Основной инстинкт для крепостной и графа

Мезальянс – слабо сказано! Не пойми что! Лучший жених России граф Николай Петрович Шереметев брал в жены крепостную девку Прасковью, чахоточную дочь горбатого деревенского кузнеца-пьяницы предпочел родовитым красавицам! И под ноги собственной рабыни бросал карьеру, возможность быть в обществе близких по происхождению и воспитанию людей, пользоваться почетом. «Ах, ах, любовь!» – пожимали плечиками завистливые знатные дамы, еще не знающие более выразительного жеста – этак пальцами у виска... И не подозревали, как близко стоят к истине, обозначая чудачества графа вечным словом. Казалось бы, не было ничего разумного и, как нынче говорят, конструктивного в этом союзе. Сплошные несоответствия и несовпадения. Ситуация с самого начала неподобающая: ему за тридцать, ей – тринадцать лет. Он опытен и пресыщен, она же дитя. Он образован, объехал всю Европу, она же хоть и способная девочка, заботами графа учена французскому, итальянскому, но, конечно, дикарка рядом с ним. При этом Параша совсем не «фактурна», в «науке страсти» невежда. Бывает, и часто, что это и влечет стареющих бонвиванов к тинейджеркам. Но ведь у сиятельного Шереметева в собственности тысячи юных девочек. Да свой театр, свои певички-танцорки, только пользуйся. До встречи с Парашей он и пользовался, не испытывая угрызений совести, не тратя лишних слов. «Забывал» на туалетном столике приглянувшейся актерки перчатку – возвратить ее полагалось ночью. С Парашей сразу же все пошло по-другому. Скудные следы двух минувших жизней – приметы великой страсти.
Как всегда, безоблачным было утро их любви. Граф поручает возлюбленной ведущие партии в своем театре и, меломан, наслаждается ее голосом, радостно переживает успех лучшей ученицы. Он и сам прекрасный музыкант, отлично играет на виолончели. А Параша не только голосом одарена, но и драматическим талантом. Ее Элиана в «Самнитских браках» Гретри – воплощенная мечта утонченного эстета и аристократа. Голос возлюбленной волнует в нем художника и мужчину, завораживает, уводит от реальности, дарит наслаждения нездешние...
Проблемы начались позже. Сначала для Параши. Она была натурой религиозной. Будь ее связь с графом «перчаточной», успокоила бы себя просто: судьба такая, не по своей воле согрешила, по принуждению. Но ведь это она первой влюбилась в графа, зажгла «пламя», граф поразил ее с первого взгляда. Быть около него сразу стало счастьем несбыточным – а потому неизбывным. Да не могла она не полюбить его до полного умопомрачения: ничего прекраснее, чем этот принц в голубом камзоле, золотых локонах и кружевных воротниках, не видела к моменту первой встречи деревенская девочка-крепостная. А ведь он еще и дал ей возможность развить талант, петь, стал учителем всего на свете. В известном смысле Параша, как Ева – из Адамова, создана из графского «ребра». Преданность и покорность Параши до какого-то момента преодолевают запрет нравственного чувства, хотя нарушена заповедь Господня – «Не прелюбы сотвори». Но постепенно раздвоение (или, как назвал подобное состояние в своей книге «Новое назначение» Александр Бек – «сшибка») берет свое, переходит в болезнь души и тела, оборачивается чахоткой. Параша умерла на тридцать третьем году жизни – графиней, законной супругой, но все это пришло слишком поздно. Графу отношения давались тоже нелегко, и чем дальше, тем тяжелее. Сам того не желая, он читает в душе любимой и мучается ее унижением. Жалость, сплавляясь с желанием, становится сладкой мукой. В какой-то момент, осознав, как нужна ему эта девочка, как много смыслов привносит она в его жизнь, Николай Петрович – как часто поступают мужчины – пытается убежать от решения, уехать, бросить, поменять. Но не тут-то было! Мир ему стал немил. Граф вынужден задуматься о браке. Он вынужден пусть тайно, но венчаться – в надежде удержать Парашу на этом свете. Все это выглядело в глазах людей его круга безумием, мороком. Говорили о колдовстве молодой женщины, о ее темных чарах актерки. Сплетничали: уж не цыганская ли кровь в соблазнительнице? А иначе почему она черная, – горбоносая, худая?
Одно возможно тут объяснение – любовь, которая зла. Которая несправедлива, лишает воли, толкает на нелепые поступки.
