Любовь и упрямство

Вражда и войны рисовали встарь суровый лик отношений России и Швеции. Но проскользнула и романтическая любовь, которая чуть-чуть не соединила их. Если бы не вмешалась безжалостная дипломатия.

16 марта 1792 года выстрелом в упор на бале-маскараде в Стокгольмской опере был убит король Густав III. На шведский престол вступил его малолетний сын Густав IV, а регентом при нем стал пожилой и осторожный герцог Карл Седерманландский.
Шел 1796-й, последний год жизни Екатерины Великой. По замыслу нового фаворита Екатерины II Платона Зубова женитьба семнадцатилетнего Густава IV на двенадцатилетней Сашеньке, Александре Павловне (внучке Екатерины), позволила бы по-семейному разрешить проблемы, разделяющие две страны. Конечно, Александра немного молода для замужества, но свадьбу можно отложить, а помолвку объявить немедленно. За этими планами стояла сама Екатерина, которая давно вынашивала идею такого союза.
Активная участница событий - герцогиня Седерманландская - вела дневник, и потому мы можем проследить за неожиданными поворотами этой истории.

Началось с письма, которое шведский посол в Петербурге Стединг направил в Стокгольм. Дипломат сообщал, что Екатерина II ищет брака своей внучки с молодым королем Швеции. Весь петербургский двор, по его словам, только и говорит об этом. Далее по-деловому перечислялись все выгоды, которые могла получить Швеция от этой свадьбы: императрица предоставила бы мужу своей внучки то, чего никогда не дала бы просто шведскому королю. И уже специально для того, чтобы прельстить короля, расписывались достоинства возможной избранницы: "Я не знаю княжны, которая могла бы сравниться с Александрой. Можно быть красивее, но невозможно быть более соблазнительной, нежной, интересной со всех точек зрения".
Пока в королевском дворце переваривали донесение посла, в русском посольстве в Стокгольме объявился проезжий генерал, возвращавшийся домой из заморских странствий. Из-за натянутых отношений русский посол из Стокгольма был давно отозван, и поверенным в делах оставался барон Будберг. Не было ничего удивительного в том, что проезжий генерал - тоже Будберг - остановился у своего родственника, да и зажился в Стокгольме. Вскоре он завел друзей, стал появляться в свете и при дворе. Будберг не скрывал, что дело снова идет к войне между Россией и Швецией. Он откровенно рассказывал, что русская армия готовится вступить в Финляндию, а флот в Кронштадте вооружается. Конечно, сама Екатерина войны не хочет, но провидение может оказаться сильнее. Вот если бы брачные узы связали русский и шведский троны, тогда дело другое. Такова была воля и покойного короля Густава III, царствие ему небесное...
К этому времени политическое положение Швеции было таково, что к словам проезжего генерала стали прислушиваться. Из попыток Стокгольма опереться на Париж явно ничего не получилось. Францию раздирала внутренняя борьба, она не выполняла условий заключенного со Швецией договора и, главное, не выплачивала ей субсидий. Маятник шведской политики начал колебаться в восточную сторону. И в салонах Стокгольма относились к этому сочувственно.
С тех пор все пошло как по маслу. Пошли разговоры о новой ориентации в политике Швеции, о договоре между двумя странами, а главное - о свадьбе. Генерал Будберг убеждал, что молодому королю необходимо приехать в Петербург и познакомиться с невестой. В Стокгольме эти мысли воспринимались с энтузиазмом.
Вскоре загостившийся генерал отбыл в Петербург, но не успели шведы и глазом моргнуть, как он снова объявился в Стокгольме, на этот раз официальным представителем России с письмом Екатерины. Императрица приглашала короля и регента приехать в Петербург.
Далее события разыгрывались, как в кинематографе. В августе 1796 года в Петербурге появились два путешествующих графа - Хага и Ваза со свитой в 140 человек. В столице ни для кого не было секретом, что под этими именами скрываются король Густав IV и регент Швеции герцог Карл Седерманландский, Поэтому-то их и принимала сама императрица.
Один из шведских офицеров, сопровождавших короля, оставил восторженные заметки с описанием этой церемонии. Екатерина сумела для каждого найти приветливые слова. В скромном платье из белого муслина и белой шапочке, которая оттеняла еще роскошные серые волосы, 67-летняя монархиня кокетливо протягивала шведам пухлую руку для поцелуя.
Правда, регент и Рейтерхольм опасались, как бы король чего не выкинул. В Стокгольме о его упрямстве ходили легенды. Он был нервным: то плакал, то смеялся, а порой судорога искажала его лицо. Консилиум врачей даже обсуждал здоровье молодого короля, но не нашел ничего серьезного. Тем не менее, Густав выглядел угрюмым, молчаливым и замкнутым.

