Любовь в XVIII веке

Век XVIII был в России веком контрастов. Через окно, прорубленное в Европу Петром I, в русскую жизнь стали просачиваться европейские обычаи. Русский быт превращался в причудливую смесь «французского с нижегородским», и это отражалось буквально на всем, в том числе, конечно, и на таком деликатном предмете, как любовь.
В допетровской Руси юноши и девушки очень часто знакомились после сватовства, но и тогда, вплоть до самой свадьбы, между ними пролегала непроходимая пропасть из предрассудков и ложной стыдливости. Попытки преодолеть ее строго пресекались родителями, которые не только не допускали сближения молодых людей, но даже препятствовали простому их общению. О добрачной же любовной связи не могло быть и речи! Влюбленные, которым удавалось обмануть бдительность родителей, рисковали не только репутацией. Девушку, застигнутую с любимым, в лучшем случае ждал монастырь. Юноша мог угодить в ссылку, а то и лишиться жизни. Обвинение в прелюбодеянии оставалось на них навсегда – как клеймо.
Но вот появился Петр, построил новую столицу, и именно там, в Санкт-Петербурге, встретились новшества, которые внедряла в русскую жизнь твердая рука неугомонного царя и перекочевавший из Москвы прежний уклад. Можно представить, каково было вчерашним боярам вывозить своих дочерей на ассамблеи в открытых платьях, когда еще недавно даже мысленно представить женщину в таком виде считалось греховным! Тем более, что на ассамблеях к девушке мог безнаказанно подойти новомодный петиметр (с французского это слово переводится как щеголь), в одночасье вскружить ей голову и разрушить плоды домостроевского воспитания.
Делать отцам, однако, было нечего, и в опасении крутого нрава царя приходилось подчиняться. Казалось, русские красавицы получили свободу, но не тут-то было – свобода была чисто внешней, и дома отцы брали реванш. Так и жили семьи русских дворян, где были дочери, двойной жизнью – напоказ вполне по-европейски, а за стенами своих домов так же, как и сто-двести лет назад.
Поэтому, чтобы познакомиться с понравившейся девушкой поближе, молодые люди шли на всякие ухищрения, тем более, что новой моралью такое поведение не возбранялось. Например, гардемарин Смольянинов забрался на чердак в доме князя Г. в надежде дождаться ночи и оттуда проникнуть в покои юной княжны, но дом, к его несчастью, оказался ветхим, и в один прекрасный момент Смольянинов провалился прямо в спальню княгини-матери. Бедняга был принят за черта и едва унес ноги от дворни, настроенной по отношению к нечистой силе весьма решительно. Другой юный воздыхатель пробрался в княжеские хоромы, переодевшись дворовой девкой, и по ошибке попал в комнату, где отдыхал после обильного возлияния хозяин дома, большой любитель женского пола. Продрав глаза и увидев подле себя девушку, хозяин незамедлительно дал волю рукам и чуть не испустил дух от страха, когда девушка заговорила басом. Обе истории дошли до царя. Петр посмеялся и наказывать наглецов не стал.
Молодым людям, которые не были столь смелы, приходилось наблюдать за предметами своего обожания издалека, причем девушка часто не подозревала о существовании горячего поклонника. Бедняжки нечасто выходили замуж по собственной склонности, и возможность толком разглядеть суженого получали иной раз лишь под венцом.
У подавляющего большинства супружеских пар период ухаживания отсутствовал напрочь. Да и как было ухаживать, если молодым людям не разрешалось разговаривать без свидетелей, а цветы, присланные невесте до официального сватовства, выглядели в глазах старорежимных родителей крайне неприлично и могли расстроить женитьбу?
В то же время сливки дворянского общества, быстрее перенявшие западные обычаи, были более свободны в изъявлении чувств. Никого не шокировали, например, появления голштинского герцога Карла под балконом своей будущей супруги Анны Петровны с целым оркестром и певцами, которые пели серенады вместо герцога, не обладавшего ни голосом, ни слухом. Показательно поведение светлейшего князя Григория Потемкина, в котором высший свет видел законодателя мод, в период его романа с известной красавицей княгиней Екатериной Долгоруковой. Как-то Потемкин устроил в честь своей пассии пышный обед. Особенно, по общему мнению, удался десерт, приготовленный светлейшим князем собственноручно, – были поданы хрустальные вазы, наполненные бриллиантами, и каждый присутствующий мог вволю поработать ложкой. Впрочем, светлейший князь был непостоянен и вскоре устраивал не менее баснословные зрелища уже в честь другой красавицы. Хранить верность было не в обычаях мужчин XVIII века.
