«Царица муз и красоты..»

Ею увлекались, ею восхищались и Гейне, Мицкевич и Гоголь, Карл Брюллов и Глинка, Вяземский и Баратынский, Денис Давыдов и Владимир Одоевский. Ей посвящены стихи, из-за нее рушились судьбы, из-за нее умирали. И не только потому, что она была женщиной необыкновенной красоты, она обладала к тому же и ярким, острым умом, и множеством талантов. Ее низкий грудной голос – контральто – сводил с ума и меломанов, композиторов. Среди них и бесподобный Джоакино Россини, ее ровесник, не пропускавший ее выступлений в салонах Турина, Милана, Венеции... Сочинив для нее несколько дивных романсов, он выпустил их в свет с посвящением: «Мадам Волконской».
Княгине Зинаиде Волконской (1791–1862) и будет посвящен наш рассказ.
В своем роскошном доме-палаццо в вечном городе Риме, где Зинаида Волконская, приехав из России, прожила тридцать два года (1830–1862), она устроила «колонию» для русских художников. Приезжая в Рим, они подолгу жили у нее, дружески общались, работали. Ежедневно после обеда в гостиной нижнего этажа они собирались вместе. Почти все они – Орест Кипренский, Федор Бруни, Александр Иванов, Карл Брюллов – старались красками ли, карандашом ли запечатлеть Ее. Спускался в гостиную и Николай Васильевич Гоголь, подолгу живший в Италии и любивший работать на вилле княгини. Открывал он, садясь у старинного бюро, свою «Заветную тетрадь» и частенько писал. Он писал это время «Мертвые души». А волшебница Волконская создавала для его работы все условия: даже древний грот в саду виллы был великолепно оборудован для писания во время изнуряющей итальянской жары. В гроте было красиво: зелень, цветы, старина и – прохлада... Так и остался жить в веках «Грот Гоголя».
Поистине, римская вилла Волконской во второй трети XIX века была культурным центром Европы. Потому что царившая здесь русская муза обладала способностью притягивать сердца. Она влияла на развитие умов и талантов. Тайно, но прочно она соединяла одинокие души творцов.
Попробуйте-ка вместе соединить Генриха Гейне и Александра Дюма. Или – Мицкевича и Вяземского. А то – Шимановскую и Глинку. Гоголя и Жуковского... Нам бы сегодня такую женщину! Она соединяла (часто и не желая этого) судьбы выдающихся людей эпохи. В ее салоне, например, встретились Каролина Павлова (тогда Яниш) и Адам Мицкевич. Пусть жизни их не пересеклись, но любовь Каролины была так велика, что она умерла с его именем на устах.
Приехав в Россию, чтобы дать здесь, на родине, образование своему единственному сыну, Зинаида Волконская поселилась в Москве. Она любила этот город, ей было здесь душевно тепло. Она поселилась в одном из лучших домов Москвы, богачей Козицких – своих родственников? – на Тверской. Рядом со Страстным Монастырем.

Именно здесь открыла Волконская свой знаменитый русский салон, который просуществовал пять лет, с 1824 по 1829 год, но, как и известный парижский салон мадам Рекамье, вошел в историю европейской культуры.
В салоне Волконской беседовали, спорили, музицировали, пели, общались самые замечательные люди России. Пушкин и Мицкевич посвящали ей стихи, поэмы. Захаживали на «салонные рауты» Вяземский и Баратынский, дарившие княгине стихотворные экспромты, мадригалы, литературные зарисовки. Приходили сюда и умнейшие люди России – Чаадаев и Погодин, ораторствовавшие у нее по понедельникам на «академических обедах». Но царила (даже на «обедах»!) сама Волконская; иногда она читала отрывки из своих романов историко-археологического толка. И как читала! Дикция, жест, обрисовка характера героев были бесподобны. Ведь Волконская брала уроки дикции и актерского мастерства у знаменитых французских актеров. Да и Михаил Семенович Щепкин восхищался не только красотой, но и актерским талантом Волконской. Если она начинала говорить или читать на «обедах», то умолкали все, даже Чаадаев. Мужчины не могли устоять перед ее обаянием и образованностью. Не случайно Волконскую, единственную женщину России, приняло в число своих членов «Общество любителей российской словесности» при Московском университете.
Распоряжался в салоне Микеланджело Барбиери – итальянский художник, скульптор, гравер, талантливый человек. Он умел все: учил сына княгини греческому, итальянскому, латыни, расписывал стены Театра Волконской, на сцене которого и «певал с нею», лепил плафоны и украшал стены гостиной терракотой. Именно он создал интерьер столовой для «академических обедов», придумал знаменитую «Греческую комнату» с ее античными скульптурами. А материалы для «салонных затей» он привозил из Италии, Испании, Греции... Можно ли все это делать, не будучи влюбленным в прекрасную княгиню? Вряд ли. Он вслушивался в ее шаги, то удалявшиеся, то приближавшиеся... Для него это была скрытая музыка.

