся в душе усталость. Если ей дано истечь.
…Мимо проносится голубое авто. Он сегодня опоздал. Конечно, тогда – только скорость, и взгляд – только перед собой, на дорогу. поделиться

Татьяна Свичкарь

25.02.2005