Земледельческий, дом 9…

Памяти моих родителей, Сергея Евстафьевича и Галины Павловны, посвящается.

– Ах, это же мутоновая болгарская шубка!
– Посмотрите-ка, какая очаровательная девочка! На ней мутоновая шубка! Ах, какая прелесть!
– Да, нынче все модные девочки ходят в таких шубках…Ах, надо скорее купить такую шубку своей дочке… Дама! Где Вы покупали эту прелесть?
– В Детском мире на Арбате. Очаровательно, да? Моя дочь в ней просто красавица.
Дама – это моя мама. На ней красивое пальто с широкими рукавами, длинные перчатки и шляпа с вуалеткой (которую я потихоньку иногда примериваю дома).
А красавица – это я…
На мне под длиннополой шубой тёмно-синие «шаровары» с начёсом натянутые поверх валенок с галошами. И взмокшая от хождения по магазинам с мамой фуфайка. Платок давно съехал с головы и прилип к моей вспотевшей шее. Где-то сбоку, иногда наезжая на глаза, болтается розовый шёлковый бант. Он уже немного ослаб и не тянет мои волосы так, что, кажется, что они вот-вот пучком отвалятся вместе с бантом… Ненавижу банты и заколки!
Мама пытается повернуть меня вокруг своей оси, но… тут меня вдруг подхватывают чьи-то руки и поднимают высоко-высоко. Это клоун с красным носом, который смешит детей у Новогодней ёлки в центральном зале «Детского мира». У клоуна под брюками в яркий малиновый горошек спрятаны ходули. И вот уже я лечу над толпой детей, теряю из виду маму, и у меня начинает кружиться голова, а с правой ноги падает куда-то в самую гущу народу мой валенок. Мне шесть лет и я уже знаю, которая нога и рука левая, а которая – правая. И ещё я умею читать. Вот…
Я начинаю потихоньку верещать. И клоун, ущипнув, возвращает меня маме: «Вот Вам Ваша капризуля».
…Ничего себе! Схватил, не спросив, потащил куда-то под потолок, а я ещё и капризуля! Я не люблю цирк и ненавижу глупых размалёванных клоунов, а ещё я боюсь высоты! Невоспитанный дядька с красным носом!
А голова так кружится, что мне вдруг кажется, что я опять нахожусь в кабине пилотов в самолёте, которым управляет мой папа. Нос у самолёта – сплошные стеклянные окошки. А под ними… И нет ничего красивого в этом солнце над облаками, про которые, чтоб отвлечь мой взгляд, рассказывает папа. Мы летим с мамой в Сочи. В санаторий. Смешное слово – с-а-н-а-т-о-р-и-й.
Мне страшно от ощущения бездны под ногами. Когда посадка-а-а-а???!!!…
 