Часто бывал в салоне Волконской и молодой поэт, похожий на бога Аполлона,– Дмитрий Веневитинов (1805–1827). Он полюбил княгиню, но... взаимными чувствами управляет Небо. А оно не было милостиво к нему. Итак, мы назвали имя второго героя нашего рассказа.
Сдержанный, светский, обычно умеющий великолепно владеть собой, приходя в салон, Веневитинов менялся: пламень чувств усиливался почти катастрофически. Среди множества лиц в «салонных собраниях» он видел только лицо Волконской.
Она встречала его в легком черном платье, длинном и пышном. Чуть вздрагивал ее шарф, подчеркивающий изящество фигуры, легкую и непринужденную походку. Он мог часами следить за ней, ждать, когда она пройдет, испуская запах жасмина. Губы ее улыбались, а глаза были печальны. О, эта лукавая прелесть утонченной женщины...
Дмитрий Веневитинов – сам прекрасный музыкант, поэт, философ, критик, художник, переводчик, свободно владевший шестью языками, общаясь в салоне с Зинаидой Волконской, испытал в течение трех лет все состояния, мучительные и радостные, истинной влюбленности.
Встречая его, улыбаясь, она исчезала. А пламень его чувств усиливался... Она шла, почти не касаясь пола, встречать красавца итальянца Риччи, певца, который стал ее партнером в операх. У него был не только прекрасный тенор, но и прекрасные манеры. Ревновал ли Дмитрий Веневитинов? Вероятно. Но русский поэт, к тому же красавец, символ воплощения художника в человеке, старался и жить по законам искусства. Тем более, что в салоне, в этом «волшебном своднике муз», прекрасная княгиня и красавец поэт могли так изысканно общаться, готовя то совместные концерты, то «литературные чтения», программы «академических обедов»... Вот здесь-то и проявились колоссальные знания Волконской истории, археологии, литературы, философии. Недаром ее сделали почетным членом еще одного «Общества» – «Общества истории и археологии».

Тверская всегда была главной улицей Москвы. А с открытием салона Волконской Тверская стала еще и фешенебельной улицей, наполненной светской суетой и аристократическим блеском. Казалось, что все роскошные экипажи совершают паломничество к дому на Тверской. «Москва художественная приглашала в гости Москву светскую»... У парадного входа дома на Тверской, да и в Козицком переулке, где была расположена его задняя часть, стояли красивейшие коляски, обтянутые темным сафьяном, а на лошадях, породистых и сытых, была серебряная упряжь. Нарядные дамы, туалеты которых были спрятаны под шубами (хотя... облако кружев все же можно было увидеть любопытным москвичам, толпившимся на противоположной стороне), шли к раскрытым парадным дверям. Из них вырывалось ослепительное сияние венецианских люстр с сотней зажженных свечей. Во всю длину знаменитой (кстати, сохранившейся) лестницы, мрамор которой был привезен из Карарры, тянулась блестящая вереница дам, сверкавших бриллиантами, шлейфы их волочились по белоснежным ступеням... Гостей встречала хозяйка, казавшаяся воплощением любезности. Все, мужчины и женщины, смотрели на нее с восхищением, как смотрят на знаменитое полотно художника. Среди красивых женщин, съезжавшихся к ней в дом, она была самой красивой. Ее умение быть обворожительно-кокетливой заставляло краснеть даже Александра Сергеевича Пушкина. Он, приезжая в Москву, постоянно бывал в салоне, но относился к Волконской с тем почтением, которое не позволяло ему влюбиться.
Московские власти и даже генерал-губернатор, живший рядом с домом Волконской, с неохотой замечали скопление москвичей на Тверской, когда проходили большие «салонные собрания». Кажется, это не очень нравилось и полиции, которая наблюдала за поведением и образом мыслей самой хозяйки салона. Фон-Фок, директор канцелярии Третьего отделения, доносил Бенкендорфу (9 августа 1826 г.): «Между дамами самые непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство – княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточением всех недовольных: и нет брани злее той, которую они извергают на правительство и его слуг». Вот так характеристика!
Но забудем это и вспомним ее Театр. Она давала примечательные концерты. У нее исполняли свои романсы Булахов и Алябьев, Мельгунов и граф Риччи... Пресса восторженно писала, как Волконская ставила в своем Театре итальянские оперы: «Танкреда», «Итальянку в Алжире», «Золушку» тогда еще малоизвестного в Москве Россини. Ставила она и Моцарта, его «Дон-Жуана», «Волшебную флейту». И делала это все, надо сказать, великолепно. Как ей все это удавалось?! И конечно, она поставила «Жанну Д'Арк», музыку и либретто которой написала сама. Даже издала эту «музыкальную драму» отдельной книжкой. Декорации, костюмы, сценографию «Жанны» осуществил «вездесущий» Барбиери.
Русские композиторы писали романсы для царицы муз, прекрасной Зинаиды, а некоторые влюблялись в нее без памяти.