И сегодня легенда гласит – любовь. Но через два века и еще кое-что просматривается в старом сюжете. Время расставило акценты. Наука объяснила, почему браки совершаются на небесах. Инстинкт, который вел графа и Парашу, конечно, не дал им ни покоя, ни долголетия, ни гарантированного счастья. Видимо, природа этим всем не озабочена, ее задача – полноценность чувств и наилучшее потомство. Что и дано было этой паре. В сухом остатке их мук, сомнений, озарений, слез, побегов, то есть поступков и решений, продиктованных слепыми страстями, – прагматическая, почти математически выверенная, максимальная польза – для участников в этой истории и для нас с вами (для человечества то есть).
Ведь зачем мы живем? Чтобы осуществить то, что можем, самореализоваться. Кого должна была выбрать в спутники жизни Параша, которой был дарован редкий и хрупкий дар – артистический талант? Апокрифическая деталь ее бытия – какой-то дворовый мальчик Ваня, влюбленный в эту девочку с малых лет. С ним вместе крестьянствовать надо было Параше? Вроде бы и крепостной (заботами Параши ставший вольным) художник Николай Аргунов всю жизнь питал к ней безответное чувство. Можно сегодня представить благополучный, многодетный (по тем временам это было типично) брак – без надрыва, болезней, ранней смерти. Не в роскоши прожила бы век, но и не в бедности: Аргунов стал академиком. Но куда при этом деть дивный голос? И о чем тогда было бы петь Параше? Недурными данными обладали и другие актрисы шереметевского театра, но великой стала одна Параша Жемчугова. Не потому ли, что душа ее прошла тяжкий путь истинной любви, преодолевающей непреодолимое? И даже голос свой она (сама!) поставила так, чтобы выразить открывшееся в борениях – внутренних и внешних. Она пела «душой» – звук опирался на диафрагму. Это было редкостью в России и придало ее дару уникальность. В пении она выражала всю полноту, всю глубину, всю красоту своей любви, находила сжигавшему ее чувству адекватное выражение. То, что делала Марина Цветаева, – в стихах. Этой женщине было что сказать миру о радости и страдании. На сцене она не «представляла», как другие актеры той поры, а жила, сжигала себя, снова и снова проходя крестный путь своей страстной привязанности к барину, владельцу этой «крещеной собственности».
Так же развивался и ее талант драматической актрисы. Ведь не случайно же Екатерина Великая, император Павел I, митрополит Платон, зарубежные послы выражали свое восхищение Парашей Жемчуговой, одаривали ее драгоценностями. Пятьдесят партий исполнила она в шереметевском театре и все – блистательно. Потому что ею тогда так восхищался, так страстно любовался продюсер и спонсор, граф Николай Петрович. Да, все началось с детского восхищения изнеженным красавцем. Но дальше ее вел инстинкт – неосознанный, слепой и мудрый инстинкт женщины и актрисы. Граф дал ей все, чтобы она смогла стать такой, какой ее, по-видимому, задумал Господь. Ее учили пению и музыке лучшие мастера того времени – актеры императорских театров и театров европейских. Она овладела несколькими иностранными языками, читала книги французских просветителей и русских богословов. Повзрослев, видимо, удовлетворяла при этом свои духовные запросы. Поначалу-то что двигало деревенской девочкой? Да стремление заслужить похвалу графа! Потом – стремление стать с ним рядом достойной собеседницей, дорасти до него. Понять его, в конце концов! Что ей, скажем сразу, и удалось: Параша понимала Николая Петровича так, как он сам себя не понимал. И этим она ему, графу, его выучке была обязана! Не говоря уже о том, что на сцене могла она воплотить себя с полнотой предельной, ни материальных, ни творческих ограничений не имея.
Ну а граф? Он-то что – жертва любви, темной страсти? О нет! Лучший жених России сделал очень точный, разумный выбор, доверившись столь безоглядно инстинкту. Николай Петрович Шереметев для своего времени был фигурой отчасти декадентской. Все традиционные формы дворянской жизни, дворянской карьеры ему не подходили. Попытки «общественного служения» в сенате окончились ничем. Придворная карьера не влекла, да и не задалась. Рядом с другом своего детства императором Павлом граф Шереметев чувствовал себя не просто неуютно – отвратительно. Напрягаться ни в трудах, ни в отношениях с начальством Николай Петрович не любил. Одно ему оставалось – жить в какой-либо из вотчин, блудить с крепостными актрисами, почитывая, поигрывая на виолончели, брюзжа на подлый век... Если бы не Параша!