Кто-то словно толкает меня, и я просыпаюсь.
Как говорит моя бабушка, «пёс его знает», что это за ерунда такая крутится у меня в голове. Просто каша какая-то!
Я таращу глаза изо всех сил, но почему-то ничего не вижу.
Это противная шапка, продававшаяся вместе с шубой, опять съехала мне на глаза. Я, сопя и ворча, сдвигаю её на затылок. В этот момент такси, в котором я ехала с мамой, тормознуло у светофора, и шапка опять закрыла пол-лица. Мама всегда берёт такси, когда мы ездим с ней в «Детский мир».
Я сдвигаю шапку назад и гляжу в окно такси. Мы стоим на Смоленской площади у светофора. Я поняла это, увидев высотку, мимо которой мы ходим на Арбат за продуктами. Высотку называют «МИД». А что это такое? Я не знаю и не спрашиваю, мне просто не интересно. Мид и мид.
Включается зелёный свет, машина трогается с места и через несколько секунд опять притормаживает. Я держу шапку рукой. Мы сворачиваем с Садового кольца в Ружейный переулок, мелькают знакомые домишки, потом опять поворот, яркие огни клуба офицеров академии Фрунзе…
– Земледельческий, девять, – говори шофёру моя мама.
Машина тормозит, шапка опять съехала мне на глаза, и я проваливаюсь в полудрёму. Слышу папин голос. Он расплачивается с шофёром. Шелестят и мелькают большие денежные бумажки. Как неудобно, наверное, их складывать в кошелёк….
Потом открывается дверь, и папа подхватывает меня на руки…Моя противная и жаркая шапка, наконец-то, просто сваливается с моей головы прямо в снег!
По лицу приятно скользят поля велюровой шляпы. Эту шляпу папа привёз из Риги. Мама сказала ему: «Серж, ты в ней – стиляга…». Сейчас всех модных людей почему-то обзывают стилягами. А мне вот шляпа очень нравится и я потихоньку поглаживаю её, когда папа на работе. На службу он ходит в красивой синей лётной фуражке, на которой в обрамлении крылышек три золотые буквы «ГВФ». Но что это такое, я не знаю…
Но мой папа такой красавец в этой фуражке!
Папа несёт меня осторожно, не зная, что я уже не сплю. Открывает дверь в нашу квартиру, пропуская вперёд маму с кучей свёртков и свёрточков, потом входит сам. Входная дверь хлопает громко, и с выступа над дверью с грохотом падает соседский кот Серёжка.
– А, разбойник! – кричит седая тётя Женя, наша соседка, – опять свалился! Брысь в комнату! Соломон, открой этому стервецу дверь!
Мы живём в коммуналке. Целых пять семей.
Вход в нашу квартиру сделан через кухню. Я вдыхаю ароматы новогодних кушаний, которые завтра будут поданы к праздничному столу. Пахнет кулебякой с капустой и наваристым бульоном, – на плите стоит ведро. Тётя Женя варит студень на всю квартиру сразу.
Папа укладывает меня на тахту в нашей комнате, и я опять проваливаюсь в сон. Мама раздевает меня, сонную, «размундиривает», как говорит мой папа. Протирает мне лицо и шею тёплым влажным полотенцем и снимает ненавистный бант с волос. В полусне, уже лёжа в кровати, я слышу шорох разворачиваемых покупок, потом вдруг комната наполняется свежим еловым запахом… И последнее, что я вижу, перед тем, как, наконец-то, уснуть, – это ёлка, на которую папа прилаживает гирлянду с лампочками.
Завтра – Новый год…
 
