Воинствующий феминизм Мэй Уэст

Есть в испанском городе Фигерасе в музее, созданном Сальвадором Дали, зал-портрет. Вы входите в салон, как и полагается этому музею, мебелью и предметами причудливого дизайна. Перед двухарочным камином, украшенным в стиле лжерококо, или просто «кич», софа цвета красного густого вина, на того же цвете стене – две фотографических почти импрессионистских пейзажа реки Сены. Оглянувшись, вы видите по обе стороны зала ниспадающий живописными складками занавес, а сойдя на несколько ступенек вниз по паркету, замечаете узенькую, расставленную буквой «Л» лестничку, которая приглашает вас взглянуть в большую круглую лупу. И только приблизив глаза к этому магическому стеклу, обнаруживаете, что перед вами вовсе не салон, а гениально задуманный портрет. На вас смотрит женщина – зовущее и торжествующе,  уверенная в своей не подлежащей сомнению власти. Кровавый контур дивана – это ее яркие губы, камин с часами намечает линию носа с чувственными ноздрями, картины стали прищуренными и застланными томной поволокой глазами, ступеньки очерчивают круглый подбородок, а занавес белокурыми локонами обрамляет лицо. Выражение схвачено столь точно, что хоть раз видевшие ее в фильмах или на фотографиях узнают немедленно. Ну конечно, это она, знаменитая кинозвезда Голливуда 30-х годов - "самый выдающийся эротический памятник нашей эпохи", как сказал про нее Дали.