Другое дело – женщины. Если отбросить дам высшего света, для которых со времен правления императрицы Елизаветы Петровны не иметь любовника считалось дурным тоном, то следует признать верность главной отличительной чертой русской женщины. Часто, правда, это была вынужденная верность. Мемуарист конца XVIII века не без иронии сделал вывод: «Любили у нас, можно сказать, одни женщины». Девушки охранялись от малейшего соприкосновения с житейским опытом и в брак вступали в целомудренном неведении. Опыт заменяло воображение, будущий муж рисовался им в розовых тонах, и в него на первых порах влюблялись безоглядно. Замуж выходили в четырнадцать-пятнадцать лет, потом начинались семейные заботы, рождались дети, и первый мужчина чаще всего оказывался единственным на всю жизнь – даже если любовь к нему угасала.
Наиболее распространенный способ борьбы за право свободно любить того, к кому тянется душа, – побег и тайное венчание с любимым человеком. Таких происшествий было не так много, как может показаться, если изучать историю по литературным произведениям, но среди них встречаются поистине удивительные. Небогатый дворянин Редьков умыкнул девицу знатного рода и привез в церковь, но не успел священник приступить к обряду венчания, как показались преследователи. Друзья Редькова выехали им навстречу, и в поле завязался настоящий бой, который продолжался до тех пор, пока ничего не подозревающий батюшка венчал молодых.
А вот и совсем уникальный случай: некая девица Анастасия, узнав, что приехали сваты от старого вдовца, выбралась в окно и направилась в казармы кавалергардов, где служил офицер Мягков, с которым они познакомились накануне и едва ли перекинулись двумя-тремя словами. Невозможно представить, что Анастасия говорила Мягкову, но кавалергард отвез ее на квартиру, а уже на следующий день они вышли из церкви мужем и женой.
Не всем, правда, счастье давалось с таким риском. Большинство супружеских пар возникало традиционным путем, и то, что молодые до свадьбы были едва знакомы, отнюдь не всегда мешало их дальнейшей супружеской жизни. Типична в этом смысле история женитьбы знаменитого русского поэта Гаврилы Державина, рассказанная им самим. После трех мимолетных встреч он насмерть влюбился в семнадцатилетнюю девицу Екатерину Бастидонову и послал своего приятеля Кирилова «сделать настоятельное предложение матери и дочери». Выслушав свата, Бастидонова-мать попросила для ответа несколько дней и бросилась собирать о женихе справки. В продолжение этих дней Державин не выдержал и заехал к Бастидоновым. Матери дома не было. Воспользовавшись этим, поэт спросил Екатерину, известно ли ей «о искании его». «Матушка мне сказывала», – отвечала девушка. «Что вы на это думаете?» – «От нее все зависит». – «Но... могу ли я надеяться?» – «Вы мне не противны...» Тут вернулась мать и застала Державина у ног дочери. К счастью, сведения, собранные о женихе, выставляли его в благоприятном свете, и вольность поведения была поэту прощена. В тот же день состоялась помолвка, вскоре молодые обвенчались и прожили в любви и согласии много лет.
У Александра Румянцева и Марьи Матвеевой, родителей выдающегося русского полководца Петра Румянцева-Задунайского, не было перед свадьбой даже и такого «объяснения в любви». Александр Румянцев выбился из самых низов в ближнее окружение Петра I, но состояния не приобрел и решил женитьбой поправить положение. Он посватался к дочери одного богатого человека, получил согласие и обещание дать тысячу душ в приданое. Об этом стало известно царю, который пожелал посмотреть невесту. Вечером он явился к ее отцу, постоял в дверях, пристально вглядываясь в девушку, и сказал: «Ничему не бывать». Богатая избранница Румянцева и в самом деле была страшна, как смертный грех. На следующий день царь вызвал Румянцева и со словами: «Собирайся, поедем свататься», – повез к графу Андрею Матвееву, своему дальнему родственнику, у которого была на выданье девятнадцатилетняя красавица-дочь. Свадьбу сыграли безотлагательно.