И тут случилось непредвиденное в тайных хитросплетениях интриг и дипломатии: Густав и Александра влюбились друг в друга с первого взгляда. Это была наивная полудетская любовь. Густав пригрезился Александре прекрасным принцем из детских сказок. Король и правда был хорош собой: черный костюм, ниспадающие белокурые локоны, огромные и чуть печальные голубые глаза придавали ему романтический облик. Изумленные шведы впервые увидели своего всегда хмурого короля смеющимся, живым, раскованным.
Петербургский двор затаив дыхание следил за тем, как юные влюбленные стремились улучить любую возможность, чтобы побыть вместе. "Любовь, - деловито заметила Екатерина, внимательно наблюдавшая за ними, - развивается бурно". После бала в австрийском посольстве она написала Гримму: "Бал был особенно радостным из-за витавших слухов, что уже все улажено на переговорах. Не знаю, как это произошло - для развлечения или по другой причине, но наш влюбленный пожал своей избраннице ручку во время танца. Она побледнела как смерть и сказала гувернантке: "Умоляю вас, представьте, что он только что сделал? Он пожал мне руку, когда мы танцевали. Я не знаю, что со мной станет". Другая дама спросила ее: "А что вы сделали?" Она ответила: "Я была так напугана, что едва не упала".
Густав был очарован такой невинностью. Не посоветовавшись ни с кем, он бросился к императрице и сгоряча объявил, что любит Александру и просит ее руки. Бабушка была довольна. Ей казалось, что любовь окажется сильнее дипломатических ухищрений. Но влюбленному королю она будто бы строго сказала:
"Обещайте мне, месье Густав, что Александра сохранит православную религию". Тот отвечал: "Торжественно обещаю не делать ничего такого, что помешало бы ей исповедовать ту веру, какую сама пожелает".
Этим, казалось бы, все должно было уладиться. В те времена вопрос о религиях будущих королев решался просто - вместе с мужем они обычно получали и его веру. И сама Екатерина, будучи по рождению протестанткой, не задумываясь обратилась в православие, когда из захудалой принцессы Ангальт-Цербстской стала русской великой княжной.
Но это больше касалось бесчисленных немецких принцесс. В отношении русской княжны Екатерина держалась жестко: о смене религии не может быть и речи. И это был не каприз стареющей императрицы. Екатерина искренне считала, что смена религий в России равносильна измене. В конфиденциальном письме послу Будбергу императрица писала, что если ее внучка станет лютеранкой, то она не сможет больше приехать в Россию и ее родители должны будут навсегда отказаться от того, чтобы ее увидеть.
Разумеется, Екатерина была достаточно проницательной, чтобы не поверить Густаву на слово. Тем более что обещание короля прозвучало весьма двусмысленно. Поэтому она велела не спускать глаз с влюбленных и подслушивать каждое их слово. Ее подозрения оправдались. Когда они уединялись в затененных аллеях, король шептал Александре не слова любви - он склонял ее к лютеранству, обещал вслух читать библию и самолично разъяснять ее догмы. А влюбленная девочка отвечала согласием: "Да, с удовольствием, если бабушка на это согласится".
А в канцеляриях Коллегии иностранных дел тем временем пытались перевести коллизии любви и веры в сухой закон брачного договора. Делом заправлял нетерпеливый Платон Зубов, который, устраивая этот брак, мечтал прославиться. По указанию Екатерины русские дипломаты требовали включить в договор положение о том, что невеста не только сохранит свою религию, но и будет иметь в Стокгольме православную церковь и священника. Шведы хотя и торговались, но уступали. Однако королю об этом не говорили. С обоюдного согласия было решено сообщить ему об этом условии в самый последний момент, когда у короля уже не будет возможности для отступления. В общем, расчет строился на том, что юный монарх не решится поломать помолвку.
А во дворце расцветала любовь. Вне себя от радости, мать Сашеньки Мария Федоровна писала мужу, Павлу Петровичу, в Гатчину: "Наша молодая парочка сидит рядышком и тихонько воркует". Влюбленный король упрашивал мать своей невесты ускорить день свадьбы. Великая княгиня заверила его, что поможет. "Верьте мне, месье Густав. Вы хотите, чтобы я поговорила с императрицей?" Король заверил, что хочет, и за ужином ласкал свою избранницу на глазах у всех. На следующий день в Гатчину к Павлу летело новое послание счастливой матери. "Мой дорогой и добрый друг,- ликовала она, - пусть нас благословит Бог: помолвка назначена на вечер понедельника. Она будет объявлена архиепископом... В тронном зале будет бал".
В 7 часов вечера 11 сентября 1796 года Большой Тронный зал Зимнего дворца заполнили придворные. Съехались высшая знать империи, верховное духовенство, весь дипломатический корпус, знатные иностранцы. Созвездия орденов - русских и иностранных - блистали на груди у кавалеров. Дамы демонстрировали роскошные туалеты и невиданные драгоценные камни. И посреди этого великолепия под малиновым балдахином с двуглавым орлом величаво восседала на троне Екатерина II: с императорской короной на голове, с державным скипетром в руке и в мантии из белых горностаев на плечах. Справа от нее сидел наследник, великий князь Павел. Слева - ее любимец, внук Александр. А на стульчике у их ног - бледная невеста, затянутая в белое подвенечное платье, расшитое серебром.