-  Вы не могли бы вынуть из кармана брюк ваш пистолет? Его дуло так и впивается мне в живот, - говорит полноватая блондинка, затянутая в вечернее платье моды начала века танцующему с ней мужчине.
-  Но, мадам, - смущенно отвечает ее кавалер, - у меня нет пистолета...
Это вовсе не пикантный анекдот времен наших дедушек, это диалог из кинофильма, написанный и сыгранный актрисой Мэй Уэст. Естественно, такого рода диалоги были совсем не характерны для предвоенной голливудской продукции, строго подчиненной правилам почти викторианской морали, царившей тогда в стране. Но ведь из-за чего-то были созданы воинствующие и по сей день лиги нравственности! Так вот, одной из причин, их породивших, была Мэй Уэст.
Родилась она в Бруклине в 1883 году. С детства училась петь и танцевать и уже в возрасте семи лет выступала на сцене. В 1911 году ее сольный номер в нью-йоркском шоу "На Бродвее" был отмечен критикой. А в 1912 году она пишет для себя первый скетч. Явная фривольность некоторых реплик вызывает стычки с цензурой и способствует ее популярности.
В 1926 году громкий процесс, вызванный ее пьесой "Секс", связывает имя Мэй Уэст со скандалом. Самая криминальная сцена этой незамысловатой пьесы заключалась в том, что Мэй Уэст в обтянутом трико под прозрачной туникой садилась на колени своему молодому любовнику. Публика валила валом. Пьеса выдержала 368 представлений и продержалась бы дольше, если бы не внезапно нагрянувший наряд полиции с ордером на арест автора и главных исполнителей за оскорбление общественной морали и развращение молодежи. Обеспокоенные мамаши и добродетельные супруги потребовали расправы с растлительницей душ. Хотя в ходе расследования оказалось, что почти все полицейские города уже присутствовали на спектакле и нашли его чрезвычайно занимательным. Мэй была приговорена к 10 дням тюремного заключения, но так очаровала своих тюремщиков, что была выпушена за три дня до отбытия срока за образцовое поведение. Теперь ей уже не надо было делать никаких усилий, чтобы расширить свою популярность. Из тюрьмы она вышла самой знаменитой женщиной Америки.
Следующее ее произведение было не что иное, как гомосексуальная драма в трех актах, имевшая изрядный коммерческий успех. Для себя она роли не написала, но на сцене постоянно находились 40 гомосексуалистов и травести. "К чему своим ханжеским отношением загонять гомосексуалистов в гетто! - заявила она, комментируя свою пьесу, - к ним надо относиться с пониманием. Я и полиции говорила, когда они делали эти облавы на несчастных травести: когда вы поднимаете руку на травести, знайте, что вы собираетесь ударить женщину! Гомосексуалист - это чаще всего женщина в теле мужчины!" Она в течение всей жизни чествовала свою солидарность с гомосексуалистами как с людьми, терпевшими притеснения, не принятыми (в те времена особенно) обществом, и всегда выражала к ним свою симпатию: “Травести? Да у нас с ними взаимная любовь. Они меня прямо обожают. Я для них просто находка. Посмотрите, как замечательно они имитируют мою походку, акцент, манеру одеваться! Это и понятно! Ведь я - это то, чем бы они хотели стать!" В конце концов стали ходить слухи: Мэй Уэст - травести! Пришлось ее импресарио представить на всеобщее обозрение свидетельство о браке актрисы (правда, очень коротком, но вылившимся в длительную дружбу).
Не стоит искать глубокое содержание, особенно в первых драматургических опытах Мэй Уэст. Публика шла на чисто развлекательный, скандальный, "с клубничкой" сюжет. Но все же было бы несправедливо отказать автору в некотором остроумии диалогов, которые она, несомненно, позже отточила в своих сценариях. Но главной приманкой пьес была она сама, выступавшая в центральных ролях и уже в этот первый театральный период безошибочно лепившая свой собственный персонаж, ставший символом Секса. Названия пьес достаточно красноречивы: "Алмазная Лили", "Мужчина для удовольствия", "Закоренелая грешница". Причем последние две вышли вначале в виде романов, и интересно отметить, что в недавно написанных историях литературы серьезные критики сетуют на отсутствие переизданий романов, обладающих, как выяснилось, несомненными литературными достоинствами. Но тогда особенности литературного стиля никого не интересовали. Зато постоянные нападки беспрерывно растущего числа ассоциаций зашиты нравственности стремительно поднимали Мэй Уэст на вершину успеха.
Слава этой женщины лихорадила всю Америку. В 1932 году киностудия "Парамаунт" приглашает ее в Голливуд на чрезвычайно выгодных условиях. Она водворяется в роскошных апартаментах отеля "Равенсвуд", которые не покидает до конца своей кинематографической карьеры.
Голливуд известен тем, что сам создает свой "продукт", полностью вытачивая образ кинозвезды, определяя ее специфику, жанр, которые потом и использует по своему усмотрению. С Мэй Уэст дело обстоит иначе. Когда она приехала в Голливуд, ей было уже за сорок. Она представляла из себя законченный, не требующий никаких дополнительных штрихов образ, имеющий значительную коммерческую ценность на национальном рынке шоубизнеса. Голливуду только оставалось представить ее на экспорт. Это была, что называется, "роскошная блондинка", уверенная в своей привлекательности и играющая ею, как играет шпагой опытный фехтовальщик.
Невысокая полноватая, с явно выраженными формами женщина, отнюдь не красавица, так умело смогла подать свои достоинства и извлечь выгоду из своих недостатков, что стала предметом эротических фантазмов мужской половины населения страны, да и за ее пределами. "Губы сердечком, прищуренный зовущий взгляд, плавное и сладострастное покачивание бедер; одна рука так призывно ласкает свое бедро, а другая поддерживает мех, скользящий с груди; а этот низкий, хрипловатый, рокочущий голос с таким сладостным вульгарным акцентом произносящий: "Надеюсь, ты зайдешь ко мне, Бэби?" - именно это видение бродило по ночам в дортуарах мужского лицея имени Генриха IV" (самого элитарного в Париже), - как пишет в своих мемуарах французский литератор Жан Луи Бори.