Русские монархи (и в подражание им – придворная знать) обожали устраивать матримониальные дела своих приближенных. Иногда консультантами у них выступали профессиональные сваты и свахи, которые обслуживали дворян всех рангов. В «картотеку» тогдашних брачных агентов наряду с именем и возрастом барышни заносилась подробная опись приданого и условия, на которых родители согласны отдать ее замуж. Чаще всего сватовством занимались женщины, но, случалось, этим ремеслом себе на жизнь зарабатывали и мужчины. Среди них попадались истинные виртуозы своего дела. Ловкий молодой человек Гурьев, сумевший устроить свадьбу польского богача графа Скавронского с красавицей Екатериной Энгельгардт, племянницей могущественного Потемкина, получил от благодарного графа в награду три тысячи душ крестьян и сразу превратился в богатейшего человека.
Невыразительность и по большей части отсутствие ухаживания компенсировалось в России пышностью свадеб. При этом, чем выше было положение молодоженов, тем дольше длилась свадьба, превращавшаяся порой в изнурительный марафон. Так, во время свадьбы Анны Леопольдовны, племянницы императрицы Анны Иоанновны, и принца Антона Ульриха Брауншвейгского, в будущем родителей царя-младенца Ивана Антоновича, только подвенечная процессия двигалась одиннадцать (!) часов, а все празднество продолжалось семь дней. Торжественные выходы сменялись парадными выездами, по возвращении с которых следовали приемы, плавно перетекавшие в обеды, а вечерами балы чередовались с концертами...
А вот как происходила в конце первой четверти XVIII века свадьба графа Пушкина и княжны Лобановой. Молодых, прибывших из церкви, встретил маршал, то есть распорядитель свадьбы (эту роль на свадьбах русской знати часто с удовольствием исполнял Петр I), и усадил за столы под балдахинами – невесту за женский стол, жениха – за мужской. Затем хозяева и гости помолились, маршал поднес новобрачным по чарке водки, и начался обед с бесконечными переменами блюд. Маршал произносил тосты, лично подавал стаканы жениху, невесте и их родственникам и следил, чтобы все выпивали до дна. Первый день свадьбы завершился балом, после которого, уже близко к полуночи, гости зажгли факелы и толпой отправились в спальню невесты, где их ждали два накрытых стола: один со сладостями для всех и другой персонально для жениха, которому полагалось напиться допьяна (увы, трезвость русских молодоженов в старину – это миф!). Все это время, с раннего утра до позднего вечера, невеста была закована в жесткий корсаж и одета в парчовую негнущуюся юбку. На голове у нее было – по моде времени – гигантское сооружение из волос и вплетенных в них разных предметов.
Подготовка молодоженов к первой ночи представляла достаточно сложный ритуал. Вот как провожали на брачное ложе будущего императора Петра III и будущую императрицу Екатерину II. Новобрачную раздевали императрица Елизавета, принцесса Гессенская, мать Екатерины – Иоанна Елизавета, графиня Румянцева (та самая, дочь графа Матвеева) и еще с десяток статс-дам и фрейлин. Нагую новобрачную облачили в сорочку, а поверх сорочки надели халат. Тем временем в соседнем помещении граф Разумовский (тайный супруг императрицы), принц Август Голштинский и еще несколько вельмож раздевали великого князя. Затем Петра, тоже одетого в халат, привели в покои Екатерины. Молодожены встали на колени перед Елизаветой и получили ее благословение. После этого императрица с приближенными покинула спальню, и с Петром и Екатериной остались три дамы – Иоанна Елизавета, принцесса Гессенская и графиня Румянцева. Они уложили новобрачных в постель, дали им последние наставления и только после этого удалились.
Ровно через шестнадцать лет после этой брачной ночи Екатерина II стала императрицей. Ее правление доломало традиции «Домостроя» в среде столичного дворянства и тем, между прочим, обусловило расцвет русской культуры в начале следующего века – это время мы называем пушкинским. Наступила новая эпоха, когда любовь перестала быть Золушкой на балу жизни. И в самом деле – какой может быть бал без любви? поделиться

Владислав Петров

16.09.2005