Оркестр на возвышении ожидал сигнала, чтобы протрубить в фанфары при появлении короля. А в это время в шведском посольстве он с удивлением читал брачный контракт, который ему наконец показали. В нем было искусно запрятано несколько строчек о том, что Александра сохранит православную религию после замужества и притом в Стокгольме у нее будет церковь и священник. Король спокойно дочитал документ, потом сложил его пополам и положил в карман. "Нет, нет, - промолвил венценосный юноша, - я не подпишу его. Я дал слово императрице, и этого достаточно". Перепуганные русские и шведские дипломаты наперебой убеждали Густава, что именно в этом пункте Екатерина не уступит ни на шаг. Отступать назад уже поздно. Не только очаровательная невеста ждет Густава за этой дверью - за ней весь двор, вся Россия, наконец, вся Европа, которые уже знают о помолвке. Подумайте о последствиях своего упрямства для себя и для Швеции - ведь это афронт самой Екатерине.
Все оказалось напрасным. Чем больше его уговаривали, тем более непреклонным становилось решение короля. Дипломатия последней минуты не сработала.
Пока между Зимним дворцом и шведским посольством сновали курьеры, пытаясь еще уладить дело, в Тронном зале нетерпение перерастало в тревогу. Сгустились сумерки, часы уже пробили десять вечера, и что-то явно происходило не так. Невеста взглядом молила императрицу о помощи. Но императрица застыла, как глыба мрамора, хотя те, кто ее знал, видели, что за внешним спокойствием нарастает гнев. В томительном молчании тянулись минуты. Наконец дверь распахнулась, и вздох облегчения пронесся по залу. Дирижер уже поднял палочку, чтобы дать долгожданный знак фанфарам. Но что это? Платон Зубов - один, бледный, растерянный. А где король? Что случилось?
Зубов проскользнул мимо насупленных придворных и стал что-то шептать императрице на ухо. Тяжелое лицо Екатерины оставалось неподвижным. Взгляд заледенел. Александра смотрела на нее с мольбой. В зале стояла мертвая тишина. Тем слышнее было, как она невнятно пробормотала: "Я проучу этого молокососа". Екатерина больно переживала удар. Унижение в гостиной было хуже, чем поражение на поле боя. Старый слуга Зотов подал ей стакан воды. Она выпила его залпом.
Затем после долгой паузы произнесла неузнаваемо вялым голосом:
"Его Величество король Густав IV неожиданно заболел. Помолвка откладывается". После этого Екатерина с трудом поднялась и, облокотясь на руку своего любимца Александра, покинула зал. Невеста упала в обморок, и ее унесли.
Ночью у Екатерины кружилась голова. Возможно, с ней случился небольшой удар. Но утром встала, как обычно, рано, протерла лицо льдом и выпила чашку крепчайшего кофе. Это была волевая женщина, которая не могла признать себя побежденной. Императрица была полна решимости возобновить переговоры, достичь компромисса, и упрямый мальчишка не должен ей помешать. Бал! Она должна дать бал! Густав будет на нем, и, когда увидит прекрасную Сашеньку, все станет на свои места.
Александра была вне себя от горя. Она умоляла бабушку избавить ее от того, чтобы вновь видеть человека, который публично унизил ее. Екатерина рассвирепела. "Чего ревешь, - набросилась она на нее, - еще не все потеряно. Протри льдом глаза и уши как следует... Ты просто злишься из-за того, что помолвка затягивается, и больше ничего". Но и после этих наставлений Сашенька появилась на балу поникшей, с красными глазами. Густав тоже был там, всячески изъявляя галантность. Но отношения между молодыми явно были уже не те. Рядом с Александрой находился не безрассудный влюбленный, а непримиримый лютеранин, полный королевского высокомерия, каких Екатерина немало повидала во времена своего далекого детства. Становилось ясно, что на этот раз она проиграла и примирение невозможно - шведский король не изменит своего решения. Но и Екатерина уже не могла уступить. Не для того она величаво царствовала 34 года, чтобы сносить унижения от какого-то мальчишки. О помолвке больше не упоминалось. Король и регент Швеции отбыли в Стокгольм. Прощальная аудиенция была холодной и краткой.
Финал у нашей истории получился чрезвычайно грустным. Екатерина через два месяца скончалась от апоплексического удара. При дворе поговаривали, что до последнего дня она остро переживала неудачу со свадьбой. В 1808 году началась новая русско-шведская война. Густав IV проиграл ее, потеряв Финляндию. Через год он был свергнут с престола и остаток жизни провел в Швейцарии под именем полковника Густафсона. А юную Сашеньку, которая горько переживала свою неудачную первую любовь, выдали замуж за австрийского эрцгерцога Иосифа, и она умерла от родов в далекой Вене в 1801 году. поделиться

Олег Гриневский

13.08.2004