Она, и никто более, подвигла графа на лучшее из всего, что он мог сделать, что умел и понимал, – на создание настоящего, европейского уровня, театра, на переустройство Кусковской усадьбы и строительство Останкинского дворца. В те давние времена аристократы, любя искусство, просто нанимали себе слуг по «этой линии». И только любовь заставляла Николая Петровича лично всем руководить, искать лучшее решение, вновь и вновь загораться: ведь для Параши строил, ее восхищенные глаза следили за его успехами, она ему была и советчицей, и первой помощницей – природа ее еще и точным вкусом наделила, и, занимаясь в графской библиотеке, актриса развила этот дар. Театр в Останкине строили крепостные архитекторы, художники, ремесленники – по мировым стандартам, с учетом европейского опыта. В этом-то Николай Петрович толк знал. И вот, справедливо попрекаемый папенькой успехами знаменитых предков, Николай Петрович превзошел их славу, стал из всех Шереметевых самым знаменитым, оставил в отечественной истории самый яркий след. И все потому, что так безумно влюбился и так нелепо женился.
Невиданная по масштабам благотворительность графа – тоже от Параши. От прямого ее завещания: построить странноприимный дом (ныне в этом здании Институт имени Склифосовского), давать приданое бедным невестам, поддерживать больных и убогих. Не Рокфеллер в двадцатом веке, а именно Шереметев в начале века прошлого, потеряв уже обожаемую жену, дал начало благородной традиции – делиться богатством с бедными. У нас ее ныне так рьяно прививают – не прививается. Видимо, потому, что в этом деле нет любви. Графа-то она привела не только к активной деятельности, но и продвинула в духовном развитии. От простого сочувствия, сочетавшегося, впрочем, с трусливыми мыслями о том, что, не дай Бог, в свете узнают о его связи, Николай Петрович пришел к поступку – к «странному» браку. А после и к тому, что осознал этот союз как необходимый и благотворный для него. От полупустого и полуразвратного существования – к христианскому мировоззрению и христианским принципам шел граф Шереметев.
Уже сломленный смертью жены, старый, не блистательный, он пишет письмо. Оно предназначено сыну – когда тот вырастет. Граф пишет сыну о его матери:
«Я питал к ней чувства самые нежные, самые страстные. Но рассматривая сердце мое, убеждался: не одним только любострастным вожделением оно поражается, ищет, кроме красоты, ее других приятностей, услаждающих ум и душу».
А вот строки из его завещания: «Как сыну, так равно и всякому по нем наследнику велю чинить ежегодно поминовение по покойной супруге моей графине Прасковье Ивановне. Кто же из них, наследников, откажется выполнить сие мое завещание, тот судиться станет со мной в страшный день пришествия Господня». Нет более мощных слов о любви. Надо ли говорить, что двадцать лет трудной – в преодолениях сопротивления среды – любви придали жизни Николая Петровича Шереметева особую «плотность». Или как мы бы сегодня сказали – качество. Но даже и «на уровне генетики» выбор супруги оказался для него удачным. Дмитрий Шереметев, единственное дитя той огромной любви, несмотря на то, что рано остался сиротой и рос в трудной психологической обстановке (родственники графа его в «свои» так и не приняли), вырос человеком образованным и достойным. Внуки же аристократа и крепостной актрисы были известными меценатами, один – замечательным музыкантом, другой – литератором и знатоком живописи.
А в новые времена, когда одно богатство уже не могло обеспечить настоящего успеха, потомки Шереметевых выделялись талантами и образованностью. Видно, получили они в наследство толику пассионарности, как это называл Лев Николаевич Гумилев. И это, конечно, от Параши. Весь фокус в том, что в отношениях этих двоих было достигнуто очень сложное равновесие, выстроено некое грандиозное уравнение, где бесконечные «с одной стороны» компенсируются тут же тем, что «с другой стороны». Он богат – зато она талантлива, и он, к счастью, в этом понимает. Он эгоист, но может, это в его власти, открыть ей мир духа, мир интеллекта, вести по нему, как Вергилий вел Данте. Она дикарка, но способная девочка, отлично обучается, со страстью. Между ними уходящая в небо сословная стена – но граф-то ведь и Руссо, и Дидро, конечно, читал. И так далее.