Утром, открыв глаза, я охаю и сажусь на постели. В углу нашей крошечной комнатки стоит красивая ёлка, на ней мигают разноцветные лампочки. Забыв про тапки, я стою на холодном полу и вдыхаю и вдыхаю это приятный хвойный запах. От кафельной печной стены идёт жар. Это тётя Женя натопила печь, которая выходит одним боком в нашу комнату.
Входит папа и торопит меня. Днём под Новый год мы всегда ходим с ним в гости к моей литовской бабушке. Папиной маме. Это совсем рядом, на Зубовском бульваре. Мама наряжает меня в красивое платье, купленное вчера в детском мире и напоминает мне, как надо себя вести в гостях.
Но я же всё помню! Я совсем уже большая, через год мне в школу.
Мы идём с папой в гости. Делаем небольшой крюк, потому что я очень люблю прыгать на ступеньках Академии Фрунзе, Потом переходим Пироговку и Садовое кольцо и входим во двор бабушкиного дома.
У бабушки нас ждёт сюрприз – приехал из Вильнюса её старший брат, Регимантас. Он уже совсем старенький и седой.
– Laba diena, mergait?! (Добрый день, девочка! – лит.) – говорит мне Регимантас.
– Laba diena, senelis! (Добрый день, дедушка! – лит.) – отвечаю я, пытаясь сделать книксен, как учила меня бабуля, но путаюсь в длиннополой шубе и чуть не падаю.
Регимантас смеётся и подхватывает меня. У него удивительно сильные руки, несмотря на возраст. А потом он дарит ароматные мне рождественские пряники, покрытые разноцветной глазурью. Их прислала для меня его жена Мирдза. У каждого пряника есть специальная верёвочка, чтобы их можно было повесить на ёлку.
Уже дома я развешиваю эти пряники на свою ёлочку. Заглядывает в комнату тётя Женя и зовёт меня в гости на чай. У тёти Жени и её мужа Соломона нет своих детей, поэтому каждый раз под Новый год они приглашают всех детей, которые живут в нашей квартире к себе на чай с пирогами.
Мы сидим за круглым столом под уютным шёлковым абажуром, к которому привешены китайские разноцветные птички. Пьём чай, а потом Соломон зажигает свечи на пианино и мы под его аккомпанемент поём «В лесу родилась ёлочка». Тётя Женя гладит нас всех по головам и смахивает слезы. Почему она плачет? Ведь праздник же! Потом натягивается через всю комнату верёвка с подарками, и мы, с закрытыми глазами, срезаем себе тот подарок, который попался первым.
Я возвращаюсь в свою комнату, и мне тоже почему-то становится грустно. Наверное оттого, что после Нового года мы переезжаем на новую квартиру. Куда-то на Фили. Папе на работе выделили новую большую комнату. Мои родители счастливы. Мама – потому что очень удобно станет добираться до Усово, где на Рублёвке живёт её мама, моя русская бабушка. А папа – потому что удобнее будет ездить на работу во Внуково, на аэродром. Мой папа ездит туда на мотоцикле.
После гостей меня смаривает сон. Но сплю я очень чутко.
В кухне галдят и хохочут взрослые. Опять падает на кого-то вошедшего кот Сёрёжка со своей лежанки.
Я, наверное, долго сплю. Потому что просыпаюсь от нежного перезвона хрустальных фужеров, которые достаёт из шкафа моя мама. За окном совсем темно. Я выхожу на кухню. Там уже накрыт стол. Пахнет вкусно салатами, пирогами и мандаринами. Мужчины курят у окна. На лётном кителе моего папы – медаль за победу над Германией. А у дяди Феди из комнаты напротив – Орден Красной звезды.
Кто-то включает радио на всю громкость. Левитан начинает читать поздравление советскому народу. Все взрослые нашей квартиры собрались за столом, хлопает пробка шаманского… раздаётся бой кремлёвских курантов…
А мы, дети, наблюдаем за своими родителями, сидя за маленьким столиком, специально накрытым для нас. У меня под столом спрятана моя новая шуба, я хочу напугать детей пришедшим из леса медведем. Но они не пугаются, а смеются и гладят её и угощают пирогами. Взрослые шикают на нас: «Тихо!»
Раздаётся последний удар курантов. Звякают бокалы…
Дядя Фёдор говорит: «Дорогие мои! С Новым годом! С новым шестидесятым годом! И… чтобы не было больше войны!»
Взрослые начинают обниматься и почему-то плакать и смеяться одновременно. Потом мой папа выносит только что купленный вместо патефона проигрыватель. Поставив пластинку, он приглашает маму танцевать. Мамина тёмно-синяя муаровая юбка-солнце посверкивает и приятно шуршит. Я так люблю смотреть, когда танцуют мои родители.
Но меня опять уже клонит в сон…
В это время через открытую форточку прыгает с улицы кот Серёжка, попадая задними ногами в студень, выставленный у окна на холод тётей Женей…
 
Обо всём этом я вспоминаю, сидя в машине напротив своего старого дома. Там давно уже никто не живёт. Дом отреставрирован и там находится школа графических искусств.
Это мистическое совпадение, потому что по второму своему образованию я – художник-график.
Ноябрьский ветер гонит несколько жёлтых листьев по переулку. Вечер потихоньку спускается на Москву. Ноябрьский вечер 2004 года.
Я достаю свою записную книжку, и рука моя сама выводит:
Вот Плющиха. А за угол если зайдёте,
Гонит лихо сквозняк жёлтый лист из ушедших времён.
Там за пыльным стеклом, в полусгнившем окна переплёте
Тётя Женя седая. И верный её Соломон… поделиться

Рута Юрис

17.11.2006