В голливудских фильмах Мэй Уэст заиграла всеми гранями своего таланта. Она с успехом переносит на экран свои театральные пьесы и создает новые самостоятельные сценарии: "Ночь за ночью", "Леди Лу", "Я не ангел", "Красотка девяностых годов", "Я хочу быть леди". Все эти фильмы фактически являются вариациями одной и той же темы: похождения дамы полусвета, преуспевающей благодаря своей находчивости, уму и женским чарам. Едкая ирония, а иногда и злая сатира на светское общество и добродетель все больше и больше разжигают страсти, бушующие вокруг актрисы. "Цензура  шпионила  за мной денно и нощно", - вспоминает она. Зато за нее горой стояли многочисленные почитатели, организовавшие "Общество Мэй Уэст". Она стала самой высокооплачиваемой актрисой Голливуда. Она играла в фильмах столь известного режиссера, как Генри Хатауэй, и сын самого Рузвельта почтил за честь нанести ей визит.
Значительное место в облике Мэй Уэст играли ее туалеты. Целые газетные полосы того периода были посвящены описаниям роскошных неглиже актрисы. На атласных простынях своей необъятной постели под балдахином, известной всей стране по бесчисленным снимкам, возлежит она, в черных кружевных одеждах (вот откуда идет магия черного белья, столь любимого Мэрилин Монро!). И утром начинает она свой туалет, надевая чулки, ботинки, затем шляпы, коих у нее была целая коллекция, а потом уже все остальное (интересно только, каким образом?). Силуэт Мэй Уэст - это облегающие и подчеркивающие формы, расширенные от колен платья, расшитые бисером и камнями; это меха, драгоценности и самых невообразимых форм и размеров шляпы. Грудь, талия, бедра, преподнесенные должным образом, выступают авангардом, затем в бой идет магия голоса, взгляда, движения, и последний сокрушающий удар - россыпи реплик, то ироничных, то откровенно вульгарных, то уклончивых и двусмысленных. Но при этом - никаких вольностей типа стриптиза.
Уже в 1970 году, снимаясь в своем последнем фильме вместе с Рэкел Уэлч и увидев фотографию молодой актрисы нагишом в каком-то журнале, она презрительно изрекла: "Хорошо, вот она показала свои кости, что же теперь у нее остается, чтобы поддержать иллюзию?"
Но туалеты, зовущее покачивание бедрами, сопровождающие ее пение и танцы, были только средствами интерпретации ее мифа, сутью которого была феминистская агрессивная теория особого свойства. Она была самой воинствующей феминисткой нашего времени, но не в традиционном смысле этого слова (откажи, мол, ему в своем ложе и этим возьми верх над ним), а как раз чисто женскими приемами. На вечном поле боя женщины и мужчины она повергла его к своим ногам, переменив роли. Ее героиня олицетворила активное сексуальное начало, требовательное и побеждающее, сделав из мужчины предмет желания и наслаждения. Она, женщина, осмелилась взять на себя роль мужчины, то есть, как сказал известный психолог доктор Луи Биш, она, женщина, осмелилась воплотить на сцене и на экране два основных человеческих инстинкта: сексуальность и утверждение своего "эго". И этим давала публике высочайшее удовлетворение, ибо через нее люди обретали то, что ханжески должны были скрывать всю жизнь.
"Если бы вы вместо того, чтобы охранять людей от эротизма, обернули свою энергию против самой большой непристойности, которой являются войны, вы принесли бы человечеству гораздо больше пользы!" - обращается она к блюстителям морали. И из этих битв с условностями общества она выходила победительницей. Недаром самый известный модный журнал того времени "Ярмарка тщеславия" помещает на обложке ее портрет в виде статуи свободы с факелом явно фаллической формы.
Если героини Мэй Уэст так яростно утверждали свое женское "я", отвоевывая у мужчин право на выбор и на столь независимое и свободное проявление эротизма, не подумайте, что она была противницей сильной половины рода человеческого. Уж что-что, но она любила мужчин, и вся ее жизнь была обусловлена ими. В кино она выбирала исключительно красивых партнеров: Пол Кэвеног, Рэндольф Скотт. Она открыла Кэри Гранта, пригласив его на главные роли в своих фильмах. Высокие, спортивные, мускулистые - такими были предметы желания ее героинь, такими она любила окружать себя в своих шоу. Так, после своей кинематографической, а затем театральной карьеры (кстати, в начале 50-х она написала и сыграла пьесу о Екатерине Великой и в ответ на упрек в поверхностности интерпретации истории ответила: "А что вы хотите? Это была великая женщина. Она многое сделала, и у нее было 300 любовников. Но это за всю жизнь! У меня же было только два часа времени!"), так вот, в 50-е годы она выступила в Лас-Вегасе с песенным шоу, окружив себя ежедневно сменяющимися культуристами, среди которых она выбирала "Мистера своего сердца", и, по отзывам свидетелей, зрелище это было незаурядным, а профессионализм ее оценок мужской стати соперничал с юмором ее комментариев относительно конкурса.
Мужчина как символ составлял основу ее творческой деятельности. Но мужчины как конкретные личности никогда не были значимы в ее жизни. Она сама выковала свой миф, свою легенду, создала свой персонаж, в котором каждая деталь одежды, каждый нюанс интонации, каждый поступок, каждый этап актерской и литературно-драматической карьеры был обдуман, высчитан, отработан. В ее жизни, заполненной, прямо скажем, непрерывным, титаническим трудом, если и было место для мужчин, то чувствам места не было. И не лукавя, она признается в своем интервью журналу "Плэйбой": "Я никогда не позволила, чтобы чувства могли хоть каким-то образом повлиять на мою жизнь или задеть суть моей личности. Отдаваться чувству - слишком большая роскошь для людей дела, и я не раз убеждалась на примере других, к каким катастрофическим последствиям это может привести. Я всегда должна была твердо стоять у командного пункта моей карьеры". Согласитесь, далеко не женская точка зрения.
Все в Мэй Уэст было против течения; все в ней было дерзость, этакий удар по общепринятому, защищала ли она сексуальные меньшинства, нарушала ли расовые предрассудки, пригласив в один из своих фильмов негритянский оркестр Дюка Эллингтона (в то время, когда чернокожие в кино были просто немыслимы). Шоком был и ее последний светский выход, когда уже в возрасте 85-ти лет она заявилась на высокопоставленный прием при всех регалиях своей легенды - длинные волосы белокурого парика под немыслимой шляпой, вся в атласе, кружевах и мехах, восседая на некоем подобии трона, который несли красивые, мускулистые мужчины, все еще пользующиеся ее благосклонностью.
Вся жизнь Мэй Уэст была сплошным вызовом, который и вдохновил Дали, так ценившего эту черту человеческого характера, на создание обессмертившего ее портрета в музее города Фигерас.

поделиться

Алла Алпатова

04.03.2005