Неравный брак их стал демонстративным утверждением того, что люди от рождения равны. Об этом равенстве в екатерининскую эпоху громко заявил Радищев, так ведь за свое «Путешествие из Петербурга в Москву» он и поплатился тем еще путешествием в края отдаленные. И голос его – многими услышан был? Книгопечатание в России воспевало ведь за общественными веяниями. Да и читали-то не очень чтобы очень: грамотность была нижайшей. Зато история о том, как крепостная девушка стала графиней и сумела завоевать сердце влиятельного царедворца, разнеслась по городам и весям мгновенно. Легенды, сказки, песни, в которых она отразилась, жили в народе. И, наверное, что-то сдвигали в сознании. И вот уже два столетия люди помнят о графе, который вдруг влюбился в свою собственность. Об этом много раз рассказывали – как сладкую сказку, как мелодраму. Только с точки зрения прагматики пока не рассматривали этот сюжет. А ведь тот случай так явственно показывает, сколь далека истинная выгода от того, что за нее порой принимают. Да что далеко-то ходить: сколько людей сегодня уверены в том, что наличие толстых пачек «зеленых» высоко возносит их над всеми прочими. А наш-то граф ведь не только богаче любого из них был, и красивее, воспитаннее, образованнее – и то понял, что главное уравнение жизни строится не на классовом уровне – на уровне инстинкта! Так что моральные открытия Николая Петровича хоть вроде бы и общеизвестны, но вряд ли у нас до сих пор общеприняты. Ведь в той истории можно рассмотреть и рождение новых социальных ценностей, у нас до сих пор лишь декларируемых – того, что потом назовут ценностями «либеральными», «гуманитарными», «правами человека», новыми социальными канонами. Карамзин в «Бедной Лизе» открыл – одноименно с историческим Николаем Петровичем Шереметевым, – что «и крестьянки любить умеют». То есть признали крестьянку человеком, чья явственная сущность самоценна. Хотя Николай Петрович тут дальше пошел, уясняя себе шаг за шагом: крестьянка может быть даже талантливее, благороднее, бескорыстнее, умнее, чем аристократка. Чем императрица даже!
Может показаться, что сегодня все это неактуально. Во-первых, доверчиво-романтическое отношение к чувству почитается за идиотизм. Во-вторых, один телеведущий заявил, что нынче уж настолько немодно любить женщин... Как раньше боялись КГБ, так ныне боятся впасть в зависимость от чувств.
И смотрите, что из этого получается: самые читаемые сегодня книги – это так называемые женские романы, всякого рода love story. Они уверенно теснят даже детективы и эротику. Что это значит? А только то, что чувство нам заменил его суррогат, и весьма низкопробный. Гнуть природу, как известно, занятие непродуктивное. Не умеете, не хотите любить – будете смотреть идиотские порнофильмы и читать вульгарную чушь с моралью в конце. Ибо сказано поэтом: надо жить страстями. Разными, а не только теми, что в казино. Ведь жизнь проходит серо на искусственном эмоциональном питании.
То, что мы считаем в себе трезвостью и прагматизмом, психологи выводят из ослабленного инстинкта жизни. Когда в тридцать лет бизнесмен не способен на бессонницы от любви, когда восемнадцатилетняя красавица мечтает не об идеальном принце, а о богатом торгаше – это все признаки вырождения, увы. Великий Эрих Фромм и в характере Гитлера рассмотрел именно ослабление инстинктов, когда он уже не мог быть непосредственным, довериться жизни.
Инстинкт не вел его, был «неточен». От этого ощущения, что в мире ему неуютно, плохо, и возникло стремление переделать мир «под себя». И, конечно, не случайно в нашем веке столь популярны были учения, согласно которым мир надо было переделать до неузнаваемости. Впрочем, это уже другая тема, хотя и интересная. А нам все учителя человечества в один голос что говорили? Что человеку лучше всего любить. Расчеты за него замечательно строит природа. Свыше дан закон добра и зла и такой инструмент, как совесть, чтобы их различать. Да, бывает, что голос совести и голос природы противоречат друг другу – как случилось у Параши и графа Николая Петровича. Но именно их история говорит: ты люби, и все будет как надо. Ведь именно Парашина любовь привела графа к христианству истинному. И за одно это ей, конечно, все простится. В это, безусловно, верил и Николай Петрович, полагавший, что свое второе пришествие Господь начнет с суда над потомками Шереметевых, которые осмелились не поминать Прасковью Ивановну.