И вот по первому слову графини двадцатилетний Веневитинов отправляется в далекую Сибирь – сопровождать Екатерину Трубецкую к ссыльному мужу на Нерчинские рудники. Подумать только, изнеженный «Сын Богов» садится в кибитку и едет тысячу верст по ссыльному тракту вместе с молодым французом Воше, библиотекарем графа Лаваля, отца Екатерины, оберегая в пути печальную жену-мученицу. Позже, при возвращении в Петербург, и Веневитинова, и Воше арестовали. И хотя пребывание поэта на гауптвахте было кратковременным, оно надорвало его душу. Подавленность, растерянность долго не покидали его. Но, если бы Зинаида Волконская вновь попросила его выполнить какое-нибудь ее поручение,– он сделал бы это.
Когда поэт появлялся в обществе, на него всегда обращали внимание. Уже его патрицианская внешность (гордо вскинутая голова Аполлона, руки необычайной красоты), изысканная манера одеваться, его божественное красноречие, когда слова переливаются, перекатываются, как крупный жемчуг, его жест, похожий на жест танцовщика,– говорили об его избранничестве. Поэтому так трудно было ему понять, почему не отвечает на его чувство «царица муз и красоты»?

Волшебница! Как сладко пела ты
Про дивную страну очарованья,
Про жаркую отчизну красоты!

Концерты, оперы, музыкальные вечера, в которых она участвовала, были для него и счастьем, и несчастьем.

Зачем, зачем так сладко пела ты?
Зачем и я внимал тебе так жадно
И с уст твоих, певица красоты,
Пил яд мечты и страсти безотрадной?

Все чаще посещали поэта мысли о смерти. К чему любить, к чему жить, если та, которую боготворишь, которой отдаешь сердце, жизнь, да и все, что есть дорогого на свете, отдаляется...
Любовь сожгла его... Но до последней минуты он продолжал писать. И слава Богу, потому что эти стихи сделали его бессмертным.
Нет, Волконская не сидела у постели умирающего Веневитинова, не держала его руки, не дрожала, ощущая все печали его сердца... Он умер в Санкт-Петербурге, куда его перевел всесильный канцлер Нессельроде, вероятно, чтобы разлучить с «вольнодумной» хозяйкой салона.

Но после смерти молодого поэта опаленная этой трагической любовью Зинаида Волконская сама бежала из России. Обосновалась в Риме, думая, что природа, искусство, архитектура, величественные соборы Италии, новая любовь исцелят ее душу. Но этого не произошло: она все более погружалась в мистицизм, мрачнела, неистово молилась, приняла католичество. Стала впоследствии затворницей. Судьба и с ней сыграла злую шутку... Сохранилась и ныне вилла Волконской в Риме, где она жила после отъезда из России более тридцати лет. Но она разрушается. Нет уже памятника и Веневитинову... Словно провидение хочет, чтобы стерлась даже память об этом удивительном юноше-поэте. В 30-е годы нашего века Донское кладбище, где он был похоронен, сровняли с землей. Так и не узнали бы могилу Веневитинова, не будь необычного кольца на его руке. Его когда-то подарила поэту сама Зинаида Волконская. Я держала это кольцо в руках, необыкновенное, чугунное, с золотым ободком внутри. Смотришь на него и понимаешь, что кольцу не менее трех тысяч лет, а нашли его в раскопках древнего Геркуланума. К счастью. Веневитинов ответил на подарок Зинаиды Александровны стихотворением «К моему перстню»:

Ты был отрыт в могиле пыльной,
Любви глашатай вековой,
И снова пыли ты могильной
Завещан будешь, перстень мой.
Но не любовь теперь тобой
Благословила пламень вечный
И над тобой, в тоске сердечной,
Святой обет произнесла...
Нет! Дружба в горький час прощанья
Любви рыдающей дала
Тебя залогом состраданья.

Перстень Дружбы, найденный в древней могиле, к несчастью, очень скоро снова был покрыт могильной пылью. Какое трагическое пророчество! С этим перстнем Веневитинов, как мы видим, не расставался: ни на этом, ни на том свете. Это ли не свидетельство (пусть и мистическое) бессмертия Любви?
Как могли разминуться эти двое, созданные друг для друга...